— Бежим! — заявил он, крепче хватая Меллису за руку. Через две минуты, продравшись сквозь заросли терновника, чтобы срезать путь к черному ходу, они вдвоём уже просили аудиенции у барона.

Старый барон благоволил к артистам. Ни он, ни его сын не были в восторге от визита синьора Рочелли, но до поры помалкивали. Сейчас, хозяин замка пообещал комедиантам вооружённую охрану и немедленно дал в распоряжение Кальяро всех своих слуг, способных помочь в рекордно короткий срок разобрать шапито.

Молодой барон выразил желание сопровождать их до границы.

Времени на долгие изъявления благодарности не было.

Симона не то слово как возражала против столь поспешного отъезда, но ее никто не слушал. И никто не соизволил ей объяснить, в чём дело. "Змея" сердитая и обиженная закрылась в "змеевнике", и князю Танаро не удалость попрощаться ни с одной из своих юных очаровательниц.

Граф Рочелли был не столько удивлён, сколько взбешён внезапным исчезновением цирка. Той же ночью он распорядился выслать заставы на все дороги. Но граница была слишком близко. Все восемь фургонов благополучно скрылись в горном ущелье.

На рассвете, перевалив через горный хребет, отделявший Пьемонт от Франции, они вынырнули в окрестностях Аржантьера.

Спустившись южнее, к морю, цирк Кальяро окружным путём направился в Геную. Они опоздали на несколько дней, но не жалели об этом. Главное, из Бардонеккья цирк успел выехать вовремя…

В этом году цирк Кальяро не забирался далеко на юг. Они не посетили даже Тоскану, больше интересуясь северными герцогствами. В Генуе пробыли несколько дней, выступая на площадях. Уехали из города по требованию полиции.

Какой-то злой рок преследовал труппу Кальяро на итальянской земле. Во всех городах на пути цирка к ним рьяно придиралась полиция и городские власти. Маленькие городки и деревушки приходилось поспешно покидать из-за угроз летних эпидемий, а в большие не всегда удавалось даже проникнуть из-за отсутствия полицейского разрешения. Везде, в Парме, Модене, Кремоне и Мантуе, не говоря уж обо всём Миланском герцогстве, с них требовали огромный налог за представления в городе. А каждые два слова из трёх в любом разговоре с властями, предлагали убраться подальше.

— Они что все взбесились? — возмущалась Мари. — Буйные какие-то.

— Может, у них была чума или холера? — предположила Меллиса. — Народ не в том настроении, чтобы веселиться.

— Если "была", почему же не в настроении? — заметил Гастон, муж Мари. — Народ вообще ни при чём, это всё от Испании. Генуя стоит за самостоятельность, а вокруг — испанские земли. Нас все здесь принимают за французов, а это…

— Ой-ой, грамотей! — съехидничала Мари. — Мы давно на германской территории, толку нам от этого!

— Ага, Пьемонт вообще французский, а мы еле оттуда ноги унесли, — буркнул Никко. И отмахнулся от возражения Гастона, что в Пьемонте правят испанцы. — Да кто их тут разберёт, тут каждый месяц новые союзники у каждого герцога. Нам-то что?

— Нам ничего, — кивнула Меллиса, — только денег очень много уходит на всех границах. У них, наверное, война будет, если столько золота собирают.

— Балда, у них уже лет десять война!* Не считая собственных мелких недоразумений, — авторитетно пояснил Гастон. — Испанские Габсбурги да Римские кардиналы во главе с Папой воюют с германцами. А Франция потихоньку поддерживает и тех, и тех. Как им идти в открытую против Австрии и Испании, королева-то наша испанка. Ну, а итальянские земли богатые, с них все берут высокий налог на войну.

— Короли — с них, а они — с нас, — вставила Меллиса.

— Так и есть, — подтвердил Гастон. — Но только папские земли сами могут себя прокормить. У них, вон, весь Юг до обеих Сицилий и дальше. А здесь всё Испания жрёт. Такой рот открыла, как не подавится!

— Оставь Испанию, мальчик, — посоветовал синьор Клоун, подходя и присаживаясь к их костру.

Гастон сразу бросил все политические речи.

— А что, я разве что говорю? Я говорю, сборы падают, синьор Клоун.

— Понимаю. При чём же здесь власти, работать надо! — сказал синьор так, как всегда говорил Кальяро. "Работа" это было любимое директорское выражение, так же как слон его матушки. И, в общем, Кальяро был прав.

— Но бывает же, не везёт, — заметил Никко.

— Бывает. Значит, надо головой работать. "Все неприятности от ошибки в расчетах!" — сказал один математик, когда инквизиция приговорила его к костру.

— Шутки у вас, синьор Клоун! — хмыкнула Мари.

Гаррехас с наисерьезнейшим видом нахмурился:

— Какие шутки, мадам, я сам слышал!

Меллиса и Мари засмеялись. Мужчины развеселились в несколько меньшей степени.

— Всё-таки, если так дальше пойдёт, — заметил Никко, — нам нечем будет кормить зверей. Отец говорит, еще две недельки, и тигр помрёт с голоду.

— Тигр не помрёт, — усмехнулся синьор Клоун, — у него резерв есть. Меллиса успеет его выпустить.

* не десять, а семь лет. "Тридцатилетняя война" между Габсбургским блоком и Антигабсбургской коалицией началась в 1618 г. В ней участвовали почти все европейские страны.

В Габсбургский блок входили: Испанские и австрийские Габсбурги (правящая династия), католические князья Германии, Речь Посполита и поддержка Папы Римского.

Антигабсбургская коалиция: протестантские князья Германии, Швеция, Голландия, Чехия, Россия, а также поддержка Франции и Англии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И если Лигар сперва сожрёт Симону, потом попугая и всех голубей Артоданти, а потом, подкрепившись, доберётся до Гран-Ринальдо, ему голодная смерть не грозит.

— Вот еще! Гран-Ринальдо сам кого хочешь проглотит, — заявила Мари. — Тигр не дурак, он сперва подберется к вашему ослику.

— Никогда!! — клятвенно подняв толстый палец и погрозив Мари за такие слова, отвечал синьор Клоун. — Иначе, я лично этого тигра съем! О представлениях не беспокойтесь, дети мои. В Венеции мы будем две недели, как раз к карнавалу*. Из Генуи нас выставили (и правильно сделали!) зато, в Венеции нам должно повезти. Это державы-соперницы. И, не взирая на мелкие интриги политиков, они верны друг другу уже лет сто. И пока существует торговля с Востоком, я не вижу причин для примирения этих красавиц. Венеция — это Венеция, а Генуя… ну уж понятно!

— А как же крупные монархи? — пробовал возразить Гастон. — Франция, Испания, Австрия…

— Ты хорошо знаешь: кто бы ни правил, а пока король не видит — все сами себе хозяева. Особенно здесь, в Италии. Во Франции или Испании дворяне хоть нищие, поэтому служат королю. Правда, испанцам теперь подавай заморские страны! А здесь — торговля. Соображать надо, детки. Кто правильно соображает, тот богат. Так что, бросайте свои дискуссии. Осенью мы здесь не пропадём.

Слову синьора Клоуна в труппе верили безоговорочно. И практически всегда он оказывался прав. Если промахи и случались, их потом никто не мог вспомнить. Но на этот раз, цирку не совсем повезло и в Венеции. Удача явно отвернулась от них. Впрочем, синьор Клоун говорил только "осенью мы здесь не пропадём", ничего больше. В таком смысле его слова исполнились точно, хотя…

Нет, о пропаже позднее. Вначале надо было попасть в Венецию, а для цирка это оказалось непросто. Стража у городских ворот требовала огромной пошлины на въезд в город. Венецию, как поклонники богатую невесту, осаждали множество бродячих комедиантов, странствующих театров, цирков, певцов и торговцев. Со всех требовали денег, и все ругались: ведь деньги в Венеции находились внутри, за городскими стенами, отнюдь не снаружи. Зачем же приставать с такими нелепыми требованиями?

Кальяро злился не меньше других директоров. Он мог отдать властям десять золотых, всего у него было тридцать, а требовали сто. Любой здравомыслящий человек придет в бешенство от такой арифметики.