Утром 23-го по переправе отбомбилась эскадрилья пикирующих бомбардировщиков. Зенитки прикрытия сбили два самолета. Мост пикировщики разбили. Утопили четыре понтона. Однако, уже через три часа противник восстановил переправу. Вместо разбитых понтонов подвезли новые. Поврежденные откачали и залатали. За день по мосту прошли одна моторизованная и часть пехотной дивизии. Провели сеанс радиосвязи, отправили сводку и приняли шифрованную радиограмму. В схроне Палеха превратил шифровку в приказ: подготовиться к корректировке артогня по переправе. Ну, наконец-то настоящее дело, обрадовались разведчики: надоело загорать, как на пляже.

Солнце еще не взошло, а разведчики уже были на позиции. По мосту с интервалом метров двадцать шли грузовики. На польском берегу перед мостом бампер к бамперу бесконечной гусеницей выстроились автомобили, гужевые повозки, буксируемые упряжками лошадей орудия. Ограниченная грузоподъемность понтонов вынуждала водителей держать на мосту большие интервалы между машинами. Палеха установил связь с крепостью и передал первое целеуказание. От моста до крепости по прямой было 16 километров, и корректировать предстояло огонь батареи дальнобойных корпусных пушек.

В половине пятого далеко за мостом в реке встал мощный фонтан разрыва. Другой снаряд разорвался на западном берегу Буга, тоже с большим перелетом. Лисин крикнул Палехе поправки. Первое орудие требовалось пристрелять по мосту, а второе — по колонне грузовиков. Следующие снаряды легли с недолетом, разорвавшись в поле, ближе к корректировщикам. «Вилка» сделана. Лисин продиктовал поправки по дальности и по целику. Следующие снаряды легли хорошо, не дальше ста метров от целей. Для такой дальности стрельбы — накрытие. Эллипс рассеивания для корпусной пушки на этой дистанции имел оси 600 и 120 метров. Тем не менее, Лисин для верности дал еще по одной поправке. Затем передал команду: «Накрытие». Орудие, стрелявшее по дороге, перешло на беглый огонь. По мосту начала пристреливаться другая пушка.

Вокруг машин, стоящих на дороге, каждые 10 секунд вспыхивали разрывы. 107-миллиметровая корпусная пушка развила максимальную скорострельность. Семнадцатикилограммовые осколочные снаряды — это серьезно. Прямых попаданий не было, что на такой дистанции не удивительно. Но, при каждом разрыве осколки секли по кабинам и кузовам грузовиков. Пехотинцы горохом сыпались из кузовов и разбегались в поле. Водители пытались съехать с дороги и застревали в кюветах, перегораживая путь другим. Несколько машин уже горели.

Тем временем Лисин закончил пристрелку по мосту еще двух орудий. По переправе одновременно беглым огнем ударили три пушки. Снаряды рвались вокруг моста каждые три — четыре секунды. В реке вставали высокие столбы воды. Осколки дырявили понтоны. Одно за другим последовали два прямых попадания. Разбитые понтоны сразу пошли на дно, цепочка понтонов разорвалась. Связка из трех понтонов поплыла вниз по реке. Края моста начали расходиться, прижимаясь к берегам. По правой нитке понтонов прямо у берега угодил снаряд, еще четыре понтона поплыли вниз, постепенно погружаясь в воду. Осколки уже превратили их в решето.

Минут через пять с мостом было покончено. Семь уплывших понтонов затонули. Вдоль левого берега, едва выступая из воды, вытянулись четыре понтона — все, что осталось от переправы. Лисин выдал новую поправку трем орудиям, до того обстреливавшим мост. На западном берегу дорога с дуба просматривалась километра на два. Вблизи моста уже горело с десяток грузовиков, пехота на пузе расползалась в стороны. Первым делом ударил по дальнему отрезку дороги, скрывающейся за лесом. В результате, там тоже образовалась пробка. Глубокие кюветы, добросовестно выкопанные немецким саперами, не давали грузовикам съехать с дороги в поле.

Затем Лисин рассредоточил огонь пушек по всей видимой длине дороги. Увлекшись корректировкой, он не отрывался от бинокля и не глядел по сторонам.

— Сержант! — Оторвал его от этого увлекательного дела Палеха. — К нам гости справа!

С севера со стороны Чилеево вдоль дороги в их сторону дороги рысью бежали сотни две пехотинцев. До них было еще с полкилометра.

— Палеха, передай открытым текстом: огонь еще пять минут и отбой! Затем сворачивайся! Отходим! — крикнул Лисин, обезьяной слетая с дуба вниз. К ним уже подбегали оба автоматчика, дежуривших не опушке.

— Брось антенну! Некогда! — прикрикнул он на Палеху, пытавшегося сдернуть антенну с дерева. Палеха за полминуты свернул рацию. Лисин последний раз бросил взгляд в поле. Пехотинцы начали развертываться в цепь вдоль опушки.

— Бегом к схрону, немцы лес прочесывать будут! — Крикнул сержант собравшимся вместе бойцам. Двигаясь гуськом, пять фигур в камуфлированных комбезах бесшумно скрылись в лесу.

От преследования оторвались. Замыкающий рядовой Мормаль периодически сыпал за собой смесь махорки и черного перца, на случай использования противником собак. Вышли к схрону, расположенному в самом центре небольшого леса, вытянувшегося вдоль Буга на 4 километра. Ширина леса в самом широком месте составляла тысяча двести метров. В этой его части среди густого орешника и прятался бункер. Схрон сделали два отделения разведчиков еще в прошлом году. Время от времени его подновляли и маскировали.

На четвереньках пробравшись в глубину орешника, стараясь не ломать кусты и стебли травы, подняли крышку и спустились в люк. Мормаль снова сыпанул вокруг адской смесью. Палеха зажег фонарик, Мормаль выправил примятые травинки и аккуратно закрыл люк. Бункер представлял собой уставное противоосколочное укрытие на отделение бойцов. Вся хитрость была в маскировке. Когда его рыли, весь грунт уносили в вещмешках и высыпали в лесном овраге в русло ручья. Сверху перекрытия заподлицо с окружающим грунтом уложили дерн и высадили кусты лещины.

Теперь можно было передохнуть. Расположились на лавках вдоль стен бункера, достали сухпай. Возбужденно переговариваясь, обменялись впечатлениями по поводу удачной операции. Потери немцев оценили в 11 понтонов, полсотни грузовиков, десяток пушек и пятьсот солдат. При этом говорили только шепотом, постоянно прислушиваясь к внешним шумам. Перекусив, выключили фонарик. Батарейки следовало экономить. Керосиновую лампу не зажигали, собаки могли почуять запах. Сидели в темноте. За день трижды услышали немецкую речь, но непосредственно к схрону немцы ни разу не подошли. Время тянулось нестерпимо медленно. Поочередно поспали.

Вечером осторожно выбрались наверх, забросили антенну на дерево и провели сеанс связи. Передали результаты артобстрела, получили новый приказ. На рассвете им снова предстояло корректировать огонь по восстановленному противником мосту. Посовещавшись, решили сдвинуть наблюдательный пункт по опушке леса на семьсот метров севернее и дальше от моста. Старую наблюдательную точку немцы наверняка обнаружили. Отодвигаться дальше было невозможно, поскольку опушка леса загибалась к востоку и мост с нее не просматривался.

В полночь вышли из бункера. Очень медленно и очень осторожно за два часа прошли два километра к опушке леса. У самой опушки напоролись. Ночную тишину прорезал крик:

— Хальт! Хенде хох! — Разведчики попадали на землю. Шедший первым Лисин ударил на звук из автомата. По всей опушке захлопали выстрелы немецких винтовок. Фрицы выставили в лесу на подходе к опушке линию секретов.

Пригибаясь, разведчики рванули вглубь леса. Бежали в направлении схрона минут пять. Оказавшийся теперь первым Мормаль услышал справа множественный треск сучьев и отрывистые немецкие команды. Со стороны их старого НП подходила еще одна цепь немцев. Пришлось отвернуть влево, в сторону от схрона. Противник зажимал их с двух сторон, выдавливая к северной опушке леса. Лисин приказал залечь в кустарнике, надеясь в темноте пропустить немцев через себя. Не вышло. Фрицы шли очень плотно, с интервалами метра два — три, у многих были фонари. Один из них навел луч фонаря прямо на лежащего Палеху и что-то крикнул. Разведчики ударили в упор из пяти стволов по ближайшим немцам и снова рванули в отрыв. Вслед им затрещали винтовки. Бог миловал, никого не зацепило.