1475 год — 12 февраля, Москва

Даниил Холмский с легким трепетом шел на прием к своему королю. И ему было без всяких шуток боязно за ту кашу, что он заварил в Крыму. Он даже и предположить не мог как именно отреагирует Государь на его выходку — чистой воды импровизацию.

Да, он знал, что никакой особенной паранойи за юным Иоанном не водилось. И он был весьма гибок политически. Но фраза о том, что «когда лев голоден, он ест» стала уже притчей во языцех и широко гуляла по народу. Очень уж звучной она оказалась, особенно в контексте ситуации. Так что, сложиться прием мог по-разному. От высочайшего благоволения и больших наград, до лютой казни. Впрочем, тот факт, что по приезду в Москву никто не стал брать его под стражу — обнадеживал.

Андрей Васильевич остался в Крыму со своими войсками, выделив лишь сотню дружинников на сопровождение Холмского. Степь была беспокойна. Да, в разгул не пошла, но все одно бурлила. Во всяком случае, варилась в собственном соку и никуда не лезла. Пока.

Султан, кстати, получив «по шарам» в Кафе притих и пока не предпринимал никаких новых попыток. То ли силы готовил, то ли разведкой занимался, то ли обдумывал план. А может быть он опасался новой неудачи, что грозила ему серьезными репутационными потерями. Ведь одно дело проиграть превосходящим силам после двух тяжелых сражений. И другое дело — получить «люлей» от небольшого отряда неприятеля. А он, без всяких сомнений, знал и кто разбил его войско при Салачике, и кто на самом деле взял Кафу…

Даниил остановился на несколько секунд, чтобы перевести дух. Глянул на невозмутимых стражников у дверей. Перевел взгляд на слугу, что молчаливо, лишь одними глазами спрашивал о готовности. И кивнул.

Дверь открылась. И проскочивший внутрь слуга представил вошедшего. За ним, правда, двигались его послужильцы и послы от татарских союзников. Но они были с ним, поэтому отдельно никто их не называл. Просто добавили к представлению Даниила краткую приставку «со други своя».

Итак — гридница.

Даниил вошел. Степенно приблизился к королю и поклонился, выдавив из себя со всем почтением:

— Государь мой.

После чего с исподволь начал изучать Иоанна, что смотрелся довольно эффектно и непривычно для Холмского. Во всяком случае, когда тот уезжал, король одевался иначе, даже для приемов. Так-то ему реакцию нужно было отслеживать в затянувшейся паузе, но он все равно больше на одежду смотрел. Эпоха, знаете ли, была такой, что встречали по одежке. Да и провожали, в общем-то, тоже. Ибо внешний вид был твоим удостоверением личности для всех окружающих. Не только одежда, конечно, но, без нее никуда. Юродствовать на публике в рванине, особенно грязной, ни одному аристократу даже в голову прийти не могло в те годы.

Король красовался в кафтане, пошитом «по новой моде». То есть, в укороченном до середины бедра[1] приталенном варианте со стоячим воротником, прорезными карманами на подоле под большими декоративными клапанами да с обшлагами на рукавах. Притом пошитый из шелкового бархата насыщенного бордового цвета, да расшитый золотой вышивкой. Ну и с пуговицами чеканными, опять-таки из золота. Всем своим видом этот «государев кафтан» напоминал что-то среднее между традиционным русским полукафтаном XVII века и европейским жюстокором той же эпохи. Разве что вместо жабо наблюдался шейный платок белого цвета, что проступал спереди, в разрезе стоячего воротника.

Перехватывался этот кафтан шелковым кушаком золотого цвета. Поверх которого располагался классический воинский пояс с чеканными золотыми накладками, поддержанный по новой моде Y-образной кожаной портупеей. Ведь на него вешалось клинковое оружие. Понятно, что в былые времена обходились и без нее, да и в Европе рыцарский пояс как-то справлялся со своими задачами. Но Иоанн упорно ее насаждал. Ему не нравилось, когда пояс провисал от клинка.

Вместо чулок, обычных для жюстокора или сшивных шоссов, ходивших в это время на Западе Европы, Иоанн носил галифе со слабо выраженными «ушами». Пошитые из все того же шелкового бархата насыщенного бордового цвета. Впрочем, в отличие от кафтана, этот элемент гардероба не имел никакой вышивки вовсе.

На ногах короля красовались сапоги, доходившие ему почти до колен. Но не простые, а обтянутые все тем же бархатом с обильным золотым шитьем. Ходить в таких можно было только в помещении. Но больше и не требовалось для костюма, сшитого специально для приемов.

Но на этом образ не завершался, потому что на плечах короля покоился плащ с прорезными рукавами. Длинной до колен и довольно массивный. Да и вообще, всем своим видом он больше напоминавший не плащ, а распашной кафтан без рукавов. Его, как и весь остальной костюм, пошили из того самого шелкового бархата. Расшили золотом и оторочили мехом горностая как по основной кромке, так и по прорезям рукавов.

Плащ прикрывал эспаду испанской работы с дагой, что висели у Иоанна на поясе. Не прятал, но только прикрывал, частично, отчего король выглядел не просто как богатый купец или священник в миру, а настоящий аристократ[2], пусть и в домашней обстановке.

На его шее покоилась цепь с чеканными золотыми пластинами. А на голове уютно располагалась корона — та самая, что подарил Папа вместе с документами, подтверждающими права отца Иоанну наследовать титул короля Руси.

Корона была довольно лаконична и экономна, что ли. Ничего хитрого и сложного она собой не представляла. Простой золотой обруч, от которого вверх отходила дюжина зубцов. Каждый заканчивался фестоном в виде четырехлистного клевера, имевшего на листиках по маленькому самоцвету. Более зубцы никак не украшались. Сам же обруч имел по верхнему и нижнему краю парные дорожки из витых косиц, заполненные мелкими самоцветами. В основном же поле, что шло между этих полос, располагалось по более-менее крупному самоцвету в «корзинке», оформленной под листья. По одному на каждый пролет между зубцов.

Иоанн, когда первый раз осматривал эту корону, немало покривился. Да, сделали добротно и откровенного брака он не заметил. Но было видно — грубая работа, на скорую руку. Да и камни весьма посредственные, тусклые, а местами и мутные. Корону явно лепили наспех из того, что имелось под рукой.

В общем, у короля получился вид как вид. Ничего особенно необычного. Не только на взгляд Иоанна, но и даже для Даниила наш герой не сильно выбивался из образа местных аристократов. В должной степени «бохато», но достаточно строго. Во всяком случае, было хорошо заметно, что в этом виде король вполне в состоянии воспользоваться висящей у него на поясе эспадой. В отличие от отдельных личностей, которые так себя упаковывали в меха да шелка, что теряли всякий человеческий облик.

Особенно Даниилу понравилось золотое шитье из восставших львов и травяного орнамента. Но оно не шло сплошным полем и не мельчило. Нет. Вышивка хорошо смотрелась на ткани насыщенного бордового цвета. И не смазывалась в единое крошево идя такими крупными контрастными мазками.

— Ну Данила, чем порадуешь? — Усмехнувшись спросил Иоанн. — Слышал я, что пошалил ты маленько.

— Да, государь, пошалил, — понурив голову произнес Холмский. И, увидев вопросительно выгнутые брови короля, продолжил. — Дядя твой, Андрей Васильевич, остался в Крыму. Оберегает его от османского вторжения. Заодно и порядок наводит.

— И как поживает его супруга?

— Надежда Тимуровна[3]? Так ладно все. Очень умная и покладистая женщина. — Произнес Даниил, а потом рухнул на колени и воскликнул. — Ты уж прости меня, Государь, что подбил его на дела великие без совета с тобой! Но время утекало. Степь могла вскипеть смутой. А Крым упал бы османами в руки как перезрелый плод.

— Это посланцы Тимура и племянников его? — Кивнул Иоанн на богато одетых татар за спиной Холмского, после небольшой паузы.

— Истинно так, — согласился Даниил.

— Встань и представь их.

Следующие полчаса шла свистопляска красивых, но пустых слов. Из которых Иоанн вынес, что к его двору прислали своих послов ханы Белой, Сибирской и Синей, сиречь Ногайской орды. А правили в них Тимур да его племянники — Муса и Ямгучи, каковые и стали упомянутыми ханами. Сами они прибыть не смогли — слишком неспокойно было в степи. Они боялись оставить ситуацию, потому что тот же Менгли Герай хоть и бежал из Крыма, но не успокоился. Да и вообще в степи хватало противников союза ордынцев с Москвой. Причем не просто союза, а признание короля Руси своим сюзереном, по образцу Касимовского ханства. Понятное дело, что православия они не приняли. Но Даниил был убежден — все это впереди. Тем более, что по слухам в степи хватало воинов, готовых принять Христа за добрую воинскую сбрую да хорошего коня. А там глядишь, и ханы смогут сменить веру, не опасаясь бунта своих подданных.