Глядя с высоты на огромный прямоугольник площади и на искусственные лабиринты крытых прилавков, балаганов и прочих карнавальных построек, Меллисс чувствовала себя уставшей и удивительно старой. Она слышала, как кричит маленькая внучка синьора Клоуна, требуя своим яростным криком желанного внимания, хотя с ней и так носятся, как с редким сокровищем. Меллисс видела, как раскачивает и подкидывает тяжеленные гири силач Гран-Ринальдо и жонглирует пушечными ядрами. Сверху силач казался не таким огромным, как обычно. Потом на пороге их фургона появилась Лулу и забрала своего дружка ужинать. Вспомнилось, как позавчера вечером маленькая дочка Мари — Мари-Анж делилась с Меллисой как со своей подругой тайным планом:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вместе с Пепино, сыном директора, они давно задумали создать собственный номер. Мари-Анж надоело кувыркаться и ходить по канату в номере родителей. В цирке давно не было красивого парного номера на лошадях. Пепино тоже так думает. Им скоро по десять — самое время начинать самостоятельные выступления.

— А что скажет мама? — спросила Меллиса.

— У мамы нас много, — отмахнулась Мари-Анж. — На манеже я хочу стать единственной, — после паузы пояснила малышка.

Меллиса с сожалением вздохнула и тогда тоже вдруг почувствовала себя очень старой.

"Давно не было парного номера!" Мари-Анж имела в виду именно их номер с Никко. Будто сто лет прошло!

На другой день Меллиса пребывала в подавленном настроении. Симона попалась ей навстречу с каким-то новым кавалером и сказала что-то обидное. Никко не появлялся. Меллиса особенно злилась оттого, что сегодня у них выходной. Времени для тоски было предостаточно.

Сегодня праздник на Большом канале. Вечером во Дворце Дожей* будет грандиозный бал-маскарад. Все зрители либо сидели по домам и готовились, либо так спешили куда-то, что не замечали ни голоса театрального зазывалы, ни громких труб циркового марша.

Развлечения, даже торговля с лотков на площади Сан Марко замерли. Жирные голуби неторопливо расхаживали всюду, подбирая крошки и громко воркуя. Много дней подряд голуби не успевали вот так вальяжно пройти и двух голубиных шажков, как их сгоняли толпы людей, запрудивших площадь. Теперь же, истинные хозяева прогуливались и, пользуясь затишьем, обменивались мнениями о погоде.

Меллиса перешла площадь и явилась к Аделле в театр. Подружки сплетничали и шутки ради строили планы о том, как попасть во дворец на вечерний бал. Их разговор услышала синьорина Эмилия.

— Ничего смешного не вижу, — резко сказала театральная прима. — Правда, пошли бы, повеселились. Посмотрели вблизи на высокое общество.

— Что мы не видели в этом обществе? — засмеялись две юные артистки.

Но примадонна презрительно оборвала их смех, заявив, что наблюдать со сцены — одно, а вращаться в самой гуще этого общества и играть свою роль среди них — совершенно другое.

— Я бы не пожалела свое синее платье, — заявила Эмилия, — дала б его надеть той из вас, которая пошла бы на бал! Все принимали бы вас, вертихвосток, за знатных барышень.

Девчонкам понравилась эта идея. Половину свободного дня почти все женщины из двух трупп, театральной и цирковой, обсуждали такую возможность. И всё спорили — удалось бы кому-нибудь распознать их или не удалось.

— Что толку болтать, — наконец сказала Мари. — По разговору, что ли, не ясно, знатная женщина или простая? И потом, даже если и можно такое устроить… всё равно никто не решится.

Все неохотно согласились с Мари. Симона, правда, сказала, что могла бы пойти на бал, будь у нее платье. Меллиса поспешила заверить "змею", что платья этого ей никогда не видать. И вообще, всё это глупости чистой воды. Однако прошло не больше часа, как Меллиса это сказала, и в один момент ее мнение изменилось. После обеда.

Никко соизволил наконец заговорить с ней. Меллиса собиралась его простить, поэтому даже обрадовалась. Но Никко говорил мало и неприветливо. Меллиса опять стала злиться на него. Когда "братик" снова намекнул на историю с героем-любовником, Меллиса обозвала его глупцом.

Никко обиделся:

— Ах, тебе умных и благородных надо? Иди, на балу погуляй, может, подцепишь кого-нибудь! Надо же, придумали! Глупее в жизни не слышал!

— И пойду! — взвилась Меллиса. — Пойду! Всё не так скучно, как тобой здесь сидеть.

— Так тебя и ждали во дворце, — засмеялся Никко.

Девчонка восприняла этот смех как оскорбление и как вызов. И она вдруг, внезапно, бесповоротно решила идти. Взять у театральной примадонны синее платье с голубым шлейфом из тафты, попасть на бал, очаровать всех, как в сказке, и заодно доказать Никко и всем прочим, что это рискованное предприятие еще как возможно!

Если уж Меллиса что-то решала, то остановить ее могло только извержение Везувия или Всемирный потоп. И то, теоретически. На практике, остановить или отговорить ее никому в мире пока что не удавалось…

* Дож (Doge — итал.) — титул правителя Венецианской республики (VII–XVIII вв.) Избирался пожизненно. Дожи правили также в Генуэзской республике.

Меллиса брела по набережной Большого канала и смотрела на странные вырастающие из воды дома. Их фундаменты и подвалы были сложены из грубого камня. У камней с черными скользкими боками и прожилками зелёно-бурых водорослей был очень унылый и старинный вид. Но верхушки домов были светло-жёлтого, песочного, жемчужно-серого цветов, с лёгкими ажурными балкончиками, оградками и башенками на крышах. Впереди расстилалось светлое зеркало бассейна Сан Марко.

Высоченная стрела прямой башни Ратуши и длинный прямоугольный фасад дворца с плоской крышей и тысячей готических башенок и колонн был виден Меллисе в просвет между домами. Ощущалось, что там светит солнце, царит шумное веселье, и вода отливает бирюзой. Здесь же улица была серой и пустынной, вода казалась зелёной и черной, а вся Венеция представлялась заколдованным спящим городом. Меллиса не понимала, как люди живут в ней в будни? Особенно зимой.

Девушка в роскошном платье шла пешком по узкому тротуарчику. Она не захотела идти ко дворцу Дожей через Пьяцетту: на набережной бурлила толпа, и Меллиса пошла в обход. Мимо нее бесшумно проскальзывали гондолы с красными и черными бархатными навесами. Их длинные тени быстро пролетали мимо. Гондольеры сегодня не пели для увеселения пассажиров. Все спешили куда-то. Каждый рулевой с длинным веслом был серьёзен, как Харон, скользящий в своём челне по водам реки Мёртвых. Совсем другими будут каналы, лодки и пассажиры через несколько часов. Вечером придет время Венеции поющей и романтичной.

Меллисс даже не смотрела на лодки. Она хорошо знала, что у нее нет денег на водное путешествие. Придется и возвращаться пешком, хотя это вовсе не к лицу такой знатной дамой, какой сейчас стала Меллиса. Но, думая о вечерней прогулке и всяких непредвиденных обстоятельствах, мадемуазель Из Корзинки взяла с собой нож. Он был спрятан под корсажем ее великолепного платья. Не ее, конечно, Эмилии, примадонны театра. У нее же Меллиса взяла театральную полумаску.

Платье было совершенно новое, тёмно-синего флорентийского шёлка. Подарок кого-то из богатых поклонников синьорины. На платье был широкий лазурного цвета шлейф. Всё это великолепие щедро украшала вышивка серебром. А маска оказалась простая, черная. С узкими прорезями для глаз. Меллиса считала ее слишком скромной.

Маска на карнавале — всё. Самое важное, даже важнее платья. Меллисс хотела бы, чтобы ее маска была тёмно-синей, из бархата, расшитая серебром, жемчугом и мелкими алмазами. И с черной ажурной вуалью, спускающейся почти до губ. Одно утешало артистку: на прилавках с карнавальными масками, множество которых попадалось ей по пути, подобного достойного ее чуда не было. Можно было не жалеть об отсутствии денег.