В теле Мэри Келли еще теплилась жизнь. Кирпич проломил ей череп, из раны хлестала кровь, у нее были сломаны два ребра, а в горле зияла глубокая рана. Она долго лежала в грязи, жизнь постепенно оставляла ее. Единственное, что в ней пока еще жило, были губы. Они, казалось, беззвучно шептали молитву. Да еще пальцы все время пытались сосчитать до десяти.

Рядом, прижавшись друг к другу, спали пятеро ее собутыльников.

Первая крыса, принюхиваясь, медленно направлялась к Мэри. Запах крови поборол страх, но не притупил осторожность. Крыса была намного крупнее тех, что следовали за ней. И темнее. В нескольких футах от женщины крыса остановилась. Ее тело напряглось, по спине пробежала дрожь.

Внезапно крыса прыгнула на Мэри и, вонзив огромные зубы в горло, жадно принялась пить кровь. Женщина пошевелилась, но она была слишком слаба. Да и крыса все глубже вгрызалась в ее голосовые связки. Мэри Келли забила крупная дрожь, когда внезапно вторая тварь чуть ли не наполовину сунула морду в спутанные волосы над раной в черепе. По телу женщины пробежали конвульсии, оно вытянулось и безжизненно застыло на земле. И вдруг его со всех сторон облепили визжащие крысы.

Так закончилась жизнь несчастной Мэри Келли. Священникам так ч не удалось спасти ее душу. Впрочем, она по-настоящему никогда и не терялась. Потерялся лишь разум.

Крысы пили кровь и грызли мясо до тех пор, пока от трупа не остались лишь кости да несколько лоскутов кожи. Страшный пир продолжался недолго — крыс было много, так много, что даже не все насытились. Кровавая “закуска” лишь подстегнула их голод, только раздразнила желание полакомиться человечиной. Несколько крупных крыс стали подбираться к спящим бродягам.

На этот раз крысы набросились на своих жертв, забыв всякую осторожность. Двое пьянчуг были обречены с самого начала — крысы вырвали у них глаза, когда они еще спали. Теперь, слепые, окровавленные, они ползали среди могил, не в состоянии даже отбиться от наседающих со всех сторон грызунов.

Бородач встал на ноги и с трудом, вместе с половиной своей бороды, отодрал от лица извивающуюся мразь. Но не успел он подняться, как огромная крыса прыгнула ему в пах и одним рывком мощного тела оторвала ему половые органы. Бродяга завопил от боли и рухнул на колени. Сунув руки между ног, он пытался остановить фонтан крови, но на него тут же набросилась стая. Бродяга упал и исчез под волной черных щетинистых тел.

Другой бедняга даже не пытался подняться. Он скорчился на земле, закрыл лицо руками и взмолил о пощаде. Хрупкое тело его сотрясали рыдания. Крысы быстро отгрызли ему пальцы, впились в затылок, в голый зад, но полумертвый от ужаса человек даже не попытался двинуться с места.

Майер побежал. Никогда еще в жизни он не бегал так быстро. Старику удалось бы спастись, но в панике и в темноте он врезался в надгробную плиту, перелетел через нее и приземлился на спину. Его моментально накрыла волна крыс. Острые зубы в мгновенье ока разорвали слабое старческое тело на куски.

На дороге, огибающей кладбище, собралась толпа людей. Люди слышали крики и шум, однако никто не отважился углубиться в густые темные заросли. Все знали, кто ночевал здесь, в этих развалинах. Потому-то никто и не горел желанием выяснить, в чем там дело.

Вскоре появились полицейские. Вслед за ними приехала патрульная машина. В кусты направили мощный прожектор, и трое полицейских с фонариками в руках вошли на кладбище.

Они вернулись через несколько минут смертельно бледные. Один отошел к обочине, и его стошнило.

Харрис резко проснулся и автоматически потянулся к звенящему будильнику. Будильник всегда пугал его, когда заставал врасплох. В последнее время у Харриса появилась привычка просыпаться за несколько минут до звонка, чтобы не дать ему зазвенеть. После этого Харрис обычно дремал еще минут двадцать.

Но в это утро будильник застал его врасплох, — он еще крепко спал. Харрис попытался вспомнить сон. Какие-то зубы, острые, рвущие... Что-то кровавое...

“Черт побери, — подумал он, — это были крысы!” Теперь он вспомнил сон. Была ночь. Он выглянул из окна. И в лунном свете увидел под окном тысячи крыс. Все они смотрели на Харриса. Тьма замерших крыс. Тысячи злобных глаз. Потом крысы устремились вперед, сломали дверь и бросились вверх по лестнице. Слава Богу, что в этот момент зазвонил будильник!

Харрис со стоном перевернулся и обнял лежавшую рядом девушку.

— Доброе утро, Джуд!

Девушка свернулась клубочком и что-то пробормотала со сна. Харрис пробежал языком по ее обнаженной спине. Девушка выгнулась от удовольствия. Харрис просунул руку между ее рук и поджатых коленей и легко погладил плоский живот. Девушка повернулась к нему лицом и с наслаждением потянулась.

— Привет! — поздоровалась она и поцеловала Харриса.

— Уже поздно.

— Не так уж и поздно.

— Нет, поздно. — Дразня, он пробежал пальцами по внутренней поверхности ее бедер. — Разве тебе недостаточно вчерашней ночи?

— Недостаточно. — Джуди принялась целовать его ресницы.

— А мне достаточно. — Он засмеялся и откинул простыни. — Давай на кухню! Погреми там сковородками и кастрюлями.

— Свинья!

Девушка накинула халат и исчезла на кухне. Послышались звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков, воды, льющейся в чайник. Потом с кухни долетела музыка по “Радио Один”. Харрис лежал и думал о Джуди.

Они жили вместе шесть или семь месяцев, и любовь их с каждым днем становилась сильнее. Джуди была модельершей, хорошей модельершей. Они познакомились на вечеринке у общего знакомого. Джуди тогда разрешила Харрису остаться у нее на ночь, но ничего не позволила. Харрис, конечно, пытался, но встретил мягкий отпор. Удивительно, но на следующее утро он был рад этому. Через несколько недель, когда они поняли, что любят друг друга, он спросил, почему в тот вечер она разрешила ему остаться, но не позволила заняться любовью? Джуди не смогла объяснить, потому что сама не знала. Она удивлялась не тому, что не позволила ему заняться любовью, а тому, что оставила его у себя. До Харриса она ни с кем не спала, хотя и была два года помолвлена.

В ту ночь, сказала Джуди, в ней что-то шевельнулось. Почему-то ей стало жалко Харриса. Внешне он казался уверенным, но в душе, как она поняла, был маленьким растерянным мальчиком. Выслушав это, Харрис улыбнулся и сказал, что это его обычный прием обольщения женщин. Джуди кивнула и заметила:

— Да, это было заметно. Но все же под маской уверенности таилась потерянная душа, блуждающая в потемках. Ты, Харрис, неоднозначный человек.

На него слова девушки произвели впечатление. Ему понравилось, что хоть кто-то заинтересовался им. Дальше Джуди объяснила, что не могла отпустить его в ту ночь, что хотела находиться рядом, но до полной уверенности в его и своих чувствах не могла позволить рухнуть последнему барьеру.

Через несколько месяцев они сняли квартиру на Кингс-Кросс. Обсудив проблему женитьбы, они договорились подождать как минимум год, а уж потом решать — или да, или нет.

Порой, обычно когда Харрис бывал один, его охватывала прежняя суровость. Но когда рядом была Джуди, когда они шли, держась за руки, когда занимались любовью, нежность вытесняла из его души всю сдержанность и замкнутость. Его мысли прервал голос Джуди:

— О’кей, лентяй, завтрак почти готов.

Харрис спрыгнул с кровати, надел старый голубой халат и отправился в туалет, находившийся на лестничной площадке. Потом спустился за почтой. Вернувшись, он поцеловал Джуди в шею и сел за маленький столик.

— Хорошо, что ты меня позвала, а то бы у меня лопнул мочевой пузырь.

Джуди поставила перед ним тарелку с беконом и помидорами и села рядом есть свое крутое яйцо. Харрис терпеть не мог начинать день с яиц.

Харрис развернул “Миррор”, намереваясь просмотреть заголовки. Обычно он читал газету в автобусе по дороге в школу. Ему нравилось оставлять газету в учительской и тем вызывать неодобрение коллег, которые считали все газеты, за исключением “Таймс” и “Гардиан”, комиксами. Но заголовки он просматривал за завтраком.