С этими словами Коллингсвуд отступила в коридор, к главной двери в гостиную. Билли слышал, как она что-то делает, ворожит: шумы и таинственные постукивания. До него донеслись скрип открывающейся двери, звуки суматохи, крик Бёрн: «Держите их!» — и топот ее приближающихся шагов. Билли ногой распахнул другую полусгнившую дверь и поднял свое оружие.

Входя в грот — гостиную океана, — Билли был абсолютно спокоен.

Его появление сопровождалось взрывом стенной штукатурки. Вся гостиная заросла мокрыми кораллами, среди которых неподвижно лежала большая рыба. В углу торчало огромное обвисшее тело: Билли не мог понять, что это такое, хотя видел глаза, следящие за ним из кучи мяса. Оружейники покинули комнату, охотясь за Саирой.

Еще там был кракен в опустошенном аквариуме, покрытый лишь тонким слоем защитной жидкости. Еще там была Бёрн с книгой по черной магии под мышкой, державшая в руке склянку с Гризаментом. Огромный шприц торчал из кожи кракена. Бёрн щекотала его, стимулируя мертвое животное таким непристойным на вид способом.

Кракен двигался.

Его пустые глазницы дернулись. Остатки формалина, разбавленного морской водой, заплескались, когда животное повернулось. Щупальца растягивались и расплетались, слишком слабые еще, чтобы наносить удары. Кожа все еще не восстановилась и выглядела неровной и шероховатой. Но кракен был жив — по крайней мере, не мертв. Больше всего он походил на зомби. Встревоженный неожиданным воскрешением, он выпускал темную струю черно-коричнево-серых чернил, которые забрызгивали аквариум изнутри и перемешивались с остатками консерванта.

Билли заметил, что Бёрн потянулась к шприцу, и выстрелил. Склянка с Гризаментом разлетелась на куски.

Бёрн завизжала, вся покрытая осколками стекла; чернила и кровь из раненой руки залили ей грудь и капали с пальцев. Чернила разбрызгались по полу, растворились в лужах разгромленного дома. Один из оружейников, вернувшись, уставился на Бёрн и на капающие с нее чернила. Билли торжествующе взревел: «Ха-а-а-а!» — и отступил на кухню.

— Коллингсвуд! — завопил он.

— Что? — донеслось в ответ.

Билли заглянул в дверной проем и увидел, что кракен двигается.

— Достал его? — кричала Коллингсвуд.

— Да. — Билли задыхался от восторга. — Я расплескал его, он…

Бёрн шептала что-то, наклонившись над аквариумом и выжимая чернила, которыми была залита, в чернила кракена.

— Вот дерьмо, — сказал Билли, уставившись на нее. — Сколько…

И мир ответил ему.

Сколько жидкого Гризамента надо, чтобы соединиться с чернилами кракена? Чтобы усвоить их?

Что-то подсказало ему: не так уж много.

Жидкая масса — Гризамент — безмолвно бушевала, растворяясь в грязи на полу. Но его помощница успела отжать в аквариум малую толику своего хозяина, впитавшего знания кракенистов. Теперь он разбухал и смешивался с чернилами кракена. Два вида чернил видоизменялись, образовывая третий.

Жидкость в аквариуме запузырилась. Спрут-зомби бился, извивался, бодал плексигласовые стенки. Его чернила кипели.

Быстро, не целясь, Билли стал стрелять в аквариум и пробил его насквозь. Разламывая секции, пули попали в плотное тело кракена. Но жидкость не вытекала из отверстий, а сохраняла форму аквариума, вопреки силе тяготения. Образовался водоворот из смешавшихся чернил, сожженного человека и писаний кракенистов. Бульканье стало смеющимся голосом.

Темная жидкость поднялась. Столб в форме человека засмеялся, выпрямился, поднял обе руки.

И начал переписывать правила.

Тут же стена, которая скрывала Билли, исчезла: не упала, не испарилась, не раскрошилась — просто ее не стало там, где она только что была, и никогда не было. Кухня сделалась частью гостиной, без раковины и посуды, залом с книжными полками, мокрыми от остатков морской воды.

Пистолет, который Билли держал в руке, исчез — Гризамент написал, что в этой комнате нет оружия.

— О боже, — едва успел сказать Билли, и чернила Гризамента написали в его сознании: «Нет!» Даже не Бог: он был теми правилами, которые писал Бог.

Оружейники спотыкались. Бёрн смеялась и поднималась в воздух, притягиваемая обожаемым боссом.

Билли чувствовал, что происходит что-то очень страшное и опасное, закрывается нечто, ранее открытое всем, — так, будто начинается новая история, измененная по чужой воле. Он чувствовал, что эта воля готова переписать небо.

Чернила собрались в шар, парящий над аквариумом. Из шара тянулись нити, принимали форму слов и изменяли мир. В воздухе писались новые предначертания.

Кракен смотрел на Билли отсутствующим взглядом. Он двигался. Содрогался. Не от испуга, видел Билли, и не от боли. Закупориваясь. Закупориваясь. Где ангел? Где герой в стеклянном контейнере?

Фиаско, полное фиаско. Билли чуть не засмеялся над этим странным словом, которое пришло в голову. Катастрофа. Полное поражение. Но в голове упорно вертелось: «фиаско».

Билли открыл глаза. Fiasco,то есть бутыль.

Это все метафоры, вспомнил Билли. Дело в убеждении.

— Это не кракен, — сказал он; чернила, ставшие богом, не расслышали, пришлось повторить, и внимание мира с удивлением обратилось на Билли. — Это не кракен, и это не спрут, — сказал Билли.

Безглазая штука в баке продолжала смотреть.

— Кракен есть кракен, — добавил Билли. — И не имеет с нами ничего общего. А это? Это — образец, экспонат. Я знаю. Я сделал его. Он наш.

Взгляд Бёрн беспокойно заметался, она закрутилась вокруг своей оси. Бутылочная магия, подумал Билли. Чернила вздрогнули.

— Дело вот в чем, — продолжил Билли, чувствуя резкий выброс адреналина, — дело вот в чем. Кракенисты считали меня их пророком после сделанного мной, но я никогда не был их пророком. Кто я есть? — Даже если это ошибка, недоразумение, даже если шутка не удастся, будь что будет. В конце концов, как выкручивались остальные мессии? — Я — бутылочный пророк. — Случайно возникшая энергия стекла и памяти. — И я знаю, что это такое.

Около Билли снова возникла раковина, в нескольких дюймах от нее вернулась на место стена. Заточенный в аквариум кракен шипел с помощью своего сифона. Стена росла.

— Это не животное и не бог, — заявил Билли. — Он не существовал, пока я не стал за ним присматривать. Это мой экспонат.

Новые правила были зачеркнуты. Билли чувствовал, что идет борьба. Он видел, как стена то уменьшается, то растет, то появляется, то исчезает, он то мог противостоять, то нет, он ощущал, как чертово небо изменяется и переделывается согласно написанным инструкциям и готово исчезнуть в дуэли по чистописанию, которую вело сознание Гризамента, теперь усиленное магической мощью кракена: магия чернил сражалась с щупальцами создания, которое совсем не было кракеном.

Экспонат прижал свои руки к стенкам аквариума. Присоски прижались к пластику, подтягивая к нему огромное тело. Это не было попыткой выбраться — кракен не мог существовать без этого вместилища.

Билли стоял.

Он сам пробудил в нем сознание. Архитевтис, вождь. Образец, изнывающий без консерванта. Парадокс в форме спрута, а не морское животное. Архитевтис, Билли понял это только сейчас, не был неопределенным существом в глубоких водах, которое всегда оставалось только самим собой. Архитевтис появился, когда человек назвал его так.

— Он принадлежит нам, — сказал Билли.

Чернила спрута обладали чудовищной магической силой: в этом Гризамент был прав. Но Вселенная услышала Билли, и слова его звучали убедительно.

Может быть, если бы Гризамент брал чернила прямо из глубоководных обитателей, а не из законсервированного, стерилизованного, находящегося под присмотром существа, власть его была бы настолько всеобъемлющей, насколько ему хотелось. Но это были чернила архитевтиса, не склонные выполнять прихоти мага.

— Это экспонат, и о нем написано в книгах, — сказал Билли. — Мы написали его.

Чернила, смешавшись, сражались друг с другом. Вселенная гнулась от их борьбы. Но так же, как Гризамент смешался с чернилами, так и они смешались с ним; как он получил их силу, так и они приобрели силу Гризамента. Кроме того, много Гризамента пролилось: от чернил осталось больше, чем от него. Чернила принадлежали музейному экспонату, курируемому гражданином Лондона по имени Билли, и мало-помалу они покорили чернильного человека. Стена поднялась снова. Бёрн рухнула на землю.