— Сколько скорость полета? — спросил Горохов пилота, похлопав того по плечу.

— Сто девяносто идем, — ответил он.

— Значит, уже почти полторы сотни километров прошли. Слишком далеко мы забрались. Поворачивай. Нужно в другом направлении искать. Не мог Иван на такие расстояния уходить.

Мы сделали крюк и стали возвращаться другим маршрутом. Но кругом океан деревьев, снег и ничего подозрительного. Вот уже где-то вдалеке снова видно Мохово.

— А топлива хватит еще кружок сделать, чуть левее?

— Хватит, — ответил пилот, — у этой птички два подвесных резервных бака. Снаряжали для дальних полетов. Браконьеров гонять.

— Тогда давай чуть западнее пройдемся. Смотрите, продолжайте смотреть!

Снова отправились в гулбь леса, сделали крюк в сотню километров и вернулись к окрестностям деревни. Ничего. Как вдруг я увидел среди деревьев одинокую фигуру.

— Человек внизу, — крикнул я, тыча пальцем в иллюминатор.

Все гурьбой переместились к моему стеклу.

— Снижайся! — скомандовал Никита Егорович.

— Да тут даже поляны нет, куда я сяду? — возмутился пилот. — На деревья?

— Сажай, тебе говорю!

Я всматривался вниз. Серая фигурка смотрела на вертолет и даже не думала прятаться.

— Никита Егорович, — сказал я. — Похоже, что это не наш клиент. Стои и лупает на вертушку безбоязненно. Не скрывается.

— Разберемся, — буркнул Горохов и снова насел на пилота, предлагая ему или идти в баню, только по-матерному, или срочно изыскать возможность посадки во избежание возможного мордобития с его стороны, если перевести на казенный.

Пилот все-таки извернулся и сумел посадить машину на случайную проплешину. Шасси увязли в снегу, вертолет качнуло, а Горохов матюкнулся.

Человек, теперь уже точно было видно, что это не Иван, направился в нашу сторону. За спиной болталась двустволка. На поясе поверх фуфайки ремень с патронташем. На голове кролик с заломами.

— Так это Митрофан, — воскликнул один из оперов. — Охотник местный. Здорово, дед! Как жизнь молодая?

— Як пуля разрывная, — ответил дедок. — Живу, хлеб жую. А вы чего тут разлетались?

Оперативник протянул руку гостю. Тот тоже его узнал. Расплылся в беззубой улыбке сморщенными и пожелтевшими от крепкого курева губами.

— Мы по делам служебным, — ответил милиционер. — А ты что здесь один бродишь? Браконьерничаешь? — поинтересовался милиционер. — Да еще и трезвый, я смотрю. Как хрусталик горный.

— Не до выпивки сейчас, — скривился дед. — Галка-то примерзла, слыхал?

— Ну.

— Не могла она так сгинуть. Просто взять и окочуриться. Явно нечистый руку приложил.

— Так ты что? — усмехнулся опер, и, оглянувшись на нас, незаметно подмигнул. — Черта в лесу ищешь?

— А ты зря зубоскалишь! — прищурился дедок, обдав нас старым, въевшимся перегаром. — Ты еще на горшке сидел, когда здесь дела чудные творились. Люди пропадали, а потом находили только их одежду. А сами будто растворились.

— Ну ясно дело, — хмыкал оперативник, подводя реализм под мистику Митрофана. — Зверье их тела склевали и сожрали, а тряпье оставили. Все просто, дед.

— Только одёжа без единой дырочки была, где же ты видел, чтобы волки раздевать человека могли? — охотник посмотрел на опера с укоризной. — Или есть такой другой зверь? Что-то я не припоминаю.

Я подумал, что такого бы и Алексей в своих энциклопедиях не сыскал. Но и прекрасно знал, как любит народ додумывать, вензеля наводить на былое.

— Ну, не знаю, у нас в розыске из без вести пропавших только четыре бабы числятся, — ответил на это ерничанье опер.

— Это потому что давно было, — упорствовал старый охотник, — а сейчас опять началось. Вначале девчушки пропали, а теперь вот Галинка примерзла. Странно все это. А вы что летаете, воздух перемешиваете? Браконьеров ловите? Так вот он я. Собственной персоной. Только сегодня не свезло вам. Не стрелял я еще никого. Пустой хожу, стало быть, предъявить мне нечего, начальник.

— Да нужен ты нам, — поморщился опер.

Он пытался найти хоть какой-то способ не чувствовать себя идиотом, выстрелившим из пушки по воробьям. Строго говоря, такой сигнал подал я, но тут уж мы все в одной лодке были, точнее — в одном вертолете посреди лесной глуши.

— Скажите, уважаемый, — прокашлялся тем временем Горохов. — Вот вы рассказывали про странные пропажи людей, которые нигде не зафиксированы. Как такое могло произойти?

— Так много у нас было в деревне пришлых. Сосланных властью нашей любимой во времена лихие. Мохово и образовалось от переселенцев, вы что, не знаете? И я сам репрессированный. Ни прописки, ни прав здесь у нас не было. Было время, и за людей на не считали. Так, рабочая сила для колхоза. Это потом уже все наладилось и стали мы, как местные. Уважаемые, спокойные и оседлые.

— Ясно, — следователь сдвинул набекрень шапку, — скорее всего, пропажи людей в прошлом и дела нынешние — никак не связаны.

— Да как же не связаны?! — всплеснул руками дед, смачно плюнув, досадуя на недальновидность следователя. — Нечистый он и есть нечистый. Притаился на пару десятков годков, чтоб мы бдительность-то потеряли, а потом опять повадился людей губить. Я сам видел его.

Дед Митрофан проговорил это особенно загадочно, даже тревогу во взгляде изобразил и поежился.

— Ну и кто он? — оживился опер.

— Не помню, вот те крест, — горячо проговорил он, будто и вправду на исповеди. — Но знаю точно, что видел его, а как выглядит, не запомнил. Будто память отшибло враз. Колдовство. А вы-то как думали.

— Все просто, Митрофан, ты и про чертей как-то рассказывал, что видел. Напьешься сам до чертиков — и мерещится всякая погань.

— Не веришь, да? — охотник смерил милиционера взглядом избранного. — А люди до сих пор пропадают.

— Вот мы как раз это и выясняем, — вмешался Горохов. — Не заметили ничего странного? Сколько лет вы уже здесь охотитесь? Знаете ведь все, как свои пять пальцев, — Никита Егорович даже неловко улыбнулся, желая подбодрить и умилостивить охотника.

— Четыре.

— Что? — следователь недоуменно уставился на деда.

— Знаю как свои четыре пальца, — Митрофан снял рукавицу из овчины и с гордостью продемонстрировал нам левую кисть с четырьмя пальцами, вместо большого торчал обрубыш. — Бензопила, чтоб ей пусто было, покалечила. А еще “Дружба” называется. Сосед когда-то купил. Сколько спьяну мужиков она порезала, пока не приноровились к машине бесовской. А как приноровились, сломалась она, зараза. Так и валяется где-то у него в сарае без дела.

— Ну, хорошо, — кивнул следователь, — Пусть будет четыре. Мы обследовали эти территории, — Горохов ткнул рукой в горизонт. — Где нам еще поискать?

— А что вы ищете? — хитро прищурился дед.

Горохов, хоть и надеялся на помощь, не стал выдавать подробности нашего мероприятия, а лишь уклончиво ответил:

— Все, что могло бы указать на пропавших женщин. Все необычное и странное.

— Так это вам туда надо, — Митрофан махнул на восток. — Там Лешьи холмы. Гиблое место. И зверь там не водится, потому и охотники стороной то место обходят. Пустое оно. Да и сгинуть можно. Не раз такое было. В мое время.

— Далеко до холмов этих? — оживился Горохов.

— Да верст пятьдесят.

— Туда и обратно сотня, — задумчиво проговорил пилот. А потом еще до города тянуть… Керосина может не хватить.

— Черт! — Горохов пнул снег.

— Может, отложим на завтра, Никита Егорович? — предложил я.

— У нас договоренность была на один летный день, — запротестовал пилот.

— С начальством вашим я договорюсь, — зло зыркнул на него Горохов.

— Не выйдет, — развело руками тот. — Завтра я по плану вывожу из Березовки неходячего в область. На операцию. Дороги там плохие и на машине нельзя, растрясет.

— На какую операцию? — нахмурился Горохов.

— А я почем знаю, — пожал плечами пилот. — Я человек маленький, меня в такие детали не посвящают. Знаю только, что ждет он операции вот уже месяц.

— Месяц ждал, и еще денек подождет! — А ты, маленький человек, попробуй только не прилети в Мохово завтра. Я тебе такое устрою.