— Не найдут! — прошипел участковый. — Будет вот как. Мы зашли к подозреваемому, а он вас застрелил из ружья. Я был на улице, услышал выстрелы, забежал в дом и пристрелил его при попытке к бегству. Все… Складно звучит, да?

— Не неси бред, Сема, — Горохов чуть подвинулся к старлею, заходя сбоку и отвлекая его на себя, я понял его намерения и сделал еле заметный шажок вперед. — Ты не сможешь замести следы. На такое громкое убийство из Красноярска особая группа приедет. Они разберутся, что к чему. Ты сам себя в угол загнал. Опусти пистолет… Как Балаганов нас мог застрелить с одноствольного ружья?

— Мне терять нечего, под вышку не пойду. А с ружьем казус я поправлю. Двустволку привезу и пальчики алкаша на ней оставлю, — участковый вытянулся в струну, как охотничья собака, и завопил: — Не подходи! Стрелять буду!

Увидел, гад, что следователь приближался к нему маленькими шажками.

Горохов остановился с поднятыми руками:

— Ты не сможешь, Сема, ты не убийца…

— Откуда ты знаешь? — морду Лебедкина перекосило, словно судорогой. — Мы убили тех парней. Мы. Вместе… Они появились не в то время и не в том месте. Теперь руки мои в крови. Я думал, убивать сложно, но это только кажется. А теперь я не дам вам загубить мою жизнь. Не для того я столько лет в системе отпахал. Уж лучше вас пришью… В погреб полезайте! Ну!

Лебедкин кивнул на дощатый люк в грязном полу в углу возле кровати.

Мы медлили. Знали, что, если спустимся в погреб, тогда нам точно хана. А так хоть есть какой-то шанс. Стрелять из ПМ в нас ему нельзя, и мы все это знали. Баллистика легко покажет, из какого ствола пущены пули.

— Что встали?! — взвизгнул старлей. — Думаете, я не выстрелю? Еще как выстрелю и сожгу дом к чертям собачьим! И никто не поймет, что у вас тут случилось. Лезьте в погреб, суки!

Бах! Очередная пуля впилась в бревенчатую стену совсем рядом с ухом Горохова. Участковый не блефовал. Терять ему нечего. Пристрелит нас, как собак безродных, хибару подпалит, а сам в бега ударится. Все лучше, чем вышка. Но хочется ему все чисто сделать. Запереть нас в погребе и метнуться за ружьем. Наверняка ствол у него нелегальный имеется, может, даже с номерами спиленными. Одна надежда, что местные выстрелы услышат. Хотя слабая, конечно. Дом на отшибе, да и в здесь в округе нередко стреляют. Охотников и браконьеров полно. Придется подчиниться, так хоть жизнь себе немного продлим и, может, что-то за это время придумаем.

Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за пару секунд. Я медленно подошел к люку и потянул за железное кольцо.

Массивная крышка приподнялась. Бл*ха! Крышка-то из толстенных плах. Такую не сломать.

Из проема пахнуло сыростью и холодом. Вниз вела приставная лестница, сколоченная из старых прожилин. Спускаться в черноту пришлось аккуратно, чтобы раньше времени не свернуть себе шею. Я спустился первым. Кроме проросшей белыми тяжами картошки в углу, в яме ничего нет. Это я успел разглядеть, пока над головой пробивался свет. Спустился Горохов с лицом мрачнее тучи.

Бум! — грохнул сверху люк, выбивая на наши головы струйки песка из половых досок. Загремела цепь. Участковый обмотал проушины. Потом что-то заскрежетало. Очевидно, для надежности он подтащил кровать, поставив ее на крышку погреба. Потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Мы вслушивались еще минуту. Потом я вскарабкался по лестнице и попробовал надавить на люк плечом, шею пришлось согнуть буквой “зю”. Крышка не поддалась. Горохов чиркнул спичками и осмотрелся:

— Давай вдвоем, Андрей.

Я подвинулся на лестнице. Следователь взобрался рядом.

— И, р-раз! Раз! — командовал я, напирая на толстенные доски.

Крышка не поддавалась. Надавили еще. Хрясь! Треск гнилой лестницы в замкнутом пространстве показался непривычно громким. Конструкция не выдержала и развалилась. Мы свалились на картошку.

— Твою мать! — заорал Горохов. — Да чтоб он сдох! Этот Лебедкин. Чтоб у него машина заглохла и чтоб его звери в тайге сожрали!

— Тогда и нам будет крышка, — грустно констатировал я. — Отсюда без посторонней помощи не выбраться…

— Думай, Андрюша, думай, что делать теперь, — Горохов отряхнулся и снова чиркнул спичкой. — Доски сырые на потолке и затвердели как камень. Поджечь их не сможем. А если сможем, пока прогорать будут, сами задохнемся — не барские тут хоромы, быстро кислород закончится. Может, подкоп? Нет. Ногтями землю колупать, да ведь мы не Монте Кристо, чтобы двадцать лет ковыряться. Такой вариант отпадает, — сам себе отвечал Горохов, крутя туда-сюда головой в темноте.

Мы отчаянно пытались найти в потемках взглядом хоть что-то, что помогло бы нам выбраться из смертельной западни.

— Можно попробовать копать землю обломками лестницы, — я взял острый фрагмент прожилины и попытался воткнуть его в твердь стены. Хрен там! Тот не заглубился даже на сантиметр. Земля и правда стылая и твердая, будто камень.

Я со злостью откинул деревягу. Теперь мы даже до люка дотянуться не можем. Если только встать друг другу на плечи. Но в таком положении хорошенько напереть на крышку невозможно. Попали так попали!

— Бл*ть… — Горохов яростно потер виски. — Не зря участковый так не хотел в этот дом идти. Кто ж знал, что мент в убийстве замешан. И еще неизвестно, кто с ним. Грамотно он нас повязал.

— Да, — кивнул я. — Как только Балаганов начал рассказывать, Лебедкин, сука, под шумок к стене отошел и, пока мы алкашика раскручивали, пистолет достал втихаря. Он даже затвор не передергивал. Видать, заранее патрон в ствол загнал. Еще, наверное, когда мы сказали ему, что в Усть-Бюрь собираемся. Улучил момент и приготовился к такому раскладу. Видно, не впервой ему криминалом заниматься. Как-то сразу он все ловко придумал с ружьем.

Горохов поцокал языком. Если покопаться под злостью и горечью от того, что нас заперли и собираются порешить — ему было просто-напросто обидно вот так попасться.

— Одна надежда, что ружье он это сразу не найдет. Тогда время нашей смерти будет отличаться от Балаганова, — угрюмо пробурчал Горохов. — Хоть не зря сдохнем. Нестыковка железная будет. Может, раскрутят эту шайку-лейку. Хотя — с нами уже посмертно.

— Вряд ли, — поморщился я. — Медэкспертизу опять подделают, и все шито-крыто будет.

— Вот за что ты мне нравишься, Андрюха, — неожиданно вдруг с некоторой теплотой проговорил Горохов, — ты реалист и рассуждаешь всегда здраво. И смерти, я смотрю, совсем не боишься! Как будто уже приходилось помирать-то. Не может так зеленый юнец себя вести. Есть что-то в тебе такое, чего никак не пойму. Разгадать хочется.

В такой момент вдруг нестерпимо хотелось рассказать Горохову правду. Про то, как я здесь очутился. Хоть с кем-то поделиться. Про мою прошлую жизнь, про то, что будет с великой страной. Но я сдержался. Не поверит он мне сразу, а умирать с мыслью о том, что твой шеф и напарник считает тебя сумасшедшим, как-то не хочется. Да и не сдохли мы еще, черт побери! Еще повоюем. Не знаю как, но в горло вцепиться попробую. Тому, кто откроет нам крышку.

Должны же нас сначала наружу вытащить. Иначе трупы потом совсем несподручно будет извлекать. Да и кровь в погребе ни к чему им. Значит, казнить нас, скорее всего, будут наверху, в доме. Ну, хоть это радует, не в подземелье, как крыс…

— Ты это… Андрей… — Горохов закурил, и дым поплыл по скудному пространству подпола. — Извини, что втянул тебя в такую скверную историю. Если бы не я, учился бы ты сейчас спокойно в школе милиции, девок тискал да родителей обнимал. Я-то пожил… А ты.

— И я пожил… — вдруг вырвалось у меня.

Горохов с удивлением на меня уставился. Конечно, я не видел его лица, от тлеющего уголька сигареты света почти нет, но я чувствовал это исходящее от него удивление.

— Да какой там, пожил, — отмахнулся следователь. — Не успокаивай меня. И так тошно… И холодно здесь. Как в могиле.

— Ну, мы еще повоюем, Никита Егорович, — попытался я его утешить.

— Повоюем, — мрачно ответил он. — Просто не хочется сдохнуть так бесславно. Не так я представлял свою смерть, совсем не так… Не от старости, конечно, хотел умереть, но и не в склепе в глухой тайге. Я ведь почему следователем стал, чтобы себя проверить. Доказать себе… Что не трус.