— Замечательно! — улыбнулась она. — Именно это я и хотела услышать. А теперь насчёт вашей платы.

Она сунула руку в карман своей элегантной куртки, а Толман позволил креслу занять вертикальное положение, протягивая руку — и потрясённо замер.

— Что?.. — начал было Толман, но вопрос так никогда и не закончил, поскольку пульсер в её руке кашлянул. Очередь дротиков ударила Толмана в горло и прошла вверх через шею и левую сторону головы, приведя к ожидаемым ужасающим результатам.

Его нанимательница с отвращением скривилась, однако она была достаточно осторожна, чтобы сесть дальше обычного. Разлетающиеся брызги её не задели. Она положила пульсер на стол, брезгливо оправила куртку и покинула офис. Прошла по коридору и вызвала лифт до стоянки, где села в свой аэрокар и спокойно улетела. Пятью минутами позже она приземлилась в нескольких милях от бывшего офиса безвременно усопшего Толмана.

Эта стоянка аэрокаров находилась в намного менее привлекательной части города. Большинство стоящих здесь машин было старо и разбито. От их вида скривились бы даже члены молодёжных шаек, рыщущие в поисках лёгкой наживы.

Она поставила свою новёхонькую, дорогую спортивную машину возле одного из этих разбитых и грязных аэрокаров и спрятались в тени. Тщательно осмотревшись вокруг, она достала из кармана небольшой аппарат и нажала кнопку. Казалось, что по её лицу прошли не поддающиеся описанию рябь и дрожь, и её облик — не только лицо, но и всё тело — резко изменился, темнея и грубея, когда перестали действовать покрывавшие всё её тело нанотехи. Незримо крохотные механизмы отпускали свои захваты, улетая в утреннем бризе прочь, и на месте довольно высокой белокурой женщины, убившей Родерика Толмана, оказался темнолицый мужчина, чуть ниже среднего роста, с жилистым мускулистом телом и женской грудью.

Он поморщился и залез под рубашку, вытащив набивку и бросив её на заднее сиденье аэрокара. Быстрая струйка из маленького аэрозольного баллончика и набивка рассеялась легким туманом.

Он одёрнул одежду, затем отпер грязную машину, стоящую возле аэрокара, в котором он прилетел, уселся на место водителя, поднял её на антигравах и преспокойно улетел. Он вошел в один из ведущих за пределы города транспортных потоков, включил автопилот и откинулся в кресле, лениво размышляя о том, найдена ли и разграблена ли уже оставленная им машина, или нет.

Если нет, то он был уверен, что это произойдёт в самом ближайшем будущем.

Сэр Джеймс Боуи Вебстер радостно улыбнулся, выходя из официального дипломатического лимузина перед Большим Оперным Театром Нового Чикаго, несмотря на то, что его зубы сами собой порывались заскрипеть. Он никогда не любил оперу, даже в лучшие времена, и то, что солли гордились тем, что их опера — как и всё остальное — была наилучшей из всех существующих в известной вселенной, раздражало ещё больше.

Если на него нажать, то Вебстер мог бы признать, что обитатели планет вроде Старой Земли или Беовульфа по крайней мере имели добрые намерения. То, что они разбирались в происходящем вне их собственных милых маленьких звёздных систем меньше средневекового крестьянина, было прискорбно, однако это не было следствием какой-то врождённой недоброжелательности. Или, даже, на самом деле, глупости. Они просто были слишком заняты важными для них вещами, чтобы чрезмерно задумываться о проблемах вне пределов своего кругозора. Но то, что они самодовольно полагали, что Солнечная Лига, с её огромной, коррумпированной бюрократией и пекущимися лишь о собственных интересах управляемыми элитами, всё ещё была даром Божьим галактике, временами мешало помнить, что большинство их грехов были грехами упущения, а не деяния.

По крайней мере они с Кармайклом добились некоторого прогресса в деле с кровавыми событиями в Скоплении. Итоги сражения при Монике только начинали просачиваться на Старую Землю и, судя по тому, что он уже видел, обстоятельства собирались стать ещё хуже, прежде чем начать улучшаться. Хорошими новостями он готов был счесть небольшую вероятность, что даже соларианская публика могла бы ощутить беспокойство от настолько скандальной…

Вебстер даже не заметил пульсера в руке шофёра хевенитского посла.

— Что? Что ты сказал? — недоверчиво переспросил Вильям Александер, барон Грантвилль.

— Я сказал, что Джим Вебстер застрелен, — ответил сэр Энтони Лэнгтри, лицо его было бледно, а голос был голосом человека не верящего — или не желающего поверить — в сказанное им самим.

— Он мёртв?

— Да. Он и его телохранитель погибли практически на месте, прямо около Оперного Театра, чёрт бы его побрал!

— Иисусе. — Грантвилль закрыл глаза в приступе боли. Он знал Джеймса Вебстера большую часть своей жизни. Они дружили, хотя и не так близко, как дружили Вебстер и Хэмиш. Это будет тяжёлым ударом для брата, а всё Звёздное Королевство будет ошеломлено — и разгневано — смертью крайне популярного адмирала.

— Что произошло? — осведомился он через мгновенье.

— Вот это действительно скверные новости, — угрюмо сказал Лэнгтри. Министр иностранных дел появился в кабинете Грантвилля подобно вестнику смерти и что-то в его голосе заставило Вильяма похолодеть.

— Тони, уже то, что он мёртв, для меня достаточно скверно, — произнёс премьер-министр чуть более едко, чем намеревался, и Лэнгтри поднял руку, признавая его правоту.

— Я знаю, Вилли. И я сожалею, что это прозвучало подобным образом. Я не знал его столь же хорошо, как тебя или Хэмиша, но то, что я о нём знал, было мне очень по душе. К сожалению, в данном случае, то, как именно он был убит, действительно намного хуже.

Министр иностранных дел глубоко вздохнул.

— Вебстер и один из его телохранителей застрелены личным шофёром посла Хевена.

— Что?!

Несмотря на все годы упражнений в политике и складу характера, позволявшему ему оставаться спокойным перед лицом бедствий, Грантвилль вскочил из-за стола, наклоняясь над ним и опираясь обеими руками на крышку. Полные александеровской синевы глаза испуганно — и гневно — сверкали и какое-то мгновение казалось, что он намеревается перепрыгнуть стол.