— Молодой человек, вы играете? — вывел меня из размышлений сосед псевдо-интеллигент.

— Да, конечно, разменяете? — я положил на стол двадцати пяти рублевую фишку.

— Всенепременно, — дедок ловко подхватил мою красную и взамен выложил стопочки из пяти белых.

Тот, что помоложе раздал карты. Колода имелась на столе. Вроде как не вскрытая, новая, но всяко уже крапленая. Я в этом был уверен.

А даже если не крапленая, то эти шустрики все равно масть мою прочитают. Наверняка знают один секретик, который мне в свое время шулер поведал. Он по убийству свидетелем проходил и все боялся, что я его приплету к делу в другом процессуальном качестве. Я этим пользовался и обогащался знаниями о криминальном мире карточных игр.

Он рассказывал, что раньше в СССР все карты были типовыми. Как близнецы. С одинаковыми рубашками. Только в зависимости от масти рубашка маленько отличается. До этого допетрил один из старожилов бизнеса. Через старый советский диапроектор карты просветил. На стену изображение вывел и нашел там микроотличия. Этим потом каталы и пользовались. Даже когда людей на пляже или в поездах обували, вместе с терпилами покупали в ларьке новую колоду и естественно выигрывали. Если глаза не из задницы растут и опыт имеется, то ты видишь все карты сидящего напротив тебя игрока. А дальше уже наступает не битва разума и выдержки, а выгребание денег.

Первый банк я забрал без труда, собрав невеликую комбинацию из двух пар. Стопочка фишек в моей части стола немного выросла. Второй раз тоже “повезло”. Старичок вздыхал, а ботаник морщился. Дружно изображали расстроенных игроков.

В третий раз интеллигент пошел по-крупному. Думал, я поведусь и отвечу тем же. Но я слился, лишившись только одной фишки, выставленной на анте.

В четвертый раз я опять выиграл. Ну а как же иначе. Чтобы желание у меня не пропало, мне дали это сделать. Начало “большой” игре положено. Больше выиграть, скорее всего, мне не дадут. Выманить у меня изначальную двадцать пятку, это для них слишком легко и неинтересно. Им надо, чтобы я в азарт вошел и в долг залез. Наверняка сердобольный “профессор” или кто другой сможет фишки одолжить. Но одержимости от игры у меня в глазах они так и не увидели.

Мои сотоварищи незаметно переглянулись. Задумали что-то серьезное. Или наоборот — решили, что студент сидит с каменным лицом памятника Пушкину и никак не входит в раж. Пора, значит его “кончать”. Только время со студентом теряют. Вон сколько “жирных” коммунистов пришло (в зал зашли презентабельного вида новенькие, с красными разгоряченными мордами и немного сбитыми прицелами). Те хоть побогаче выглядят и явно подшофе. Самая что ни на есть излюбленная и сладкая добыча. Такие обычно после пятого кона идут ва-банк, а потом еще часики импортные или зажигалки с позолотой заграничные ставят. А тут студентик сидит и нос воротит. По-крупному не хочет играть. Осторожничает, как Штирлиц в кабинете у Мюллера.

Я прикинул свои фишки, долг отдать уже хватит. Нужно сливаться. Грамотно как-то. С концертом по заявкам. Прокурорский мне в помощь.

Я встал и громко проговорил:

— Позвольте! А карты-то крапленые!

— Что вы такое говорите, молодой человек? — воскликнул интеллигент.

— Ну как же? Посмотрите сами. Я взял колоду и согнув ее пролистнул быстрыми щелчками. Карты вроде все одинаковые, но рисунок рубашки в левом верхнем углу отличался при быстром пролистывании нанесенными на нем почти незаметными точками. Словно иголочкой прокололи и затерли. Точки расположены на разных картах в разных местах по условному циферблату. То есть, если туз на двенадцать часов, то король на час, и так далее. Ботаник решил молчать и не встревать. Профессор заохал и сделал вид, что тоже ужасно удивлен и расстроен. Ко мне повернулся Дубов:

— Парень, подойди. Что не так с картами?

Я с возмущенным видом подошел к его столику и показал “фокус” с колодой, при котором крап виден сразу.

Дубов нахмурился и сгреб свою колоду. Проделал с ней то же самое. Все те же “наколки” мелькали на рубашке левого угла. Он непонимающе пригладил усы. Только сейчас до него стал доходить секрет его частого везения. Игроки за остальными столами на нас озирались, но из-за оживленных разговоров и музыки не поняли в чем дело. Подумаешь, студент и солидный дядька насупились. Мало ли. Может проигрались.

Глеб Львович отшвырнул колоду и уничтожительно глянул на своих соперников. Те лишь хлопали глазами и пожимали плечами, мол, ничего не знали, сами вот проигрались.

Дубов решительным шагом направился к барной стойке и хлопнул об нее фишки.

— Обменяй по курсу, — небрежно кивнул он официанту.

— И мои тоже, — я положил рядом стопку своих фишек.

Официант с заискивающей мордой нашкодившего барсука мигом сосчитал номинал и выдал нам родные деревянные.

Дубов направился к выходу, я шмыгнул за ним. Прошли через двойное отсечение тамбура (наружную дверь нам открыл охранник, когда запер за собой внутреннюю) и очутились на улице. Я с удовольствием вдохнул влажность свежего воздуха. Даже вблизи кочегарки он казался необычайно чистым со вкусом свободы.

— Подвезти? — буркнул Дубов, мельком глянув на меня.

— Спасибо, не откажусь, — кивнул я.

Мы вышли через проходную, и откуда-то из темноты выкатила служебная черная волга с лупатыми фарами и серебристым частоколом решетки почти на всю ширину морды.

Водитель остановился возле нас. Его сонная морда светилась радостью. Наконец-то он поедет домой к семье. Шеф сегодня что-то раньше обычного управился.

Дубов сел на заднее сиденье, я залез рядом

— Тебе куда? — спросил он.

— Литейная сорок шесть, — назвал я свой домашний адрес.

— Знакомый адресок, — оживился Дубов. — Живешь там?

— Ага.

— У меня там тетка во втором подъезде живет. Тетя Клава. Знаешь такую.

— Конечно, соседка моя.

Дубов повернулся и уже с нескрываемым интересом разглядывал меня:

— Тетка мне рассказывала, что в соседях у нее паренек есть твоего возраста примерно, про которого в газетах писали. Медаль он получил от МВД за задержание валютчиков. Иванов кажется. Не ты ли тот самый сосед?

— Было дело, — сказал я. — Только фамилия моя Петров. Андрей Петров меня зовут.

— А точно! — Глеб Львович хлопнул себя по лбу широкой как лопата ладонью. — Вспомнил. В газетах писали еще, что ты в школу милиции хотел поступать. Курсантом стало быть хочешь. И как же ты такой сознательный комсомолец и будущий курсант в обитель порока и азарта попал?

— Я первый и последний раз там, честно, — улыбнулся я.

— В первый? — кустистые брови прокурорского встали домиком. — И сразу крапленые карты распознал? Да еще и выиграл. Сколько там у тебя навар составил?

— Двадцать пять было, сто восемьдесят стало, — ответил я без утайки. — А в карты я умел играть, не отрицаю.

— Ладно, — кивнул Дубов. — Дело твое. У каждого свои скелеты в шкафу. Вот и приехали. Ну бывай, Петров.

— До свидания, Глеб Львович, — я распахнул дверь и вылез из машины.

Дубов застыл от удивления, через несколько секунд пришел в себя и вышел вслед за мной.

Он прокашлялся и проговорил вполголоса, чтобы не слышал водитель:

— Ты меня откуда знаешь?

— Не помню уже, в газете наверное фотографию видел, — соврал я будучи уверенным, что лицо заместителя прокурора города всяко в газетах печатают. Наверное… Хотя, он может и в другой должности сейчас пока. Но машина-то служебная с водителем у него есть. Хотя, он мог просто взять машину шефа. Смотря в каких он отношениях с водителем, может шеф и не знает ничего про ночные поездки.

— Не помню, чтобы мое фото в газете печатали, — озадаченно проговорил Дубов. — У меня не такая великая должность в прокуратуре, чтобы мордой на передовицах сверкать. Старший следователь по особо важным делам — чин вполне себе заурядный. Что-то ты темнишь, Андрей Петров.

— Видел я вас в газете, на день работника прокуратуры общее фото крупным планом печатали с поздравлениями, а под ним список всех, кто на фотоснимке был, — сказал я наобум и угадал (все газеты одинаковы, рано или поздно хоть одна из них должна была так сделать).