— Да, — сказал Марк, глядя на луну, — мертвый мир.

— Нет! — почти прошептал Филострато, даже прошелестел, хотя обычно голос у него был резкий. — Там есть жизнь.

— Мы это знаем? — спросил Марк.

— О, я! Разумная жизнь. Внутри. Великая чистая цивилизация. Они очистили свой мир, почти избавились от органической жизни.

— Как же…

— Им не нужно ни рождаться, ни умирать. Только canaglia рождается и умирает. Главные живут вечно. Они сохраняют разум, они хранят его живым, а органическое тело заменяют истинным чудом прикладной биохимии. Им не нужна органическая пища. Вам понятно? Они почти свободны от природы, они связаны с ней тонкой, очень тонкой нитью.

— Вы думаете, — спросил Марк, указывая на луну, — все это сделали они сами?

— Что же здесь странного? Если убрать растительность, не будет ни воздуха, ни воды.

— Зачем же это?

— Ради гигиены. Однако дело еще не кончено. Там есть и внешние жители, как бы дикари. На другой стороне существует грязное пятно, с лесами, водой и воздухом. Великая раса стремится дезинфицировать планету, но дикари еще сопротивляются. Если бы перед вами предстала другая сторона, вы бы увидели, как уменьшается зеленовато-голубое пятно, словно кто-то чистит серебряную посуду.

— Откуда вы это знаете?

— Я скажу вам об этом в другой раз. У главы много источников информации. Сейчас мне важно вдохновить вас. Я хочу, чтобы вы узнали, что можно сделать… что мы сделаем. Мы победим смерть, другими словами — победим органическую жизнь. Мы выведем из этого кокона Нового Человека, бессмертного, свободного от природы. Природа была нам лестницей, и мы ее оттолкнем.

— Вы думаете, вам удастся сохранить разум без тела?

— Мы уже начали.

Сердце у Марка страшно забилось, он забыл и Уизера, и Джейн.

— Глава, — говорил Филострато, — уже по ту сторону смерти…

— Как, Джалс умер?

— Да при чем тут Джалс? Речь не о нем.

— О ком же?

Тут постучали в дверь, и, не дожидаясь ответа, голос Стрэйка спросил:

— Готов он?

— О да! Вы ведь готовы, мой друг?

— Вы ему объяснили? — сказал Стрэйк, входя. — Пути назад нет, молодой человек. Глава ждет вас. Вы поняли? Глава. Вы узрите того, кто был убит — и жив. Воскресение Христово — символ. Сегодня вы увидите то, что оно означало.

— О чем вы говорите? — сказал Марк, точнее — хрипло закричал.

— Друг мой прав, — сказал Филострато. — Глава живет вне животной жизни. С точки зрения природы это смерть, но вы услышите живой голос и — скажу вам между нами — подчинитесь ему.

— Кому? — спросил Марк.

— Франсуа Алькасану, — сказал Филострато.

— Он же казнен… — проговорил Марк.

Оба кивнули. Казалось, два лица висят над ним в воздухе, как маски.

— Вы боитесь? — говорил Филострато. — Вам нечего бояться. Вы не из тех, не canaglia. Мы победили время. Мы победили пространство — один из нас летал на другие планеты. Да, его убили, и записи его неясны, но мы создадим другой корабль…

— Воцарится бессмертный человек, — говорил Стрэйк. — О нем глаголят пророки.

— Конечно, — говорил Филострато, — поначалу это будет дано избранным, немногим…

— А потом всем? — спросил Марк.

— Нет, — отвечал Филострато. — Потом это будет дано одному. Вы ведь не глупы, мой друг? Власть человека над природой — басни для canaglia. Вы знаете, как и я, что это означает власть одних над другими при помощи природы. «Человек» — абстракция. Есть лишь конкретные люди. Не человек вообще, а некий человек обретет все могущество. Алькасан — первый его набросок. Совершенным будет другой, возможно — я, возможно — вы.

— Грядет царь, — сказал Стрэйк, — вершащий суд на земле и правду на небесах. Вы думали, это мифы. Но это свершится.

— Я не понимаю, не понимаю… — проговорил Марк.

— Ничего трудного здесь нет, — сказал Филострато. — Мы нашли способ сохранять жизнь в мертвеце. Алькасан был умным человеком. Теперь, когда он живет вечно, он становится все умнее. Позже мы облегчим его существование — надо признаться, оно сейчас не слишком комфортабельно. Вы понимаете меня? Одним облегчим, другим… не очень. Мы можем поддерживать жизнь в мертвецах независимо от их воли. Тот, кто станет владыкой Вселенной, будет давать вечную жизнь кому захочет.

— Бог дарует одним вечное блаженство, другим — вечные муки, — сказал Стрэйк.

— Бог? — переспросил Марк. — Я в Бога не верю.

— Да, — сказал Филострато. — Бога не было, но следует ли из этого, что его и не будет?

— Здесь, в этом доме, — сказал Стрэйк, — вы увидите первый набросок Вседержителя.

— Идете вы с нами? — спросил профессор.

— Конечно идет, — сказал бывший священник. — Разве он полагает, что можно не пойти и остаться живым?

— А что до жены, — сказал профессор, — делайте так, как вам велят.

Теперь Марка могло поддержать лишь бренди, выпитое за обедом, и сбивчивые воспоминания о часах, проведенных когда-то с Джейн или с друзьями. И еще — то омерзение, которое внушали ему два освещенных луной лица. Всему этому противостоял страх, а помогала страху присущая молодым мужчинам вера, что «потом все образуется». К страху и подобию надежды присоединялась лестная мысль о том, что ему доверили такую тайну.

— Да, — сказал он, — да… конечно… иду.

Они вывели его из комнаты. В доме было уже тихо. Когда Марк споткнулся, они взяли его под руки. Подлинным коридорам, которых он не видел, они дошли до ярко освещенных мест, где пахло чем-то непонятным. Филострато что-то сказал в отверстие; открылась дверь.

Марк оказался в помещении, похожем на операционный зал. Встретил их какой-то человек в белом халате.

— Снимите костюм, — сказал Филострато.

Раздеваясь, Марк увидел, что стена напротив него вся в каких-то счетчиках. По полу к стене тянулись трубы и шланги, и казалось, что перед тобой многоокая тварь с щупальцами. Человек в халате смотрел на дрожащие стрелки. Когда все трое разделись, они долго мыли руки, и Филострато вынул щипцами из стеклянного бака три белых халата. Дали им и маски, и перчатки, как у хирургов. Потом на счетчики смотрел Филострато.

— Так, так, — сказал он. — Еще немного воздуха. Нет, меньше, до деления 0,3. Теперь свет. Немного раствора. Так. — Он обернулся к Стрэйку и Стэддоку. — Готовы.

И он повел их к двери в многоокой стене.

— Это был самый страшный сон, — сказала Джейн следующим утром. Она сидела в голубой комнате перед ним и Грейс Айронвуд.

— Да, — сказал он. — Пожалуй, вам труднее всего… пока не начнется битва.

— Мне снилась темная комната, — сказала Джейн. — Там странно пахло и раздавались странные звуки. Потом зажегся свет, очень яркий, но я долго не могла понять, на что смотрю. А когда я поняла… я бы проснулась, но я себе не позволила. Сперва мне показалось, что в воздухе висит лицо. Не голова, лицо, вы понимаете. Борода, нос, глаза, нет, глаз не видно за темными очками. А над глазами — ничего. Когда я привыкла к свету, я очень испугалась. Я думала, это маска на шарике, но это была не маска. Скорее это был человек в чалме… я никак не могу объяснить. Нет, это именно голова, но срезанная, верх срезан… и что-то… ну, выкипало из нее. Что-то лезло из черепа. Вокруг была какая-то пленка, не знаю, как прозрачный мешок. Я увидела, что масса эта дрожит или дергается, и сразу подумала: «Убейте же его, убейте, не мучайте!..» Лицо было серое, рот открыт, губы сухие. Вы понимаете, я долго смотрела на него, пока что-то случилось. Скоро я разобрала, что оно не держится само собой, а стоит на каком-то стояке, на полочке, не знаю, а от него тянутся трубки. То есть от шеи. Да, и шея была, и даже воротничок, а больше ничего — ни груди, ни тела. Я даже подумала, что у этого человека — только голова и внутренности, я трубки приняла за кишки. Но тут я увидела, что они искусственные — тонкие резиновые трубочки, какие-то баллончики, зажимы. Трубки уходили в стену. Потом наконец что-то случилось…