В комнате кроме нас прокурорская следачка в синей форме с петлицами. Стройненькая с попкой, как у студентки. Рядом маячит Дубов, одетый в штатское. Меня он не узнал. А вот следачка оказалась знакомой. Миловидное строгое личико с чуть вздернутым носиком. Вспомнил. Галина ее зовут. Меня она в больнице опрашивала по валютчикам. Фыркала тогда.

Возле тел копошился судмедэксперт. Повертел и пощупал трупы и отошел. Долго с ними не возился, причина смерти и так понятна. Пристроился к следачке, собрался надиктовывать ей под протокол осмотра характер ножевых ранений.

— Что случилось? — спросил Паутов у Дубова.

— Аристарх! — тот заметил нас. — Привет!

Дубов широко улыбнулся и шагнул навстречу с раскрытой медвежьей лапой:

— Молодняк привез натаскивать? Это хорошо.

При этой фразе Витю передернуло. Опять его приняли за пионера. В отделе рассказывали, что когда он был на происшествии без чемодана (оставлял его в машине или там, где улики искал) его незнакомые милиционеры постоянно пытались спровадить. Ему приходилось показывать удостоверение и терпеть прилюдный секундный конфуз. Теперь Витя чемодан всегда с собой брал. Даже если надо было отлучиться по нужде.

— Погибшие — мать с сыном. Есть свидетель — сосед их. Выпивали вместе. Он отлучился, говорит, что в погреб полез за грибочками, вернулся, а они уже трупы. Видел, как навстречу ему из дома выскочили двое. Лиц не успел толком разглядеть, но говорит, что не местные. Милицию сосед сам вызвал. Сбегал к автомату. Опера по соседям разбежались, да по прилегающим дворам рыщут. Орудия убийства нет.

— Мотив какой предположительно?

— А, бес его знает, — Дубов пожал широкими плечами, из-за угловатого пиджака они казались еще шире. — Вот одна надежда на вас, криминалистов. Зацепок пока нет. Дело ясное, что дело темное. Соседи недавно видели здесь двоих. Антиквариат скупали, ходили по дворам. Может они заглянули.

Паутов обвел комнату опытным взглядом и остановился на побеленной потрескавшейся стене. В углу на высоте человеческого роста темнело пылевое пятно под неприметным гвоздиком.

Паутов подошел ближе и внимательно уставился на пятно:

— Здесь явно что-то висело…

— Ты прав, Аристарх, — Дубов подошел к стене. — И гвоздик торчит. Что-то здесь явно было.

— Глеб Львович, — обратился к Дубову участковый, — я сейчас соседей приглашу, кто вхож сюда был. Они должны вспомнить, что там висело.

— Давай.

Через минуту в комнату с выпученными глазищами заглянула соседка. Женщина предпенсионного возраста в ситцевом халате и фартуке. Ее явно оторвали от домашних дел, но она совсем была не против. Хотя, стояла и тряслась, как осиновый лист, боясь переступить порог. Зайти так и не решилась, высунулась из-за дверного косяка.

Участковый заблаговременно предупредил ее не таращиться в сторону кровати, где лежали трупы, а лишь глянуть на противоположную стену.

Соседка, естественно, не выдержала и бросила беглый взгляд на убиенных.

— Ой, божечки! — схватилась она за сердце и отпрянула обратно в коридор, — Это что за ироды сотворили? Что делается-то, люди добрые? Паша, Шура! Никому плохого ничего не сделали. Шура верующая была, а Паша выпивал по-тихому. Но это же не преступление!

— Прошу вас, Клавдия Степановна, — участковый встал между трупами и соседкой, его широкая фигура вкупе с фуражкой надежно прикрыли страшную картину от ее глаз. — Посмотрите, пожалуйста, ничего со стены не пропало. Все на месте?

Поохав и повздыхав, соседка, наконец выдала:

— Как же! Иконы нет! Икона там висела на гвоздике с Богородицей. Нет ее теперь. Украли! Мало того, что людей на тот свет отправили, так еще и икону украли. Грех-то какой! И как только земля таких нечистивцев носит? Прости господи.

Женщина перекрестилась несколько раз. На ее глазах навернулись слезы. Она вытерла лицо передником.

— Спасибо, Клавдия Степановна, — сказал участковый, — Пойдемте, я с вас объяснение возьму, расскажете, что за икона. Откуда она у потерпевших. Когда вы в последний раз ее видели.

Милиционер уволок причитающую соседку, а Дубов дал указание Гале:

— Опиши в протоколе подробнее место с гвоздиком.

— Уже сделала, Глеб Львович, — отчиталась она.

— Молодец, — Дубов задумался, — А почему свидетель, который милицию вызвал, ничего про икону не сказал? Что нет ее.

— Может не заметил? — предположил Аристарх Бенедиктович.

Пока его подопечный Витя искал следы рук на стаканах и бутылке (занятие заведомо пустое, скорее всего, там будут отпечатки лишь потерпевших и собутыльника-свидетеля, но отрабатывать улики надо), Паутов имел возможность выдвигать следственные версии и помогать Дубову. За того, в свою очередь, протокол осмотра писала подопечная Галина. А два опытных мозга в это время могли покумекать над раскрытием, не отвлекаясь на процессуальные технические работы.

— А ну, пригласи свидетеля, — Дубов кивнул мне. — Все равно без дела стоишь. У него комната напротив.

Я действительно фотографировать пока не торопился. Слушал и вникал. Глаза загорелись, и старое оперское сердце защемила ностальгия. Поручение старшего следователя прокуратуры воспринял, как подарок. Мне самому очень не терпелось лично позадавать вопросы свидетелю. Конечно, опера его уже отработали, но хотелось вникнуть в процесс. Быть в гуще событий, так сказать.

Я почувствовал себя старой охотничьей собакой, которая еще не потеряла хватку, и наконец, дождалась открытия сезона охоты.

Я метнулся к соседу. Его как раз заканчивал мурыжить молоденький опер. Как самого неопытного его старшие напарники оставили брать объяснение, а сами уже рыскали в поисках скупщиков антиквариата.

Свидетель оказался под стать своим убитым соседям. Вид неряшливо-небритый. Под глазом отдающий желтизной застарелый фингал, рядом на скуле кусок лейкопластыря. Одет в подранные на коленях трико и майку-алкоголичку.

В советское время любой алкаш ассоциировался с такой майкой на лямках. Поскольку она в те годы являлась элементом нижнего белья и была у каждого мужчины. Приличный человек на улицу в таком виде, конечно же, не пойдет, а алкаш запросто.

— Привет, — кивнул я оперу. — Там со свидетелем еще раз Дубов хочет переговорить.

Опер и Петр Васильевич Березкин (так звали алкаша) встали и направились за мной. В комнате убитых Березкин остался в дверях, не решаясь проходить дальше. Топтался и, поглядывая на трупы, торопливо отводил взгляд в сторону. В его красных глазах сквозило беспокойство. Понять можно, не каждый день твоих соседей убивают. А еще он косился на недопитую бутылку водки, что Витя старательно мазал дактилоскопической кистью. Горбатого могила исправит.

— Товарищ, — Дубов глянул на алкашика, как строгий профессор на нерадивого студента, — Что же вы нам про икону ничего не сказали?

Глеб Львович кивнул на пустующий угол:

— Давно ее нет?

— Так, эт самое, — Петр зашмыгал носом и почесал плечо с татуировкой. — Кто ее знает? Ну висела и висела, а куда делась понятия не имею, товарищ следователь.

Синюшно-зеленый узор на плече Березкина с натяжкой можно было назвать татуировкой. Голая наливная женщина с нечеткими очертаниями и текстом внизу: “Наташа”.

— Куда делась икона, это мы разберемся, — сказал Дубов. — Вы лучше скажите, когда она пропала?

— Так, эт самое, сегодня была еще, вроде…

— Точно?

— Да, точно, вспомнил, — закивал поклонник Наташи и часто заморгал. — Покойница тетя Шура сегодня крестилась в обед, когда я у них был. Что-то там прощения просила и на икону при этом смотрела. Ругнулась на сына и сразу за непотребство прощение попросила.

— Ясно, а потерпевшие вам ничего про эту икону не рассказывали, не говорили о ее ценности? И откуда она у них появилась?

— Как же не рассказывали? Рассказывали, — Петр провел глазами вверх влево и поскреб щетину на опухшей морде. — Тетя Шура говорила, что от бабки ей икона досталась. А той от ее бабки. Получается, эт самое, старинная штука. А про стоимость не скажу. Но один момент запомнил, когда Пашка похмелиться хотел, а денег на беленькую не было, он собирался обменять икону на самогон в соседнем бараке. Так тетя Шура его скалкой отходила так, что он два дня у меня жил, боялся дома появляться.