— Рассказывай!

— Подождите.

Федор сбросил гимнастерку, подставил голову под умывальник, с наслаждением смывая пот с лица. Вытерся полотенцем и только тогда начал:

— Пошел я, значит, к старой лахудре. Как и было условлено, от четырех до половины шестого. Она женщина аккуратная и никогда не подводила. Захожу в парадное, слава богу, на ящик взглянул, а то бы... — махнул безнадежно рукой. — Зеленого журнала нет, выходит, нет и пани Грыжовской. Нет так нет, нечего к ней и лезть, можно было бы сразу назад, но что-то меня кольнуло, в общем, почувствовал опасность. Помните, гауптштурмфюрер Кранке нам о «мышеловках» рассказывал и как поступать в таких случаях...

— И ты, конечно, поднялся на второй этаж?

— Аж на третий, шеф. Пани Грыжовская говорила: там типографский рабочий живет, и жена у него ревматичка, пока откроет, опупеть можно. Ну, вот и выдумал бы что-то, позвонил даже для убедительности и немного подождал, а потом и унес ноги.

— А может, оно того!.. — щелкнул пальцами Гаркуша. — Может, напрасно запаниковал? Пани Грыжовская просто где-то задержалась...

— У меня на размышления времени не было, — заявил Федор. — Я себя спасал и вас также.

— Еще бы! — сразу согласился Гаркуша. — Кто же возражает?

— Мне показалось...

— Только показалось?..

— Слушайте дальше. Спускаюсь по лестнице. Сами понимаете, жду чего угодно, в общем, приготовился. Голыми руками меня не взяли бы.

— Знаю, — кивнул Гаркуша, — и не голыми...

— Да, но все спокойно, ничегошеньки. Выхожу на улицу, и там все в порядке. Ну, вздохнул я легко, подумал: у Грыжовской что-то непредвиденное. Монастырь все же не дансинг, там свои сложности, и завтра пани кармелитка будет как штык. Подался, значит, на проспект, оглянулся — никого. Тут у меня совсем от сердца отлегло, но вдруг вижу в соседнем переулке «виллис». Помните, совсем маленький и спокойный переулок, машинами там и не пахло...

— Может, кто-то из военных поселился?

— И я так подумал. Но на всякий случай стал за дерево — смотрю, а из дома Грыжовской военный появился. Мороз у меня по коже — в «виллисе» еще двое, куда деваться? Единственное спасение — трамвай, и то сомнительно, ведь машина у них... Правда, фора у меня: я-то понял, что за мной охотятся, но они этого не знают, небось рассчитывают поводить, а не брать сразу.

— Ты, случайно, не преувеличиваешь?

— Э-э... — безнадежно махнул рукой Федор, — они бы меня не выпустили...

— Так что же?

— Подождите... Итак, рванул я к остановке, как раз трамвай подходил. Тот военный, что из дома Грыжовской выскочил, на углу остановился — у них, само собой, знак есть, — хлопцы на «виллисе» засуетились, но есть бог на небе — сел я в трамвай, гляжу, а у них что-то случилось, видно, машина не завелась, потому что капот подняли и копаются...

Гаркуша облегченно вздохнул.

— Да, есть бог, — сказал он уверенно, — и пока еще на нашей стороне.

— На бога надейся... — усмехнулся Федор. — А трамвай, хоть и старый, да, выходит, надежнее. Я еду, а они облизываются.

— Могли завести мотор и догнать.

— А я что — рыжий? Конечно, могли, но ведь я через остановку за поворотом соскочил и в подворотню. Переждал немного, видел даже, как они на «виллисе» по улице мотались. Однако поздно, голубчики... Я потом на Городецкую пешком добрался, закоулками, крюк сделал, но не жалею.

— Дальше трамваем?

— Грузовик остановил. Шоферу — тридцатку, и ему хорошо, и мне...

— Почему же так запыхался?

— Дурной я к воротам подъезжать! На Городецкой и вышел, потом пешком и так, чтоб осмотреться...

— Да, это не шутка, — кивнул Гаркуша. — Слава богу, обошлось.

— Грыжовская ведь не знает, где мы?

— Никто не знает, кроме железнодорожника и Сороки.

— Лучше бы вообще — никто.

— Так уж вышло. Но им доверяет сам гауптштурмфюрер Кранке. Железнодорожник по его заданию и нашел этот дом — видишь, не ошибся, пока все, как надо.

— Пока...

— Не каркай.

— Но как смершевцы вышли на Грыжовскую?

— Не ломай себе голову: вышли — так вышли, а нам свое делать.

— Дайте выпить.

— Да, тебе сегодня нужно, — согласился Гаркуша.

Он поднялся на веранду и вынес в сад бутылку водки. Хлеб и какие-то остатки еды лежали на столе под грушей. Федор налил себе чуть ли не полный стакан и жадно выпил, не закусывая, только вдохнул воздух, помотал головой и вытер губы. Гаркуша придвинул к нему хлеб. Федор отщипнул кусочек, пожевал и посмотрел на Гаркушу посветлевшими глазами.

— Хорошо, — сказал он, — все ничего, но ведь должны были сегодня выйти в эфир...

— Поедешь завтра в лес.

Федор вздохнул, но согласился:

— Да, другого выхода нет.

— На рассвете и двинешься.

Федор все же попытался открутиться:

— А если послать железнодорожника?

— Нет-нет, — возразил Гаркуша, — он к станции привязан, кто его отпустит?

— Мог бы что-нибудь придумать.

— Железнодорожника не будем трогать, — отрезал Гаркуша. — Основная информация идет от него, это первое. Во-вторых, он просто откажется... Обязанности четко распределены. За передачу информации отвечаем мы, значит, нам и морочиться с рацией. Железнодорожник подстрахует тебя на вокзале. Сегодня вечером я увижу его. А ты испугался?

Федор хмуро взглянул на него.

— Сегодня я выскользнул просто из их рук, — ответил он.

— Знаешь, снаряды в одну воронку не ложатся.

— Слыхал.

— Так поужинай и ложись. Выедешь в половине шестого, я тебя подниму.

18

— Ну, товарищи розыскники, выходит, проворонили шпиона, — хмуро сказал полковник Карий и посмотрел почему-то не на Толкунова, а на Бобренка.

Майор выдержал его взгляд, принимая часть вины на себя, и ответил коротко:

— Так уж случилось, товарищ полковник...

Конечно, у Карего были все основания сердиться и отчитывать их, но полковник славился тем, что никогда не только не кричал на подчиненных, но даже не повышал голоса. И сейчас он не изменил этой привычке. Говорил ровно, будто речь шла о совсем будничном деле:

— Шофера следует отдать под суд, а вам, майор Бобренок и капитан Толкунов, ставлю на вид... — Он сделал паузу, и Толкунов немедленно воспользовался ею:

— При чем тут майор? — возразил он. — Я отвечал за «мышеловку», с меня и спрашивайте.

— Машина требует ремонта, и шофер несколько раз заявлял мне об этом. — Бобренок не хотел уклоняться от ответственности.

— Тоже мне — рыцари... — сразу заметил это Карий. — Но ведь могли вчера взять шпиона, возможно, даже всю их группу.

— Относительно группы вряд ли, — не согласился Толкунов. — Видно, я в чем-то ошибся, и тот тип соскочил с трамвая на ходу.

— Может, не такой крепкий орешек, как Грыжовская, и вывел бы нас на резидента?..

Никто не ответил полковнику, потому что действительно через связного контрразведчики могли выйти на резидента. А то, что вчера на квартиру Грыжовской приходил связной или даже помощник резидента, ни у кого не вызывало сомнения.

— Я вас очень прошу, товарищ полковник, — сказал Бобренок, — пока что не давать ход делу Виктора Приходько. — Почувствовал, что это прозвучало чересчур уж официально, и добавил: — Подождите, Вадим Федотович, не так-то шофер и виноват.

— Не могу: шофер должен ответить за проступок.

— Но ведь машина у него до этого заводилась сразу. А тут... Ну, знаете, закон подлости...

Едва заметная усмешка мелькнула на лице полковника, ее увидел Толкунов и счел возможным вмешаться.

— Подгорели контакты, — объяснил он так, словно Карий не знал, почему не завелась у Виктора машина. — Я спрашивал у шоферов, все говорят, это предвидеть трудно, машина может все время заводиться, а потом...

— Должен был заранее почистить контакты, — не согласился полковник.

— Зато как быстро он управился с «виллисом» — две-три минуты хватило.

— И за эти три минуты выпустили шпиона!