— Спасибо, — сказал Рэнсом, и при этом знакомом слове домашнее тепло кухни вернулось к ним. — Если он с вами пойдет, прекрасно. Если не пойдет… что же, Димбл, положитесь на свою веру. Препоручите волю Малельдилу. Душу вы погубить не можете. Во всяком случае, Мерлин не может погубить вашу душу.

— Я понимаю, — сказал Димбл, и все долго молчали.

— Не плачьте, Маргарет, — сказал наконец Рэнсом. — Если они убьют Сесила, нам всем останется жить несколько часов. Вы пробудете в разлуке больше при нормальных обстоятельствах. А теперь, джентльмены, попрощайтесь с женами. Сейчас около восьми. Собираемся здесь в четверть девятого.

— Хорошо, — отвечали Деннистон и Димбл, а Джейн осталась на кухне с Айви, зверями и двумя мужчинами.

— Согласны ли вы, — спросил ее Рэнсом, — повиноваться Малельдилу?

— Сэр, — сказала Джейн, — я ничего о нем не знаю. Я повинуюсь вам.

— Пока достанет и этого, — сказал Рэнсом. — Небо милостиво: когда ваша воля добра, оно помогает ей стать добрее. Но Малельдил ревнив. Придет время, когда Он потребует от вас все. А на сегодня — хорошо и так.

— В жизни не слышал такого бреда, — сказал Макфи.

— Ничего не вижу, — сказала Джейн.

— Этот дождь все портит, — сказал Димбл с заднего сиденья. — Мы еще на Итонской дороге, Артур?

— Вроде бы да, — сказал Деннистон.

— А что толку? — сказала Джейн. — Я ничего не вижу, хотя слишком открыто. Мы могли сто раз проехать мимо. Надо выйти и пойти пешком.

— Джейн права, — сказал Деннистон.

— Ой, смотрите! — воскликнула Джейн.

— Не вижу никаких ворот, — сказал Димбл.

— Что, огонь? — сказал Деннистон.

— Да это же костер!..

— Какой костер?

— Я видела костер в рощице. Да, не говорила, забыла! Только сейчас вспомнила. Это был самый конец. И самое важное. Он там сидел, Мерлин. Сидел у костра в роще, когда я вышла из-под земли. Ой, скорей! Там и ворота, это близко.

Все двинулись за ней, и открыли калитку, и вышли на какой-то луг. Димбл молчал: ему было стыдно, что он боится до дурноты. Быть может, он лучше других представлял себе, что может случиться с ними.

Джейн шла первой, за ней Деннистон, то и дело ее поддерживая и светя фонариком под ноги. Говорить не хотелось никому.

Сразу, как только они сошли с дороги, все изменилось, словно начался не истинный, а призрачный мир. Каждую секунду казалось, что рядом пропасть. Шли они по тропинке, вдоль изгороди, и мокрые ветви, как щупальца, цеплялись за них. Все, что ни появлялось в маленьком круге света, — клочья травы, лужицы, листья, прилипшие к обломанным сучкам, желто-зеленые глазки каких-то небольших тварей, — было проще, обычней, чем могло быть, словно притворилось на минуту и снова сбросит личину, оставшись в темноте. Кроме того, все казалось слишком маленьким перед холодной, исполненной звуков мглой.

Страх, который Димбл испытал сразу, стал проникать в души Джейн и Деннистона, как проникает вода в пробоину судна. Они только сейчас поняли, что не верили в Мерлина по-настоящему. Тогда, на кухне, им казалось, что они верят Рэнсому, но это было не так. Страшное еще ожидало их. Только здесь, в темноте, они ощутили впрямую, что кто-то умер и не умер, что кто-то вышел из тьмы, разделяющей Древний Рим и начало Англии.

«Темные века»^{99}, — думал Димбл; как легко было прежде и читать это, и писать.

Теперь сама Тьма лежала перед ними. В страшной лощине их поджидало давно ушедшее столетие.

Вдруг вся Британия, которую он так хорошо знал как ученый, живьем встала перед ним. Он увидел маленькие города, на которых лежал отсвет Рима, — Камальдунум, Карлеон, Глестонбери^{100}; церковка, одна-две виллы, кучка домов, насыпь, а за ней, почти до самых ворот — мокрые, густые леса, устланные листьями, которые падали на эту землю еще до того, как Британия стала островом. Волки, прилежные бобры, огромные болота и глаза в чаще — глаза тех, кто жил здесь не только до Рима, но и до самой Британии, древних, несчастных, обездоленных существ, превратившихся в эльфов, чудищ, лесовиков позднейшего предания. Но еще хуже, чем леса, были места без леса — маленькие вотчины забытых королей; общины и сообщества друидов; стены, замешенные на младенческой крови.^{101} Этот век, вырванный из своей эпохи и ставший потому стократ ужасней, двигался им навстречу и через несколько минут должен был их поглотить.

Они уткнулись в изгородь и несколько минут, светя фонариком, отцепляли от веток волосы Джейн. Поле кончилось. Отсюда огонь был виден плохо, но все же можно было заметить, что он то разгорается, то гаснет. Оставалось искать калитку или дверку. Они нашли какие-то воротца, но те были заперты. Здесь снова началась низина, они хлюпали по воде. Пришлось немного подняться, огонь исчез, а когда он стал виден, он почему-то оказался слева и довольно далеко.

До сих пор Джейн не удавалось представить, что же их ждет. Теперь сцена на кухне стала обретать смысл. Он велел мужчинам попрощаться с женами. Значит… значит, по этому мокрому полю они идут к смерти. Столько слышишь о ней (как о любви), поэты о ней пишут, а вот она какая. Но не это главное. Джейн попыталась увидеть все иначе, так, как видят ее новые друзья. Она давно не сердилась, что Рэнсом распоряжается ею и еще отдает при этом и Марку, и Малельдилу, ничего не оставляя себе самому. Это она приняла. О Марке она думала мало, ибо мысли о нем все чаще вызывали в ней жалость и раскаяние. А вот Малельдил… До этих минут она и не думала о нем. Она верила в эльдилов, верила и в то, что они кому-то подчиняются, как и Рэнсом, и весь дом, даже Макфи, но никак не связывала все это с тем, что зовется религией. Пропасть между конкретными, страшными вещами и, скажем, молитвой матушки Димбл была слишком велика. Одно дело — ужас ее снов, радость послушания, свет из-под синей двери, великая борьба; совсем другое — церковный запах, кошмарные литографии (Христос метра в два ростом, похожий на умильную барышню), непонятные уроки Закона Божия, суетливая ласковость священников. Но сейчас, если рядом смерть, нужно свести это воедино. В конце концов, случиться могло все, что угодно. Мир оказался совсем не таким, как она думала, и она не удивлялась ничему. Очень может быть, что Малельдил — просто Бог. Может быть, есть жизнь после смерти, рай, преисподняя. Мысль эта мелькнула в ее сознании словно искра, и снова все спуталось, но и этого было достаточно, чтобы она воспротивилась: «Нет, не могу, почему же мне раньше не сказали!» Ей не пришло в голову, что она бы и слушать не стала.

— Смотрите, Джейн, — сказал Деннистон, — куст.

— По-моему, — сказала Джейн, — это, скорее, овца.

— Нет. Это кусты… А вон деревья…

— Да, — сказал Димбл. — Это ваша роща. Мы почти у места.

Земля перед ними шла вверх еще ярдов двадцать, потом холм обрывался. Теперь они видели лесок, а кроме того, каждый различил бледные мерцающие лица своих спутников.

— Я пойду первым, — сказал Димбл.

— Как я вам завидую, что вы не боитесь! — сказала Джейн.

— Тише, прошу вас!.. — сказал он.

Они осторожно дошли до обрыва и остановились. Внизу, в ложбинке, горели довольно большие поленья. Вокруг росли кусты, и пляшущие тени мешали все рассмотреть. Кажется, за костром стоял шалаш; Деннистону показалось, что он видит и перевернутую тележку, а у костра стоит котелок.

— Есть там кто-нибудь? — тихо спросил Димбл.

— Не знаю, — ответил Деннистон. — Подождите минутку.

— Смотрите! — сказала Джейн. — Вон там, где пламя отнесло ветром!

— Что? — спросил Димбл.

— Вы не видите?

— Ничего не вижу.

— Кажется, я вижу человека, — сказал Деннистон.

— Да, вроде бы бродяга, — сказал Димбл. — То есть в современной одежде.