— И сколько татарских воинов сейчас резвится в Литве?

— Очень сложно сказать. От пяти до десяти тысяч. Кто-то приходит, кто-то уходит. Их количество постоянно меняется. Опять же стычки. Но я склонен оценивать положение Литвы по негативному сценарию…

[1] Плесси-ле-Тур — королевская резиденция Людовика XI, строительство которой закончилось в 1470 году и с тех пор не вылезал оттуда, опасаясь за свою жизнь.

[2] Новгородская деньга чеканилась с 1420 года. Сначала она весила 0,94 грамм, потом, с середины XV века — 0,78 грамм и так до 1534 года, когда она уменьшилась до 0,68 грамм. Оригинальная серебряная векша, как денежная единица (существовала до XIII века) весил треть грамма, а тут выходит 0,2 (1/2000 русского фунта в 400 грамм).

[3] Символами были белка, куница и волк соответственно.

[4] Каспий — это греко-римское название, идущее со времен Античности.

[5] В те годы армии фуражировались и снабжались продовольствием в основном за счет разграбления местного населения по ходу их движения. Поэтому тотальное разорение территории делало ее непроходимой для войск.

1476 год — 19 июня, Константинополь

Мехмед II Фатих задумчиво смотрел в окно и перебирал пальцами одной руки крупные четки. Перед ним стоял его визирь и патриарх. Стояли и молчали. Он вызвал их, чтобы обсудить вопрос с этим крайне неприятным юношей. Поражения в Крыму и на Волге оказались достаточно болезненны, не столько в плане боевых потерь, сколько для репутации. Ведь под рукой Мехмеда находилось очень много христиан, намного больше, чем правоверных.

— Как там наш друг Стефан?

— Сидит смирно, о солнцеликий! — Поклонившись, произнес визирь.

— До нас доходят слухи, что он собирает армию.

— Он собирается поучаствовать в трапезе льва. И доесть то, что останется от туши этого несчастного буйвола.

— Разве он не боится гнева Казимира?

— Мои люди при дворе Стефана доносят его насмешливое отношение к королю Польши. Приговаривая, что мокрой курице даже мертвого льва клевать не следует. Он может ожить.

— Мертвого льва?

— Поговаривают, что Иоанн воскрес, пролежав трое суток мертвым. — Заметил патриарх. — После чего обрел здравомыслие мудреца и великие знания.

— Воскрес… — медленно повторил султан.

— Так ли это или нет — неизвестно. Служку, что отпевал его бренное тело мы к себе выписали. Он на Афоне теперь монашествует. И божится, что Иоанн лежал бездыханным хладным телом. Даже окоченел. Но на третий день хрипло вздохнул и ожил.

— Это возможно? — Спросил Мехмед у обоих своих слуг.

— Неисповедимы пути Всевышнего, — пожав плечами ответил патриарх.

— Истинно так, — кивнул визирь.

— А мокрой курицей кого Стефан назвал?

— Польшу. На ее гербе ведь белый орел. Вот орла он мокрой курицей и назвал в насмешку.

— Так, погодите, — поднял руку Мехмед. — Кто с кем воюет? Причем тут Польша?

— Строго говоря воюет Казимир Ягеллон и Иоанн Рюрикович за королевский титул Руси. Это их частная война. Но они активно используют своих подданных и все доступные им ресурсы. Поэтому Польша и Литва формально не находились в войне с державой Иоанна, но с их земель на Рюриковича наезжали войска. Поэтому лев и вторгся в Литву, наводя в ее пределах страшное опустошение. Не очень красиво. Но очень действенно.

— Не красиво?

— Это частная война, поэтому воевать должны были монархи, не разоряя земли подданных друг друга. Во всяком случае так говорит сам Казимир.

— А он разве не разорял земли Иоанна, когда вторгся к нему? — Удивился Мехмед.

— Но не так же…

— Что ему мешало поступать так же? Ах… может быть он не уделял столько времени борьбе за влияние над степью, сколько это сделал Иоанн? Так кто же в том виновен?

— Он разорял, но не угонял людей.

— Ну и дурак, — улыбнулся Мехмед. — Впрочем, ладно. Вильно и Москва теперь официально воюют. А причем здесь Польша? Краков разве вступил в войну?

— Сейм для сбора Посполитого рушения Польши уже идет.

— Интересно. А литовский?

— Его сложно провести. Всюду татары. За шляхтичей им монет не платят, поэтому их они попросту режут. А селян да горожан угоняют на Волгу.

— Режут? А выкуп?

— Какой там выкуп, — махнул рукой визирь. — Поместья шляхетские они разоряют до основания. Те, что покрепче еще держатся. Но они считай в осаде — вокруг ведь отряды татар мелькают. Так что, сколько еще сумеют выстоять — не ясно. Не с чего шляхте платить выкуп будет. Всех крестьян и скот у них угнали, имение разорили, в общем — по миру пустили…

— А король?

— Казимир? Он сам в долгах как в шелках. Он совокупно набрал долгов на миллион флоринов. Ему не до выкупа своей шляхты. Ему бы Иоанна остановить.

— Миллион флоринов… — присвистнул Мехмед.

— Он взял эти кредиты под залог концессий в своих землях. На эту тему уже скандал начал раздуваться. Он ведь брал заем просто под обязательства выделить определенные концессии. Без уточнений где конкретно. А теперь, как получил деньги и договорился с наемниками начал подписывать указы, нарезая тем же фламандцам концессии на востоке Литвы.

— На востоке? — Переспросил султан и, не выдержав, засмеялся.

— Не все так радужно, о солнцеликий! — поклонившись, произнес визирь. — Вокруг всего этого похода сгущаются тучи.

— Поясни.

— Папа Сикст IV в ярости от самоуправства герцогов Милана и Бургундии. Это ведь они выделили деньги Казимиру на войну с Москвой. На днях он выпустил энциклику, обращенной ко всем поместным церквям католическим с прославлением Иоанна, называя того святителем. Указывая на то, что он начал крестить великое наследие Чингисхана.

— И как отреагировал Казимир?

— Пока неизвестно. Но вряд ли он обрадуется. Впрочем, прямого осуждения его там нет. Так что…

— Папа знает, что Иоанн начал искать общения с гуситами?

— Поэтому, полагаю, он и провозгласил Иоанна святителем, — вместо визира ответил патриарх. — Поговаривают, что он собирается отправить в Москву большую миссию. Он знает о том, какое условие было выдвинуто тебе, о солнцеликий, для начала мирных переговоров. И в Риме сейчас активно собираются старые книги. Воспрепятствовать же проходу по своим землям официальной церковной миссии Рима никто не посмеет ни в Польше, ни в Литве.

— Значит он испугался и начал действовать? — Мрачно произнес Мехмед. Ему сближение Москвы и Рима не нравилось совершенно. Тем более такое решительное.

— Если Иоанн еще нанесет поражение войску Казимиру, то…

— Я понимаю, — кивнул султан. — Может быть нам тоже поучаствовать?

— Рано, о солнцеликий. В Крыму стоят войска дяди Иоанна. Иоанн переправляет всех наемников из Европы, каковых ему удается нанять, туда. Так что там уже порядка двух тысяч крепкой германской пехоты. А еще пехотный полк московский. Молдавия также готовится к войне и полна сил. Ну и степь не нужно упускать из вида. Если мы сейчас ударим, то завязнем в боях. А дальше…

— Все зависит от того, кто одержит победу… — закончил за него султан.

— Именно так, о солнцеликий, — кивнул визирь.

— И что, ничего нельзя сделать, чтобы поссорить Иоанн с Папой?

— Можно, — пожевав губы, произнес Патриарх. — Но тебе, о солнцеликий, это не понравится.

— Говори.

— Мы должны отправить ему символы власти Константина Драгаша и провозгласить поместным собором Константинопольской церкви наследником Ромейской державы и защитником веры православной.

Мехмед уставился на патриарха острым взглядом. А скулы у него так напряглись, что, казалось, еще немного и зубы затрещат. Он ведь старался провозгласить именно себя наследником Василевсов и старой Империи, обновленной в новой вере. И очень болезненно реагировал на любое покушение на свою власть. Поэтому слова Мануила Христонима[1] стали для него словно удар доской по яйцам. Однако надо отдать султану должное. Он с минуту поборолся со своим гневом, а потом не то прорычал, не то прохрипел: