Роф сел на кровати, откидывая длинные волосы назад. Уставившись вперед невидящим взглядом, он желал быть на поле боя.

Но это не вариант. На самом деле, в его танцевальной карте одна опция – вернуться назад в Колдвелл и снова приковать себя к столу. Его судьба была предопределена много лет назад, когда у его матери наступил период жажды, и отец поступил как настоящий хеллрен... и, вопреки всему, был зачат и рожден наследник, которого выращивали достаточно долго, чтобы он смог наблюдать убийство обоих родителей своими тогда-еще-функционирующими глазами претранса.

Воспоминания были ясными как день.

Дефект зрения проявился после изменения. Но эта слабость, как и трон, была частью его наследства. Дева-Летописеца определила план размножения, который усиливал самые ценные качества в мужчинах и женщинах, создавая социальную иерархию подобную кастовой системе. Хороший план, до определенных пределов. Как и всегда, когда дело касалось Природы-матери, закон подлости решил отколоть злую шутку... вот почему король с его «идеальной» родословной оказался слеп.

Раздраженный, он встал с кровати... и. разумеется, прямо на подушку, а не на пол. Когда нога заскользила, а баланс полетел к черту, он выбросил руки, чтобы удержать себя, но не знал, где именно находился в пространстве...

Роф рухнул на пол, левый бок вспыхнул болью, но это – не худшая часть. Он слышал, как Бэт продирается через мятые простыни к нему.

– Нет! – рявкнул он, отодвигаясь от нее подальше. – Я сам.

Когда его голос рикошетом отдался от стен полупустого лофта, ему захотелось пробить окно головой.

– Прости, – пробормотал он, отбрасывая волосы назад.

– Все нормально.

– Я не хотел срываться на тебя.

– Ты находишься в условиях стресса. Такое случается.

Господи, будто речь об обмякшем члене?

Боже, когда он ввязался в это королевское дерьмо, то мысленно принял обязательство носить корону, стать крутым мужиком, занять отцовское место, бла-бла-бла. Но злосчастная судьба была такова, что этот марафон продлится до конца его жизни... а он сдулся всего за два года. Три. Сколько там прошло?

Черт, а какой сейчас вообще год?

Видит Бог, он никогда не отличался терпеливостью, но оказавшись в трясине его слепоты с прошениями, которых он совсем не жаждал, он стал буквально взрыво-опасным.

Нет, секунду, там просто требовалось немного больше сдержанности, чем было у него... основная проблема была в его личности. Сражения – его лучшее призвание, а не правление на троне.

Отец был мужчиной пера; сыну по нраву меч.

– Роф?

– Что, прости?

– Я спросила, не хочешь ли ты поесть перед уходом?

Он представил, как возвращается в особняк, где повсюду снуют доджены, Братья, шеллан... и почувствовал, что задыхается. Он любил их всех, но, черт возьми, там совсем не было уединенности.

– Спасибо, но я съем что-нибудь за рабочим столом.

Длинная пауза.

– Ладно.

Роф оставался на полу, пока она одевалась, тихий шорох джинсов, скользивших по ее длинным, роскошным ногам, был подобен панихиде.

– Ничего, если я надену твою майку? – спросила она. – Моя рубашка никуда не годится.

– Да. Конечно.

Печаль Бэт пахла осенью и дождем, он ощущал ее как холод в воздухе.

Блин, только представить, что были желающие стать Королем, подумал Роф, поднимаясь.

Чистое. Сумасшествие.

Если бы не наследие его отца и все подданные, кто истинно и глубоко любил Рофа-старшего, он бы без оглядки сбросил с себя корону. Но пойти на попятный? Этого он сделать не мог. Его отец был королем, достойным занять место в исторических книгах, мужчиной, правившим не просто опираясь на власть трона, он вызывал искреннюю преданность.

Если Роф потеряет корону? С таким же успехом можно было помочиться на могилу отца.

Когда рука шеллан обхватила его собственную, он подпрыгнул.

– Вот твои вещи, – сказала она, вкладывая тряпки в его ладони. – И очки.

Роф быстро привлек Бэт к себе, прижимая к своему обнаженному телу. Она была высокой женщиной и все же едва достигала его груди, и он, закрыв глаза, накрыл ее своим телом.

– Я хочу, чтобы ты кое-что знала, – прошептал он, уткнувшись в ее волосы.

Когда Бэт замерла, он попытался оформить свои мысли достойным образом. Выдать некий поток слов, который хотя бы близко описал чувства в его груди.

– Что? – прошептала она.

– Ты – все для меня.

Этого было совсем мало... но она вздохнула и обмякла в его объятиях, будто хотела одного – услышать эти слова. Ну и пачку чипсов в придачу.

Порой судьба благоволит тебе.

Он все держал ее, зная, что должен помнить это. Пока эта женщина рядом с ним?

Он способен пережить что угодно. 

Колдвелл, Нью-Йорк

– Да здравствует Король!

Абалон, сын Абалона, пытался оценить реакцию на свои слова троих мужчин, которые постучались в дверь, вошли в его дом и сейчас стояли в его библиотеке и смотрели на него так, будто замеряли его для пошива савана.

Впрочем, нет. Он наблюдал лишь за одним... за выражением воина с обезображенным лицом, который стоял поодаль от остальных, привалившись к шелковым обоям, ботинками – на персидском ковре.

Глаза мужчины было плохо видно из-за нависших бровей, радужки настолько темные, что было сложно сказать, какого они цвета, синие, карие или зеленые. Его тело было невероятных размеров, и даже в состоянии покоя оно излучало неприкрытую угрозу, словно граната с ненадежной чекой.

Его лицо не изменилось, заячья губа являла собой расщелину, нахмуренные брови не дернулись. Ни эмоции.

Но его боевая рука широко раскрылась, а потом сжалась в кулак.

Очевидно, аристократ Икан и юрист Тайм, которые привели с собой воина, солгали. Это был не «разговор о будущем»... нет, ведь при таком раскладе у Абалона была бы возможность выбирать.

Нет, это предупредительный выстрел по его кровной линии, призыв взойти на борт, на который был лишь один ответ.

И все же, слова вылетели из его рта, и он не мог забрать их назад.

– Ты уверен в своем ответе? – спросил Икан, выгибая бровь.

Икан был типичным представителем своего социального класса и состояния, настолько изящный, что казался женственным вопреки своему полу, одетый в тщательно подобранный костюм с галстуком, прическа в идеальном порядке. Рядом стоял Тайм, адвокат, того же вида, только более щуплый, будто его предполагаемые умственные таланты отбирали все потребляемые калории.

И они оба, а также сам воин, ждали, когда он изменит свои слова.

Абалон перевел взгляд на древний свиток, висевший в раме на стене возле двойных дверей. Он не мог прочесть мелкие буквы Древнего Языка со своей позиции, но не было нужды в приближении. Он знал все наизусть.

– Я не расслышал заданного мне вопроса, – сказал Абалон.

Икан с фальшивой улыбкой прошелся по комнате, скользя пальцем по серебряной чаше с красными яблоками, коллекции настольных часов «Картье» на приставном столике, бронзовому бюсту Наполеона – на столе в оконном алькове.

– Разумеется, мы заинтересованы в твоем положении. – Аристократ остановился у рисунка тушью, выставленного на стенде. – Это, я полагаю, твоя дочь?

У Абалона сердце сжалось в груди.

– Она совсем скоро выйдет в свет, не так ли? – Икан оглянулся через плечо. – Я прав?

Абалон хотел отпихнуть мужчину подальше от портрета.

Из всего, что он причислял к «своему», его драгоценное дитя, единственный ребенок у него и его шеллан, луна на его небесах, радость, озаряющая жизнь домочадцев, компас, направляющий его в морях будущего. И он столько всего планировал для нее... не по стандартам глимеры. Нет, он желал ей того же, что обрели он и ее мамэн – что у них было, пока его шеллан не отошла в Забвение.

Он желал своей дочери вечной любви с достойным мужем, который бы заботился о ней.

Если ее не допустят в свет? Этого может никогда не случиться.