– Одного? – немного неожиданно даже для самой себя спросила я.
– Вы полагаете, что я не способен с таким важным делом справиться? – обиженно произнес Анатоль. – Но, сказать правду, я и сам предпочел бы, чтобы со мной послали еще кого-то, может, он бы удержал меня от глупых поступков. Вот только некого было мне в сопровождение выделить, все своими делами заняты, а чужого в наши дела посвящать никак нельзя. Но отчего вы об этом спросили?
– Мне показалось, что вам непросто было в одиночку справляться с теми сложными механизмами, что оставлены в особняке. Даже добраться до них непросто, уж наверняка там имеется немало секретов.
На самом деле о возможном втором посланце от Бушнеров я спросила в поисках мотива для злодеяний, возможно совершенных господином Ольгиным, а то никаких причин для них не находилось. Хотя могла бы заранее сообразить, что художник и Бушнеры никак не могут быть связаны. Не было им ни малейшего резона привлекать кого-то постороннего, и тем более такого, кто станет действовать столь жестокими методами. Семейный промысел Бушнеров законным не назовешь, но даже случись какая оплошность, вроде той, о которой только что рассказывал Анатоль, под арест сразу не возьмут, а значит, есть возможность сбежать или откупиться. Но случись убийство, бросающее хотя бы тень подозрения на эту семью, и все у них пойдет прахом. Нет, господин Ольгин никаким боком не может иметь отношение к Бушнерам, а значит, и к Гурьеву…
– Секретов там, само собой, немало! – тем временем отвечал на мой последний вопрос Анатоль. – К примеру, не зная их, невозможно попасть спокойно во двор особняка и найти во флигеле спуск в подземный ход, ведущий под залу к механизмам. Но мне заранее подробно все объяснили. А уж с любой техникой я и сам способен справиться. Удовлетворены?
– Вполне!
– Тогда позвольте и мне задать вопрос вам, Дарья Владимировна? Если он покажется вам излишне дерзким или у вас будут иные причины не отвечать, так и не отвечайте.
– Спрашивайте.
– Отчего вы и ваша маменька играете на театре?
– То есть как занесло графинь Бестужевых в актрисы? – улыбнулась я.
– В общем, да. Хотя по нашим временам и князья на сцене блистают.
– Вы про князя Сумбатова?[51] – уточнила я.
– Да, но ведь и не только он.
– Не только. Я отвечу на ваш вопрос. Мой отец знатного и старинного рода. Впрочем, и он относился к любому роду деятельности с огромным уважением, если это только не противно морали и нравственности. А вот по линии маменьки дворянство было получено лишь моим прадедушкой. Он им был горд, но не полагал самым важным своим достоинством. Правда, когда дедушка мой, Афанасий Николаевич, бросил университет ради сценической карьеры…
– Простите, что сам же перебиваю, но он играл в Александринском театре?[52]
– Откуда вам известно? – очень удивилась я, так как было это очень давно.
– Моя тетушка из Петербурга, узнав, что я в Томске нахожусь, спросила в письме, не играет ли в этом году в антрепризе господин Афанасий Кузнецов, некогда блиставший на сцене Александринки. Но продолжайте, пожалуйста.
– Вот удивительно, что его помнят по прошествии стольких лет! – воскликнула я. – Но я продолжу. Прадедушка обиделся на дедушку и перестал с ним общаться. Но вскоре дедушка бросил сцену ради семейного счастья, и они помирились. Маменька унаследовала талант своего отца, имела приглашение во многие театры, едва показавшись в любительских спектаклях, но тут вышла замуж и решила, как и дедушка, отказаться от сцены ради семьи. Не совсем конечно, в любительских спектаклях она всегда играла. Ох! – я не удержала тяжелого вздоха. – Несколько лет назад погиб мой папенька. Мы все переживали глубоко, но маменька стала просто таять на глазах. Чтобы хоть как-то ее отвлечь, мы уехали за границу. А там один из старых знакомых как бы невзначай привлек ее к участию в любительском спектакле. Тот кружок любителей был весьма популярен, и успех на его сцене равнялся успеху в приличном театре. Вот в такую весьма приличную французскую труппу маменьку и позвали. Она согласилась и проработала в ней два сезона. Мы же с дедушкой в прошлом году решили воспользоваться тем же рецептом от всех злосчастий, на нас свалившихся, и от охватившей нас хандры, но труппу избрали более скромную. Так и приехали сюда. Поначалу Афанасий Николаевич был лишь суфлером, а я просто внучкой суфлера. Жизнь повернулась так, что мы не знали, унаследуем ли мы титул папеньки и его капиталы. Вот и жили самой простой жизнью, в которой нашли немало чудесного. А уж театр стал и для меня большой любовью. Ну и решайте сами, вновь став графиней, могла ли мадам де Монсоро отказать своим товарищам артистам в помощи?
– Очень трогательно, – тихо-тихо проговорил Анатоль. – Спасибо за ответ. Он был неожиданным, но поучительным.
– Господа, давайте сменим тему, а то мне стало грустно, – сказал Петя.
– С удовольствием! – откликнулся Анатоль.
– Скажите, Анатоль, вы слышали о втором убийстве в этой гостинице? – спросила я.
– Тут невозможно не узнать, но говорили все же о самоубийстве, а не об убийстве.
– А вот это мы сейчас с вами проверим, – заявила я.
– Как? – господин Гурьев в непонимании вскинул брови. – Прямо здесь за столом?
– Не выходя из комнаты, – пояснила я свои намерения, – а возможно, и за столом. Если вы сумеете придумать, как запереть двери этого номера изнутри, находясь снаружи, то нам и вставать необязательно. Возможно ли такое?
– Да уж конечно возможно, – уверено ответил изобретатель, – но очень сложно. Впрочем, если исходить из повода для вопроса, вам ведь нужно не дверь запереть изнутри, а сделать так, чтобы снаружи показалось, что она заперта изнутри? То есть чтобы ключ был в замочную скважину вставлен из номера?
– Да.
– За столом мне изобразить такой трюк не удастся, а вот не выходя из номера, запросто. Я в течение пяти минут изготовлю простейшее приспособление для него.
Анатоль принес из спальни свой сверкающий чемоданчик, поставил его на журнальный столик, открыл. Покопавшись в недрах, достал кусок толстой медной проволоки длиной с ладонь, кусок медной же тонкой трубки и некоторые инструменты. Откусил кусачками от трубки кусочек размером с ноготь, в один из концов этого кусочка вставил кончик проволоки и старательно обжал щипцами трубку на проволоке, чтобы они крепко соединились. Второй конец проволочки изогнул петлей, привязав к ней прочную нить.
– Все! – воскликнул наш изобретатель. – Вы уж и сами догадались, что делать дальше? Или нужна демонстрация?
– Догадались! Но демонстрация нужна! – закричали мы с Петей, придя в восторг от простоты замысла и от артистичности исполнения. Анатоль работал своими кусачками и щипцами, словно художник кистью или виолончелист, перебирающий пальцами по грифу. Ловко, чуть небрежно, но очень точно и с изяществом в движениях.
– Прошу, господа! – пригласил он нас к дверям. – Второго ключа у меня нет, да это и к лучшему. А то запер бы номер изнутри, пришлось бы после двери взламывать. За торчащий крохотный кончик ключ не повернешь и замок не откроешь. И снаружи ключ уже не вставишь. Поэтому пришлось бы ломать двери.
– Нет, ломать двери нам не хочется, – согласился Петя.
– Тогда проверим все на незапертой двери. Вставляем нитку в скважину и вытягиваем с той стороны. Можете убедиться, что она другому ключу, если его вставить снаружи и им закрывать замок, помехой не будет. Вставляем кончик ключа в нашу трубочку… ага, держит крепко, но мы еще чуть подожмем. Я выйду за дверь, а вы смотрите, что тут будет происходить.
Анатоль вышел, прикрыл дверь. И, видимо, потянул за веревочку, потому как проволока с ключом поползли вверх.
– А для чего здесь еще и проволочка нужна? – спросила я у Пети.
– Сейчас увидите.
Изогнутый конец проволоки легко пролез сквозь замочную скважину.
– Самый ответственный момент, господа, – услышали мы голос Анатоля. – Ключ ведь наверняка боком к скважине приполз? Следует его повернуть таким манером, чтобы в скважину влез. Наша проволока достаточно гибкая, мы можем ее легко распрямить. Но она вполне прочная и ее толщина позволяет совершить нужный маневр без усилий. Оп!
