— Официально у меня тут всего три оружейника, — пожал плечами участковый. — Но у тех калибр не тот. Остальные нелегально владеют.

— Во как! — Горохов снял пыжиковую шапку и почесал макушку. — Хорошо хоть, что сказал сейчас. Тогда легенда будет у нас другая. Мы из охотинспекции. Мол, браконьеры завелись в округе, используют ружья двенадцатого калибра. Ищем гадов. Стало быть, все, у кого шестнадцатый, нам добровольно стволы свои засветят. Дескать, не браконьерничали. Какое зверье тут у вас редкое и для промысла запрещенное? Слышал, что барсы снежные в Хакасии имеются? Хотя нет, — Горохов дал себе минутку подумать. — Барсы — это, скорее, уже легенда. Придумай-ка зверя попроще. Есть еще краснокнижные?

— Да тут каждый третий браконьер, — озадаченно пробормотал Лебедкин. — Народ тайгой живет. Орехи собирает, зверя бьет. Власти сквозь пальцы смотрят на отсутствие всяких лицензий. Места не заповедные, и всегда народ кормился от леса.

Участковый смотрел на нас так, будто приходилось взрослым людям объяснять, сколько будет два и два. Явно размышлял, а как вообще с этими городскими разговаривать. Я, конечно, был вовсе не из Москвы, но и вовсе не так близок к лесу и натуральному хозяйств

— Вот и хорошо, что люд непуганный, — кивнул шеф. — Значит, ружья утаивать не будут.

— Никита Егорович, — покачал я головой. — Мы не очень похожи на инспекторов-охотоведов. Мне кажется, те попроще одеваются.

— Да, ладно, Андрей, не заморачивайся. Может, мы из головной конторы прибыли, начальство инспекции, так сказать. Начальства у нас много, самим запутаться можно. И потом, народ тут дремучий, откуда им знать, как выглядит руководство охотинспекции. Так ведь, Сема?

Участковый вместо ответа пожал плечами, решив больше не подбирать слова. Мы вылезли из машины на безлюдной центральной улочке села. Если бы не сизые столбы дыма от печных труб и единственной лошаденки с телегой, что пронесла мимо мужичка в фуфайке, то можно было бы подумать, что деревня необитаема.

— Веди, шериф, — кивнул Горохов участковому.

— Никита Егорович, — вмешался я. — Предлагаю начать вон с того домика. Туда местный зашел с ружьем, который со Светой разговаривал. Я запомнил.

— Добро, — кивнул Горохов и зашагал по скрипучему снегу по направлению к хибарке, больше напоминавшей избушку на курьих ножках, чем деревенский дом. Из печной трубы тоже струился несмелый дымок, значит, хозяева дома.

— Да там Мишка-алкаш живет, — затараторил вдруг Лебедкин, пытаясь обогнать следователя. — Что с него взять? С леспромхоза его выгнали за прогулы. Семьи нет. Перебивается охотой, а летом за бутыль самогона и мешок картошки сельчанам по хозяйству помогает. Пропащий человек.

— Ну, это мы сами проверим, — отрезал следователь, энергично шагая к покосившейся калитке. — Такой контингент в первую очередь отработать надо. Раз охотник, много чего интересного расскажет.

— Да он, наверное, пьяный, как всегда, — не унимался участковый. — Пойдемте лучше Грищенко навестим. У него точно, я знаю, шестнадцатый калибр. И мужик угрюмый. Он больше на убийцу похож.

Я помалкивал, а вот Никита Егорович не стал дальше слушать эти умозаключения.

— Слушай, старлей, — Горохов резко остановился и развернулся так, что Сема чуть не врезался в него. — Я сам решу, что важно, а что нет. И до Грищенко доберемся. Ясно?

— Так точно, — заморгал Сема.

— И вообще, почему ты этого алкашика защищаешь?

— Да не защищаю я его, — развел руками Лебедкин. — Просто не хотелось бы, чтобы вы, вернее, мы, время зря теряли на никчемного.

— А времени у нас полно, — Горохов вскинул руку с часами. — Если что, заночуем здесь, а утром продолжим. Скажете начальству, что я вас экстренно отрядил временно в свою группу. В связи острой служебной необходимостью.

— Да как же я предупрежу начальство-то? Тут и телефона отродясь не было. Даже в леспромхозе.

— Ничего страшного, предупредите постфактум, — отрезал следователь.

Никита Егорович распахнул калитку, взошел на скрипучее крыльцо, попутно чуть не провалившись в дырку от прогнившей доски, и настойчиво забарабанил кулаком в дверь с иссохшимися чешуйками синей краски.

— Кого там еще черти принесли? — раздался за дверью недовольный, булькающий хрипотцой голос.

— Как его фамилия? — спросил Горохов, обернувшись к участковому.

— Балаганов, — ответил тот. — Михаил Балаганов, а отчество не помню.

— Не графских кровей, обойдемся без отчеств, — Горохов снова повернулся к двери и прокричал: — Товарищ Балаганов. Откройте! Совместный рейд милиции и охотинспекции. Проверка оружия.

— Нет у меня никакого оружия, — раздался через дверь приглушенный голос.

Тогда я подтолкнул участкового, что скромненько терся за пределами крыльца, вперед:

— Семен Афанасьевич, что же вы молчите, когда ваш подопечный нагло врет органам. Хоть голос подайте.

Лебедкин нехотя подошел вплотную к двери и громко сказал:

— Михаил, открывай. Это участковый.

— А, товарищ старший лейтенант! — голос за дверью явно повеселел. — Что же вы сразу не сказали, что свои? Сейчас!

— С каких это пор вы стали ему свои? — я с подозрением уставился на Лебедкина.

— Ну, тут я как папка для всех, — пожал плечами Семен. — сельский участковый как поп, повитуха и судья в одном лице. Вопросы разные решает. От мордобоя до семейных скандалов, от хулиганств до краж банок и куриц да дележки скота. Власти далеко, а я всегда рядом. Вот и выходит иногда, что свой.

Я сделал вид, что поверил. Тем временем лязгнул металл и дверь распахнулась, на косяке болтался только что откинутый крючок.

В проеме вырос человек в рваных полинявших трико и в засаленной тельняшке. Мутные глаза, белесая щетина и неряшливые слипшиеся светлые волосы делали его похожим на пресловутого Сергея Юрьевича Белякова из Таганрога. Едва он увидел всю нашу компанию, улыбка вмиг сползла с его лица.

Горохов деловито отодвинул хозяина в сторону плечом и протиснулся в хибару с единственной комнатой. В отличие от Белякова, у Балаганова телевизора не оказалось. И разговаривать ему долгими зимними вечерами приходилось самому с собой, очевидно.

В нос ударил запах застарелого табачного дыма, перегара и жареной картошки, что шкворчала в почерневшей чугунной сковороде на на печке. Старая закопченная печурка полыхала жаром, поленья щелкали внутри нее, как канонада. Отчего казалось, что потрескавшаяся на ее боках штукатурка вот-вот совсем осыплется.

Нехитрое убранство дома состояло из старого комода, деревянного кухонного стола с промасленной и изрезанной столешницей, пары стульев и кровати, сколоченной из неструганных досок.

Горохов, оглядевшись, брезгливо поморщился.

— Афанасич, — хозяин прокашлялся в кулак и сглотнул. — Это кто с тобой?

— Мы из охотинспекции, — деловито ответил Горохов.

— Ага, как же, — недоуменно замотал головой алкаш. — И совсем вы на них не похожи. Что я, инспекторов не знаю, что ли? Лица у вас слишком бритые и гладкие. И пальтишки на вас не для лесных похождений. Афанасич, ты кого привел?

Михаил снова вопросительно уставился на участкового, но тот молчал. Вот паразит. Мог бы и предупредить еще в машине, что Мишаня нас раскусит — ведь мы же при нем говорили. Мы ж не знали, что в вопросе внешности охотинспекторов он подкован. Наверняка сам не раз с ними обмывал нелегальную добычу. Раз они тут все между собой вась-вась.

— Мы из милиции, — перестал валять ваньку Горохов. — Оружие показывай. Где ствол? А-а… Вот он.

Следователь увидел стоящий в углу старенький “ИЖ” с цевьем, перемотанным заскорузлой высохшей изолентой.

— Если вы по части изымать оружие, товарищи, — засуетился Балаганов, — то слезно прошу не забирать его. Это ж мой кормилец. Да у нас полдеревни со стволами неоформленными. Давайте лучше я вам скажу, где точно добрые ружья можно изъять. Зачем вам мой хлам? А?

— Мне твое ружье без надобности, — отрезал Горохов, вертя в руках “ИЖ”. — Может, и оставим его тебе, если вспомнишь кое-что.