— Как так? — искренне изумился священник. — Насколько мне известно, ты с Мухой...

«Значит, — подумал Штунь, — Сорока и в самом деле во Львове, виделся с отцом Василием и рассказал ему о шифровке и о том, что сотник Муха с Гимназистом отправились на встречу с гитлеровскими диверсантами. Или узнал об этом из других источников». В конце концов, это не имело значения, ведь о событиях двух последних недель никто знать не мог, и Штунь не совсем вежливо перебил священника:

— Это секрет, святой отче, и я не имею права что-либо рассказывать о нашем с Мухой задании.

Отец Василий одобрительно кивнул.

— Конечно, — согласился, — но чего же ты тогда хочешь?

Юрко сказал, демонстрируя замешательство и подавленность:

— Святой отче, вы знаете меня с детства, вы благословили меня на тернистый путь борьбы с коммунистами. Кроме вас, у меня тут нет никого, неужели вы оставите меня без помощи или хотя бы без совета?

Отец Василий наконец вспомнил о кофе, а может, это понадобилось ему, чтобы выиграть время и обдумать слова Штуня, налил ему полчашки, себе же до краев, отпил и произнес твердо:

— Ты должен рассказать все, понимаешь, все до мельчайших подробностей, где был и что делал в течение двух последних недель. Иначе разговор у нас с тобой не получится и я ничего не сделаю для тебя.

— А служба безопасности! — притворно ужаснулся Юрко. — Вы знаете, как поступает она с болтунами?

— Сейчас для тебя служба безопасности — один я.

— Слушаю и повинуюсь.

— Я слушаю.

Юрко тяжело вздохнул и начал рассказывать. Сначала правду: как обстояли дела в курене Сороки, как по его заданию отправились с сотником Мухой и другими стрелками в Квасово, как встретили там немецких агентов. Как нашли поляну для посадки самолета, как агенты связывались с кем-то по радио, как ждали самолета и так и не дождались. Тогда старший группы приказал радисту срочно вызвать какое-то начальство, затем ему сообщили, что предыдущее задание отменяется. Теперь они должны были собирать сведения о дислокации и передвижении военных частей, сами же прятались в укрытии под Квасовом.

Однажды старший группы приказал Юрку вместе с еще одним агентом отправиться в Ковель, чтобы собрать сведения на железнодорожном узле. Агент был одет в военную форму и снабжен солидными документами, а Юрка с его липовой сельсоветовской справкой задержал патруль — на этот раз справка не сработала, его призвали в армию. Он несколько дней пребывал в запасном полку, при первом же удобном случае убежал оттуда. Пробрался к квасовскому укрытию, но группы там уже не было, ночью наведался в село — на явку, там запасся гражданской одеждой и пешком, в обход больших деревень, где мог напороться на засаду «ястребков», добрался до Львова.

Священника вроде и не очень интересовала исповедь Юрка. Он потягивал кофе и как будто дремал, но юноша видел: отец Василий наблюдает за ним из-под опущенных век и ни одно слово не остается без его внимания.

— Документы есть? — спросил он, когда Юрко умолк.

Штунь достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку и несколько измятых пятерок. Протянул на ладони священнику.

— Это, святой отче, все, что осталось у меня. Квасовский мельник предупреждал, что бумага не очень надежная и ею можно воспользоваться лишь в крайнем случае. Кроме того, — с гримасой отвращения погладил себя по стриженой голове, — вот тут все без справок написано. Стоит снять шляпу — и всем понятно: удрал из части, дезертир. А за это по головке не гладят. — И закончил жалостливо: — Вот так... Некуда мне, бедному, податься, и одна надежда на вас, святой отче.

— «Ястребки» встречались? — спросил после паузы отец Василий.

— Однажды случилось — уже тут недалеко, под Жовквой. Слава богу, не шибко грамотные, отбрехался.

— Последний раз где ночевал?

— За Куликовом, село Загайцы.

— У кого?

— А у меня в этом селе есть знакомый, Стефан Мигуля, хозяин зажиточный, еще в то время, когда с паном куренным Сорокой гуляли, сошлись с ним.

— Как так «сошлись»?

— А пан Мигуля был связан с бандеровцами.

— Хорошо, — сказал отец Василий. — Я подумаю, что можно сделать.

— Единственная надежда на вас, пан отче.

Священник хлопнул в ладони, и в комнату заглянула, точнее, просунула голову в дверную щель пани Вера.

— Нагрейте ему ванну, — кивнул на Юрка. — Белье найдется?

Старуха недовольно пошевелила губами:

— На такого верзилу...

— У вас, пани Вера, всегда все есть.

— Да уж, где были бы без меня?

Отец Василий опустил голову в знак признательности.

— Так переоденете?

— Попробую.

— Иди, — велел отец Василий Штуню, — помоешься, а то от тебя, того, пахнет плохо. Переночуешь на чердаке, там у нас кровать стоит. На всякий случай, — объяснил он, — подальше от людских очей. А завтра все и решим.

Юрко вышел, старуха последовала за ним, но отец Василий остановил ее. Прикрыл дверь и только после этого сказал тихо:

— Ночью пойдете в Загайцы.

— Под Куликовом?

— Да.

— Десять верст, неужто нельзя подождать до утра? Туда ведь соша есть. И машины ходят... За три часа обернусь.

— Можно и утром.

— Ради этого сопляка?

— Может понадобиться.

— Да, — согласилась, — людей мало, а он вроде хлопец сообразительный. Что в Загайцах?

— Найдете Стефана Мигулю. Спросите, ночевал ли у него вчера Юрко Штунь. И что знает об этом пареньке.

— Поспрошаю.

Отец Василий подумал немного, и недовольная морщинка залегла у него на лбу.

— У пани никого нет в Загайцах? — поинтересовался он.

— Из верных нам?

— Конечно.

— К сожалению. Хотите о Мигуле разузнать?

— У вас не голова, а целое сокровище.

— С дурной головой вы бы меня не держали, отче.

— Да, не держал бы.

— Я про Мигулю у отца Никанора разведаю.

Святой отец раздраженно поморщился:

— Пьет и болтун.

— Но паству свою небось знает.

— Однако он ведь в Куликове...

— Что же, нет у него своего глаза в Загайцах?

— Должен быть.

— Вот и узнаем.

— Только не задерживайтесь, пани Вера, прошу вас поспешить. Этого хлопца нам у себя держать ни к чему. Все может случиться, уважаемая, время военное, до греха недалеко.

— Грешные и так.

— Да, грешные, пани Вера, и пусть бог простит нас.

— Свечку поставлю — и простит.

— Не хулите бога, уважаемая, мне, служителю церкви, не к лицу слушать такие речи.

— Довольно уж... Вернусь к обеду, — уходя, сказала пани Вера.

На станцию прибыл эшелон с танками. Боевые машины были покрыты брезентом, но и неопытным глазом сразу можно было определить, какая именно техника движется к фронту.

Эшелон постоял всего несколько минут и медленно, громыхая буферами, покатил на запад.

Бобренок проводил долгим взглядом эшелон с танками, увидел двоих офицеров, выясняющих отношения тут, на перроне, и подумал, что вот так рядом с ним могут стоять вражеские агенты, не написано же у них на лбу, что именно они и есть натуральные шпионы и только притворяются озабоченными какими-то важными делами. На самом же деле пересчитали все тридцатьчетверки на платформах, и самое позднее сегодня вечером неизвестная рация передаст врагу это сообщение.

Майор припомнил шифровку, перехваченную вчера, — собственно, из-за нее он и стоял на перроне вокзала, глядя вслед литерному военному эшелону:

Поистине, этот Седьмой знал примерно столько же, сколько и военный комендант станции Стрый, пожилой, болезненного вида капитан, лысый коротышка с покатым лбом.