Бабушку через дорогу перевести, огород ветерану полить, или другие Тимуровские подвиги совершить — это пожалуйста. А с организованной преступностью бороться — диво дивное. Большинство советских граждан даже не знает о ее существовании. В газетах о таком не пишут. В фильмах только про банды грабителей показывают, а зарождение мафиозной структуры и разрастание теневой экономики остается за кадром.

Я брел по улице и размышлял. Вертел в руках фишку. Что дальше? Реально отыграться в подпольном казино невозможно. Скорее русалка на шпагат сядет. Там подсадные в тандеме играют. Если клиент денежный, то обирают его не сразу. Дают сначала крылья расправить и почувствовать себя полубогом. А потом р-раз. И пустой. Клиент не верит. Как так? Это, наверное, случайность. Он же весь вечер выигрывал. Помаленьку, но выигрывал и вперед шел. За большим кушем. Значит, надо играть дальше. На то и расчёт, что человек вовремя не всегда остановиться может.

Ладно… Завтра уже пятница. На игру все-таки схожу. Разнюхаю, что к чему. Присмотрюсь. Может мысль какая появится, как их за жабры взять. В худшем случае двадцать пять кровных проиграю. А может повезет и на подъеме сольюсь. Если меня по схеме разводить будут, с этой суммы я еще чуть-чуть навариться должен прежде, чем ее лишусь. Чтобы желание не отбивалось снова прийти.

Я не заметил, как очутился в своем подъезде. Поднялся на этаж и постучал. Дверь открыла обеспокоенная мать:

— Андрюша, ты где ходишь? Ужин остыл. Я тебя потеряла. Тебе, кстати, письмо пришло…

— Что за письмо? — удивился я. — От кого?

— Сам увидишь, — хитро улыбнулась мать. — У тебя в комнате на комоде лежит.

Письма мне никогда никто не присылал. Память Петрова об этом мне точно говорила. Некому было писать. Первое в этой жизни почтовое послание я получил из школы милиции, когда в больнице лежал.

Я поспешил в комнату. На массивном комоде из цельного дерева белел заветный конвертик. Любопытство раздирало меня на части.

Я взял письмо и придвинулся к настольной лампе. На лицевой стороне аккуратным женским почерком выведены ровные, как постриженные кусты возле горисполкома, буквы. В строчке обратный адрес написано: г. Москва, ул. Островитянова, д.1, медицинский институт им. Н. И. Пирогова, общежитие № 2, ком. 205.

Сердце приятно екнуло. Разорвал конверт. Тетрадный листок в клетку исполосован почти одинаковыми рядами строчек.

Катя писала, что поступила, и что больше не злится на меня (естественно, иначе бы не написала). В Москве ей нравится, но она скучает по нашему городу (по нему ли?)

Учеба начинается не первого сентября, а с отсрочкой на две недели, но в Новоульяновске она будет не скоро, только после зимней сессии, так как сейчас их отправляют в Подмосковье на сельхозработы, помогать местным колхозам копать картошку. Каждому студенту даже выдали памятку на бумажке, она взяла две и одну вложила в конверт, будто-бы в свое оправдание. На тонком желтом листочке памятки чернел печатный текст: “Товарищ, возьми с собой: сапоги, непромокаемую накидку от дождя, телогрейку или тёплую куртку, шерстяные носки, перчатки резиновые и хлопчатобумажные…”

Во как передо мной отчиталась. Думает, я не поверю. Но я, вообще-то, ее и так не ждал. От слова совсем.

Ну, ничего, на картошке развеется и выкинет меня из головы. Вечерние посиделки у костра с гитарами, новое общение, суп из тушенки, запеченная в углях картошка и прочий романтик. Девка она видная, студентики за ней в очередь выстроятся. Я сам застал еще то время и помню славные битвы за урожай.

И в эту эпоху, и в мою бытность на картошку направляли в обязаловку. В некоторых ВУЗах даже на целый месяц. Считай, как вахту отработать, и увиливать было нельзя, если только удавалось справку медицинскую раздобыть, что немощный и больной. Но такой ерундой почти никто не занимался, большинству студентов нравилось сменить обстановку.

Романтика своего рода. Сколько первых влюбленностей взошло на этих полях и грядках. Сколько потом было разбито сердец. Но нередко сельхозработы заканчивались в последующем студенческими свадьбами. Я так со своей бывшей женой познакомился. Причем, она была у меня бригадиром в отряде.

Некоторые, не особо сильные в учебе студенты, спасались картошкой от отчисления. Если, конечно, не ленились и вкалывали побольше других. Их трудовые подвиги засчитывались в институте. Даже титулы были предусмотрены для особо отличившихся ”Мисс борозда”, например.

Лично у меня картошка оставила светлые воспоминания. Хоть я и непривычен был к подобному крестьянскому труду. Особенно банька деревенская запомнилась (размещали нас в близлежащих деревнях и поселках) с дубовым веничком и нырянием в холодный пруд. Даже ватники на четыре размера и кирзовые сапоги на два размера больше вспоминаются на девчонках с умилением. Мне вдруг дико захотелось самому сгонять со студотрядом на картошку.

Дальше Катя писала, что скучает по родителям, спрашивала про меня и про мать. Не собираюсь ли я в ближайшее время в Москву и куда я собрался поступать на следующий год. Не передумал ли насчет школы милиции. Предлагала свои варианты: юридические факультеты в Москве с военной кафедрой.

В конце письма более крупным росчерком: “Пока, целую”.

Хм-м… А студенческая жизнь идет ей на пользу. Уже не такая зажатая стала. По последней строчке это видно.

Прочитав письмо, я хотел было его выбросить, но что-то удержало мою руку. Я засунул листочек обратно в конверт и бережно положил его в комод, зарыв под кучей своих вещей.

— Петров! — в цехе ко мне подошла девушка в смелых для этого времени брюках в обтяжку на упругой попе и приталенной клетчатой рубашке (необычный наряд для комсорга, но на фабрике за робу сойдет). — У тебя какие планы на сегодняшний вечер?

— Сегодня занят, — ответил я, оторвавшись от склеечного пресса. — Завтра могу в кино с тобой сходить или еще куда.

— Раскатал губу, — отрезала деваха. — Я про другое. Ты почему отлыниваешь? В общественной жизни фабрики участия не принимаешь?

Зина смотрела на меня, как на шпиона или врага народа. Девка она боевая, не то что Косичкина. Взгляд пронзительный, как у КГБ-шника, хотя если бы не этот взгляд, ее можно было бы назвать даже красивой.

С прической и макияжем не заморачивается. Черные брови и черные ресницы на фоне голубых глаз и без косметики смотрелись выразительно. Темно-русые волосы вытянуты в хвост, перехваченный сзади резинкой.

— Некогда мне, Зина, — отмахнулся я. — Работа плюс тренировки. Вот если бы ты меня куда лично позвала… А можно общественной деятельностью вдвоем заниматься?

— Так, Петров, не увиливай. Смотри и выбирай, — девушка трясла перед моим лицом листочком с расписанием досуговых формирований. — Есть у нас театральная студия, хор и оркестр народных инструментов. Есть еще ВИА, им барабанщик как раз требуется, прошлого на повышение забрали. На барабанах умеешь?

— Стучать — это не мое, — улыбнулся я. — А нет кружка любителей пива и воблы? Я бы походил пару раз в недельку.

— Нет, был бы — сама бы туда наведалась, — неожиданно ответила Зина.

Опа… Свой человек. И шутки понимает. Или это она не шутила? В любом случае в моих глазах комсорг Зина Рогова выросла пункта на два, минимум.

— Еще сегодня вечером собираемся в актовом зале, — продолжила девушка, — хотим свою команду КВН организовать. У литейщиков есть своя команда, у кирпичников (так называли кирпичный завод), у вагонщиков (так называли вагоностроительный завод) тоже есть, а мы чем хуже? Так что, давай, подтягивайся после работы. КВН — дело серьезное. Знаешь, что это такое хоть?

— Так КВН же запретили, вроде?

— Это транслировать запретили, а у нас не телевидение, у нас фабрика и сотни молодых рабочих, для которых я досуг должна организовать. А ты стоишь и мнешься, как троечник на пионерской клятве. Нехорошо, товарищ Петров, подводить комсорга.