— Ого!

Его глаза были сухими, но губы словно немного слиплись. Частицы менее микрона в диаметре — они ли теперь слабо сияли на бамбуковых листьях? Нет. Это лишь странное свечение бури. Но рано или поздно все здесь окажется в пыли. Ни одна герметичная система не могла от нее защититься.

Влад и Урсула не были вполне осведомлены о способности теплиц противостоять ветру и призвали всех спуститься вниз. Уходя с верхушки, Джон снова связался с Саксом. Тот сомкнул губы крепче обычного, а затем ровным голосом сообщил, что из-за бури они потеряют значительную часть солнечного света. Средняя температура поверхности в районе экватора была на восемнадцать градусов выше обычной, но близ Таумасии она уже опустилась на шесть градусов и продолжала опускаться по мере развития бури. И, как он добавил с интонацией, которая показалась Джону мазохистским удовлетворением, тепловые потоки мохолов вознесут пыль выше, чем когда-либо прежде, поэтому, весьма вероятно, буря продлится довольно долго.

— Выше нос, Сакс! — подбодрил его Джон. — Вот я думаю, она будет самой короткой из всех. Не будь таким пессимистичным.

Позднее, когда буря вступит в свой второй М-год, Сакс напомнит ему об этом прогнозе с легкой усмешкой.

Во время бури было официально рекомендовано не перемещаться на поездах и по ретрансляторным дорогам, которые, однако, интенсивно использовались, но когда стало ясно, что тем летом буря не кончится, Джон вопреки предупреждениям продолжил свои странствия. Убедившись, что его марсоход хорошо укомплектован, он установил сверхмощный радиоретранслятор и распорядился, чтобы за ним следовал резервный марсоход. Всего этого вместе с Полин на водительском сиденье должно было хватить, чтобы обогнуть бoльшую часть северного полушария, считал он. Марсоходы ломались редко благодаря тому, что их компьютеры оснащались надежной системой внутреннего мониторинга.

О поломках двух марсоходов кряду слышать еще не доводилось, зафиксирован лишь один несчастный случай с их участием. И попрощавшись с командой Ахерона, он снова выступил в путь.

Пробираться сквозь бурю — как ехать в ночи, только интереснее. Пыль взметалась порывами, оставляя островки видимости, в которых он мог в тусклой сепии мельком уловить, как кружится все вокруг, будто смещаясь к югу. Затем бушующая буря возвращалась снова и застилала окна. При сильнейших порывах марсоход качался на рессорах, и пыль действительно оказывалась всюду.

На четвертый день пути он повернул строго на юг и начал подъем по северо-западному склону купола Фарсида. Это был крупный уступ, но в этом месте он имел вид не отвесной скалы, но склона, неразличимого во тьме бури. Он поднимался дольше суток, пока не оказался на самом куполе, на пять километров выше, чем когда был на Ахероне.

Он остановился у одной из шахт, располагавшихся возле кратера Pt (вслух его называли Питом) в верхней части борозды Тантал. Вероятно, купол вызвал крупный лавовый поток, скрывший патеру Альба, а позднее от вспучивания треснул лавовый щит, отчего образовались каньоны Тантал. Некоторые из них возникли над содержащими планоид мафическими изверженными интрузивами, которые шахтеры прозвали рифами Меренского. В этот раз шахтеры оказались настоящими азанийцами, но из тех, которые называли себя африканерами[66] и между собой говорили на африкаанс. Это были белые люди, которые радушно приветствовали Джона. Они дали названия каньонам, в которых работали — Новое Оранжевое Свободное Государство и Новая Претория. Как и шахтеры в Брэдбери-Пойнте, они работали на «Армскор».

— Да, — радостно сказал начальник участка с акцентом, напоминающим Новозеландский. У него были обвислые щеки, вздернутый нос и широкая кривая улыбка. Он производил впечатление весьма уверенного в себе человека. — Мы нашли железо, медь, серебро, марганец, алюминий, золото, платину, титан, хром… чего только нет. Сульфиды, оксиды, силикаты, самородки… чего только нет. На Большом Уступе есть все.

Шахта работала уже около одного М-года и состояла из карьеров на дне каньонов, где велись открытые горные работы, и наполовину скрытого в земле жилого комплекса. Он располагался в холме-останце между двумя крупнейшими каньонами и как будто был сделан из прозрачной яичной скорлупы с начинкой из зеленых деревьев и с оранжевой черепичной крышей.

Джон провел с ними несколько дней, много общаясь и задавая вопросы. Не раз, думая об ахеронской эко-экономике, он спрашивал их, как они собирались отправить ценную, но тяжелую добычу на Землю. Разве энергетические затраты по транспортировке не превысят потенциальный доход?

— Конечно, — отвечали они, точно как в Брэдбери-Пойнте. — Для того чтобы оно того стоило, нужен космический лифт.

— Как будет лифт — мы выйдем на земной рынок, — сказал их начальник. — А без него мы никогда не уберемся с Марса.

— Может, это не так уж плохо, — заметил Джон.

Но они не поняли его, а когда он попытался объяснить, они лишь смотрели на него и вежливо кивали, явно не желая думать о политике. В которой африканеры были весьма сильны. Когда Джон понял, что происходит, он нашел возможность поднять тему политики, чтобы выиграть для себя некоторое время. Это было, сказал он однажды ночью Майе по видеосвязи, то же самое, что бросить в комнату кассету со слезоточивым газом. Он даже смог в одиночестве бродить по центру проведения горных работ, записывая с Полин все, что было возможно. Она, однако, не заметила ничего необычного. Но обратила внимание на переписку с главным офисом «Армскор», в которой местная группа хотела получить подразделение службы безопасности численностью сто человек, и Сингапур дал на это добро.

Джон присвистнул.

— А что сказали в УДМ ООН?

Обеспечение безопасности должно было находиться полностью в компетенции управления, и хотя они достаточно регулярно давали разрешения на частную охрану, но — сто человек? Джон дал Полин команду просмотреть сообщения УДМ ООН по этому вопросу и отправился на ужин к африканерам.

Те снова заявили о том, как им был необходим космический лифт.

— Мы будем просто оторваны, если его не построят. Разве можно иметь доступ к самым астероидам и не озаботиться тем, чтобы сделать себе гравитационный колодец?

Даже несмотря на пятьдесят микрограммов омегендорфа к своем организме, Джон не ощущал радости.

— Скажите-ка, — спросил он, — здесь женщины работают?

Они уставились на него, будто рыбы. В самом деле — они были хуже мусульман.

На следующий день он уехал в сторону горы Павлин, намереваясь разузнать побольше о теме космического лифта.

Вверх по протяженному склону Фарсиды. Джон ни разу не видел острого, кровавого цвета конуса горы Аскрийской — как и все остальное, он скрылся в пыли. Теперь путешествие представляло собой жизнь в тесном трясущемся пространстве. Он целый день огибал западный склон горы, затем поднимался на гребень Фарсиды, между горами Аскрийской и Павлина. Здесь ретрансляторная дорога превратилась в настоящую асфальтированную полосу под колесами, хоть и покрытую пылью. Она, наконец, устремилась вверх и повела его прямо по северному склону горы Павлина. Далее она тянулась так долго, что он почувствовал, будто медленно и вслепую взлетает в космос.

Кратер Павлина, как напомнили ему африканеры, находился в удивительной близости к экватору: круглая «О» кальдеры проходила прямо по его линии. Пожалуй, это делало южный край кратера идеальной точкой для места размещения космического лифта, ведь он находился, во-первых, на самом экваторе, а во-вторых, его высота достигала двадцати семи километров над нулевой отметкой. Филлис уже договорилась о строительстве временных жилищ на южном краю; она всецело посвятила себя работе над лифтом и была одним из главных организаторов.

Ее жилые отсеки были зарыты в одну из стенок кальдеры, в стиле Эхо-Оверлука, так, что из окон нескольких этажей открывался вид на всю кальдеру — или открылся бы, если бы осела пыль. Увеличенные фотографии, висевшие на стенах, показывали, что сама кальдера должна была предстать как простая круглая котловина глубиной в 5 000 метров, с рядом уступов в районе дна: когда-то она часто осыпалась, причем всегда в одном и том же месте. Это был единственный из крупнейших вулканов, который казался таким правильным: кальдеры трех остальных напоминали ряд выложенных внахлест кругов, каждый из которых имел разную глубину.