— Собственно, — сказал Марк, — я ничего еще не решил. Я даже не знаю, что буду делать, если останусь тут.

— Вы чем занимаетесь?

— Социологией.

— Хм, — сказал Хинджест. — Могу вам показать вашего начальника. Некий Стил. Вон, у окна.

— Вы меня не познакомите?

— Значит, решили остаться?

— Ну, надо же мне хотя бы с ним побеседовать!

— Хорошо, — сказал Хинджест. — Дело ваше. — И он крикнул: — Стил!

Стил обернулся. Он был высокий, суховатый, с длинным худым лицом, но с толстыми губами.

— Это Стэддок, — сказал Хинджест, — в ваш отдел, — и отвернулся.

— Он сказал, в мой отдел? — не сразу выговорил Стил.

— Сказать он сказал, — ответил Марк, пытаясь улыбнуться, — но сам я не знаю. Я социолог, конечно…

— Да, отдел мой, — прервал его Стил, — только я о вас не слышал. Кто вам говорил, что вы ко мне поступите?

— Понимаете, — сказал Марк, — все это довольно туманно. Я сейчас виделся с Уизером, но он ничего не объяснил.

— А к нему вы как пролезли?

— Меня представил лорд Феверстон.

Стил свистнул.

— Коссер, — окликнул он веснушчатого человека. — Послушайте-ка! Феверстон сгрузил вот этого нам. Повел его прямо к и. о., за моей спиной. Здорово, а?

— Черт знает что! — сказал Коссер, сурово глядя не на Марка, а на Стила.

— Простите, — погромче и потверже сказал Марк. — Вам беспокоиться незачем. Это недоразумение. Я, видимо, чего-то не понял. Собственно, я просто приехал посмотреть. Я совсем не уверен, что останусь.

Ни Стил, ни Коссер не обратили на его слова никакого внимания.

— Феверстоньи штучки, — сказал Коссер.

Стил обернулся к Марку.

— Я бы вам не советовал принимать всерьез то, что говорит лорд Феверстон, — сказал он.

— Поймите меня, пожалуйста, — сказал Марк, надеясь, что не краснеет. — Я приехал посмотреть, больше ничего. Мне все равно, получу я здесь место или нет.

— Сами видите, — сказал Стил Коссеру, — у нас в отделе места нет, особенно для тех, кто не знает дела.

— Вот именно, — сказал Коссер.

— Мистер Стэддок, если не ошибаюсь, — проговорил сзади тоненький голос, принадлежавший, однако, очень толстому мужчине. Марк сразу узнал профессора Филострато, знаменитого физиолога (тем более, что тот говорил с иностранным акцентом), года два тому назад они сидели рядом на банкете. Марку польстило, что такой человек вспомнил его.

— Я чрезвычайно счастлив, что вы среди нас, — сказал итальянец, ласково уводя Марка от Коссера и Стила.

— Честно говоря, — сказал Марк, — я в этом не уверен. Меня привез Феверстон, но потом он исчез, а Стил… Понимаете, я должен быть в его отделе, а он ничего не знает.

— Стил! — сказал Филострато. — Какая нелепость! Ему скоро укажут его место. Быть может, вы и укажете. Я читал ваши работы, si, si[7]. Не обращайте на него внимания, искренне вам советую.

— Я бы не хотел оказаться в ложном положении… — начал Марк.

— Послушайте меня, мой друг, — сказал Филострато. — Оставьте эти мысли. Поймите прежде всего, как важна наша работа, наша настоящая работа. От нее зависит существование человечества. Да, среди этого сброда, этой canaglia вы увидите и наглость, и лукавство. Но это не должно вас трогать.

— Когда мне дадут интересную работу, — сказал Марк, — я и не буду обращать внимания на такие вещи.

— Да, да, вы совершенно правы. Работа важнее, чем вы думаете. Вы увидите это сами. Стилы и Феверстоны не имеют никакого значения. Если Уизер за вас, какое вам до них дело? Слушайте только его, вы меня понимаете? Ах да, и еще… Не ссорьтесь с Феей. А на остальных не обращайте никакого внимания.

— С Феей?

— Да. Ее тут зовут Фея. Скажу вам, пренеприятная inglesaccia![8] Глава нашей полиции, у нас ведь своя. Ecco[9], да вот и она. Я вас познакомлю. Мисс Хардкасл, разрешите представить вам мистера Стэддока.

Марк почувствовал, что руку его невыносимо крепко сжала большая женщина в короткой юбке и черном форменном кителе. Бюст ее сделал бы честь кельнерше былых времен, но сама она казалась скорее крепкой, чем толстой. Лицо у нее было бледное, широкое, голос — густой. Единственной данью моде был небрежный мазок помады на ее губах. Она жевала незажженную сигару. Заговорив, она вынимала ее изо рта и внимательно глядела на кончик, измазанный помадой и слюной. Кончив фразу, она снова совала сигару в рот. Сейчас она сразу же плюхнулась в кресло, перекинула правую ногу через ручку и устремила на Марка холодный, фамильярный взгляд.

«Клик-клак», услышала Джейн, ожидающая за оградой. Дверь открылась, и она увидела высокую женщину примерно ее лет.

— Здесь живет мисс Айронвуд? — спросила Джейн.

— Она вам назначила? — спросила женщина.

— Не совсем, — сказала Джейн. — Меня послал доктор Димбл.

— Ах, вы от доктора Димбла! — сказала женщина. — Это дело другое. Входите. Подождите минутку, закрою как следует. Дорожка узкая, вы меня простите, если я пойду впереди?

Женщина повела ее по мощенной кирпичом дорожке, мимо слив и яблонь. Потом они свернули налево, на мшистую тропинку, обсаженную крыжовником. Дальше была площадка или полянка, на ней — качели, а за ней — парники. Затем началась настоящая деревушка, какие бывают в больших поместьях: они шли по улочке, и с обеих сторон были всякие постройки — амбары, сараи, еще одна теплица, конюшня, свинарник. Наконец через огород, расположенный на довольно крутом склоне, они добрались до розовых кустов, чопорных и неприступных в зимнем уборе. Дорожка здесь была выложена дощечками. Джейн постаралась вспомнить, что же напоминает ей этот сад.^{71} «Кролика Питера»? Или «Роман о розе»? Сад Клингзора? Сад из «Алисы»? А может быть, сады на месопотамских зиккуратах, породившие легенду о райском саде? Фрейд говорит, что мы любим сады, потому что они символизируют женское тело. Мужская точка зрения… Для женщин сад — что-то другое. Или нет? Неужели женщины тоже неравнодушны к женскому телу? Ей вспомнилась фраза: «Женская красота трогает и мужчин, и женщин, и не случайно богиня любви старше и сильнее, чем бог». Откуда это? И почему она думает сейчас такую чушь? Она поджалась. Странное чувство овладевало ею — она на чужой земле, и надо держаться изо всех сил. В эту минуту они вынырнули из-под лавров к маленькой двери, около которой стояла бочка с водой. Наверху, в длинной стене, хлопнуло окно.

Чуть позже Джейн оказалась в большой комнате с печкой, а не с камином. Ковра тут не было, стены были беленые, и все это напоминало монастырь. Шаги высокой женщины затихли в переходах, и теперь Джейн слышала лишь карканье ворон.

«Попалась я, — думала она. — Придется отвечать на всякие вопросы».

Она считала себя современным человеком, который может говорить о чем угодно, но сейчас в ее сознании то и дело всплывали вещи, о которых она не могла бы сказать вслух.

«У зубных врачей хоть журналы лежат», — подумала она и открыла какую-то книгу.

Там было написано: «Женская красота трогает и мужчин, и женщин, и не случайно богиня любви старше и сильнее, чем бог. Желать, чтоб твоей красоты желали, — суетность Лилит. Желать, чтобы твоей красоте радовались, — послушание Евы. Лишь в возлюбленном счастлива возлюбленная своею красотой. Послушание — путь к радости, смирение…»

Дверь открылась. Джейн густо покраснела и захлопнула книгу. В дверях стояла та же высокая молодая женщина. Сейчас она вызывала в Джейн тот полузавистливый восторг, который женщины часто испытывают к другому, чем у них, типу красоты.

«Хорошо быть такой высокой, — думала Джейн, — такой смелой, как амазонка, такой решительной».

— Вы миссис Стэддок? — спросила женщина.

— Да, — сказала Джейн.

— Мы ждем вас, — сказала женщина. — Меня зовут Камилла, Камилла Деннистон.