– Но когда сама же пострадала, то поняла – все не столь невинно, как она предполагала, – включился в рассказ Михаил Аполлинарьевич. – И предпочла сама заявить в полицию. Понимала, что мы сами к ней явимся, но опередила нас.

– Похоже, она на самом деле не знала подлинного замысла, – сказал Петя. – Ведь единственной пострадавшей оказалась она сама.

– Скорее всего, так оно и есть, – согласился Андрей Иванович. – Пусть это и неважно. Но вот этот открытый ее разговор со следователем спутал нам все карты. Следующего покушения нам теперь ждать и ждать.

– Почему?

– Не так глуп тот господин, что все эти покушения здесь организовывал. Понять обязан, что раз нам стало многое известно, то он должен хотя бы на время затаиться, спрятаться в норе поглубже.

– По большому счету и вовсе пропадает смысл этой затеи, – заметил Дмитрий Сергеевич. – Раз разоблачено одно покушение, в полиции догадаются о злонамеренности второго. Третье уже теряет смысл оттого, что равно настоящему убийству становится. Потому как его в увеличительное стекло станут рассматривать и через мелкое сито просеивать.

– Да, наверное, преступники так и должны рассуждать, – согласилась я.

– Но надеяться нам на это не стоит, как бы ни хотелось расслабиться и на время отвлечься, – развел руками судебный следователь. – Жизнь человека поставлена на кон.

– Дмитрий Сергеевич! А что-нибудь стало известно об этом господине Ольгине? – поинтересовалась я.

– Странным образом до сей поры ничего! Пусть не отовсюду получены ответы на наши запросы, но возникает ощущение, что прежде он закон не преступал.

– Перед нашим законом, может быть, он и чист! – поправила я.

– Дарья Владимировна! Опять вы говорите загадками!

– Вам же известно, где Светлана Андреевна Козловская свела знакомство с художником Ольгиным?

– Известно. В Париже. Но туда так запросто не пошлешь телеграмму или письмо.

– Значит, вы меня за самоуправство не станете укорять?

– Смотря за какое! – довольно грозно воскликнул Дмитрий Сергеевич.

– Я отправила телеграмму с просьбой узнать все, что возможно, о господине с такими-то приметами и, возможно, проживавшем в Париже под той же фамилией, что и здесь.

– Подождите! – очень удивился Дмитрий Сергеевич. – Вы кому телеграмму отправили? В комиссариат или прямо министру?

– В комиссариат, пусть и не парижский. Полицейскому комиссару города Ницца, нашему с Петей доброму знакомому.

– Вы и за границей не сидели смирно? – сделал верный вывод судебный следователь. – Впрочем, как догадываюсь, даже если вы решитесь нам рассказать все, что столь долго держали в секрете, то это будет долгий разговор? Тогда закончите объяснение по поводу телеграммы. Все же комиссар Ниццы не столь важная фигура, чтобы обращаться на набережную Орфевр[63] да еще и с просьбой от частного лица из Сибири. Или я чего-то не понимаю?

– У месье Лагранжа великое множество родственников, – постаралась я разъяснить ситуацию. – Есть и в Париже. А еще он очень обаятельный, и все вокруг сразу становятся его друзьями.

– И он, несомненно, перед вами в долгу? – всплеснул руками Андрей Иванович, а Михаил энергично закивал головой, мол, конечно, этот комиссар нам с Петей чем-то обязан.

– Нет, что вы, – ответила я вполне уверенно. – Там все долги уплачены сполна. Но после этого остается нередко и дружеское расположение!

– Хорошо, – подвел итог этой части беседы Дмитрий Сергеевич. – За это самоуправство вас укорять не станем. Будем ждать ответа. А вот у меня есть к вам вопрос.

– Так спрашивайте.

– Вам не показалось что-либо странным в этих двух покушениях?

– Показалось.

– Что?

Я посмотрела на Петю, потому что сама не могла пока выразить свои ощущения в словах.

– Даже при первом покушении, когда лошадь понесла по мосту, – сказал Петя, – очень маловероятно, что мог бы произойти несчастный случай со смертельным исходом. При втором – смертельный исход был просто невозможен.

– Но тогда зачем? Зачем устраивать эти покушения? Подразнить нас?

– Не знаю, – сказала я.

– А вы, Петр Александрович, что по этому поводу думаете?

– Думаю, что спланировать несчастный случай очень и очень трудно, – не слишком уверенно ответил Петя. – Мы сами над этим ломали голову не один час.

– Мы тоже! – согласился Михаил. – И тоже почти ничего не придумали.

– Вот! – обрадовался пониманию Петя. – Вот поэтому они и попробовали все, до чего додумались. Хотя, возможно, были излишне самонадеянны.

Раздался звонок телефонного аппарата, Дмитрий Сергеевич снял трубку.

– Следователь Аксаков у телефона.

Дальше он слушал молча, но лицо его вытягивалось от удивления.

– Понял. Вы все же сопроводите господина Козловского до больницы. Если врачи скажут, что его нужно оставить там, то можете быть свободны до завтрашнего дня. В противном случае проводите до дома. Хорошо, жду сообщения из больницы.

Никто не стал задавать никаких вопросов, пусть каждый и пребывал в нетерпении узнать подробности нового происшествия с господином Козловским. Это-то каждый понял.

– Вот незадача-то! – воскликнул Дмитрий Сергеевич и принялся вышагивать по оставшемуся в кабинете свободному месту. – Несчастный случай с господином Козловским все же произошел. Но очень уж похоже, что это самый обычный несчастный случай, никем не подстроенный. За неимением иных развлечений – их и так-то у потерпевшего почти не было, а по такому морозу и конные прогулки уже не в радость, – Андрей Андреевич сегодня отправился в бани. В Громовские бани. Один из наших агентов решил следовать за ним и туда. Может, почувствовал что…

– Может, промерз и решил согреться в парилке! – высказал догадку Михаил.

– Что бы там ни послужило причиной, он поступил правильно и старался держаться недалеко от опекаемого им господина Козловского. Тот вел себя, как обычно ведут себя люди в бане. Парился, мылся. Пил квас. Предложили сделать массаж, согласился на массаж. Наш агент воспользовался случаем за казенный счет испытать и это удовольствие, так что улегся на соседний стол. И вот господин Козловский встает после массажа, делает шажок и, поскользнувшись, падает. Сломана рука! Ну и головой вроде сильно приложился о мраморный пол, может еще и сотрясение мозга быть. Заметьте, все под присмотром нашего человека! В двух шагах находившегося и ничего не углядевшего!

– Но пообщаться с Козловским все-таки надо? – спросил Михаил.

– Надо. Но пока ему в больнице гипс наложат, пока прочие процедуры, пройдет не один час. На улице за ним присмотрят наши люди, а в больнице доктора.

Я и Петя поняли, что господам полицейским сыщикам пришла пора приниматься за работу, и стали прощаться.

Мы вышли на улицу, и мне сразу пришлось укутать все лицо и спрятать руки в муфту.

– Раз вы сегодня обедаете у нас, поедем сразу ко мне? – предложил Петя.

– Заодно, наконец, проверим ваши успехи в фехтовании.

– Успехи есть, но скромные. С господином Фадеевым мне уже удается отразить несколько атак, прежде чем получаю первый укол.

Петя тоже опустил меховые наушники своей фуражки и тут же свистнул проезжавшему мимо извозчику. Мы забрались в сани и укрыли ноги теплым пледом из овчины.

Усы, борода, брови, воротник возницы были покрыты густым слоем инея. Бока лошадки серой масти тоже тронул иней. И тонкие ветви деревьев, на которых не удерживался снег, сейчас сделались пушистыми от покрывшего их инея. Даже на стенах зданий серебрилась изморозь. И провода электрического освещения превратились в пушистые белоснежные нити. А тут выглянуло неяркое и какое-то маленькое – может, от мороза скукожилось? – солнышко, и все вокруг засверкало серебром.

– Петя! Мы с вами катимся на серебряной лошади по серебряному городу!

– Да! Красиво очень! Но холодно!

Снег скрипел под полозьями саней оглушительно громко. И под каблуками некоторых прохожих поскрипывал. Но большинство из них были сегодня обуты в валенки, а те почти и не скрипят.