– Но, Альба, – проговорил он хриплым, недобрым голосом, – ведь история семьи девочки очень похожа…

– На историю семьи гранильщика? Конечно, похоже. Всё строго продумано и толково устроено – там и здесь. Ему нужен был ювелир, который бесплатно увеличивал бы его состояние и который был бы ещё и предан ему беспредельно.

– Значит, главный убийца – это сам Цинногвер?

– И он же – главный спаситель. С теми, кто нападал, с наёмниками, он договаривался, что они как будто бы будут убиты и должны упасть после короткой стычки. Он же, прекрасно тренированный фехтовальщик, всех заколол по-настоящему, насмерть.

– Всех – насмерть?

– Говорю же тебе, он очень опытен в фехтовании. В монастыре Девять звёзд своё дело знают. И лично мне известен только один человек, который смог простоять в поединке с Цинногвером почти четыре минуты. Это Томас Локк из Бристоля. Отчасти, конечно, потому, что клинок у него был для Регента непривычный.

Тут Альба дёрнул Бэнсона за рукав и добавил:

– Кстати, Бэн, об оружии.

Он подошёл к планширам и полкам с оружием и стал перебирать эти зловещие орудия смерти, пристально рассматривая качество ковки и остроту лезвий. Бэнсон сидел на своём бочонке, молчал, с горькой тяжестью в сердце осмысливал услышанное только что. Вдруг голос Альбы вывел его из задумчивости. Он поднял голову.

– Вот! – старый мастер протянул ему какой-то огромный, невероятный топор.

– Топор?! – недоверчиво-радостно сказал Бэнсон, протягивая могучую руку.

На длинное древко, заморское, чёрное, было насажено громадное двухлопастное лезвие, очень похожее на букву “Ф”. Бэнсон взял в руку этот двойной бердыш [6] и, сразу почувствовав грозную тяжесть, поставил концом древка на пол. Двойное, в две противоположные стороны обращённое лезвие оказалось на три ладони выше его головы.

– Посмотри, – сказал восхищённо Альба, – как придумано!

Он повернул топор древком к себе и показал, что на конце его, в футе от края, имеется плоский шарнир. И оконечный, в фут длиной черенок (с набалдашником на конце – для упора ладони) может поворачиваться и вставать под прямым углом к рукояти.

– Возьми черенок в руку, – предложил Альба, сложив конец древка на манер кочерги, – и раскрути топор над головой.

Бэнсон попробовал. Топор вдруг превратился в огромный, окруживший Бэнсона металлическим блеском, свистящий диск. Если бы кто-нибудь в этот миг попытался подойти к нему ближе, чем на три ярда, – тут же был бы разрезан надвое.

– Какое чудо! – воскликнул раскрасневшийся Бэнсон, опуская и рассматривая топор.

– А главное, – добавил, подходя, Альба, – только тебе по руке. Серьёзное оружие. В книгах видел, но что где-то подобное ещё сохранилось – не знал.

– Но как же, – спросил вдруг озадаченно Бэнсон, – его можно будет открыто носить? Нет, нельзя…

– Можно, – сказал уверенно Альба. – Мы попросим нашу юную хозяйку, и она сошьёт на него квадратный чехол, на котором будет изображён католический крест. Ты, таким образом, превратишься в странствующего монаха, немого, придурковатого. Ты холода не очень боишься? Нет? Тогда будешь ещё и полуголым. А своё могучее туловище обмотаешь веригами [7].

Тут Альба вытянул из пирамиды с оружием длинную боевую цепь со складной кованой “кошкой” [8] на конце.

– Это придаст твоему монашеству достоверности, а при нужде – такая цепь легко превратится в оружие.

Альба нагрузил Бэнсона добытым железом, сам набрал в мешок денег, и два охотника за сбежавшим убийцей отправились назад, к ждавшей их у дальней двери юной хозяйке этого странного и страшного замка.

В путь отправлялись на следующий день. А остаток дня предыдущего посвятили подготовке и сборам. Бэнсон молча паковал и увязывал выбранное Альбой снаряжение, а сам старый монах весь вечер провёл в разговорах с юной хозяйкой. Она, притихшая, с заметно похудевшим и тёмным лицом, сидела на краешке скамьи в обеденной зале, и рядом сидел маленький Симеон. (Она не выпускала из своих рук его ладошку с поджившим уже струпиком-шрамом.) Бэнсон, время от времени проходивший мимо, ухватывал обрывки разговора. Он понял, что Альба поручил заботу о малыше новой владелице поместья, и внутренне с ним согласился, считая, что с собой на столь опасное дело мальчика брать нельзя, здесь же забота о нём будет надёжной. Он слышал, что Альба передал в её владение все накопленные Регентом деньги и драгоценности. Слышал, как монах предупредил, что заново взвёл все ловушки в круглом подземном хранилище. Что отныне любой, пришедший как друг, должен сказать ей секретное слово – “Мастер Альба”. Если же он произнесёт лишь “Ци” или “Регент”, – пусть отправляется под болты арбалетов: это враг. И ещё – монах попросил разыскать в ближайшем селении человека с тремя лошадьми и разрешить ему пасти лошадей на Регентовых лугах.

Странная пара вышла ранним утром из ворот ухоженного поместья: полуголый, высокий, с цепями на теле, с бессмысленным лицом человек и невысокого роста монах в коричневом рубище с капюшоном. Полуголый юродивый [9] нёс на могучем плече длинный шест с чёрной квадратной хоругвью [10], на которой белел длинный прямой католический крест.

Они дошли до широкой реки.

– Теймар, – показав на неё рукой, сообщил Альба.

Здесь они почти под прямым углом повернули и двинулись по берегу навстречу течению, в сторону Лонстона.

Бэнсон не слышал многое из того, о чём говорил Альба с наследницей. Монах, умело удлиняя шаг до размера Бэнсонового, объяснил ему на ходу, что узнал от юной хозяйки, где находится человек, разводящий собак-далматинов, которых покупают вельможи для поездок в каретах. Этот человек тайно вывел новую породу собак – небывало свирепых и сильных, и продал десяток щенков в монастырь Девять звёзд. Этих щенков предполагалось увезти куда-то на юг, в местность с очень жарким климатом. Теперь туда же, по предположению Альбы, бросился прятаться сбежавший злодей патер Люпус со своей страшной командой.

– А этот собачник знает, в какое именно место? – спросил переставший на время быть глухонемым Бэнсон.

– Думаю, что знает, – ответил Альба. – Ему должны были об этом поведать.

– Но для чего?

– Для того, чтобы получить рекомендации, как правильно кормить и содержать щенков с учётом непривычного им климата.

– А нам собачник расскажет?

– Вопрос весьма своевременен, – кивнул Альба своим капюшоном. – Если всё то, что известно о нём, – правда, то с наскоку, я думаю, его не возьмёшь. Вытягивать признание пыткой – гадкое дело. Я стараюсь этого избегать. Поэтому мы поступим вот так: заявимся к нему с некой угрозой, что вроде бы знаем, что он где-то на скрытом участке поместья выводит собак, которые не дозволены специальной королевской петицией. И он попытается нас убить. Если я правильно представляю себе его образ, то не просто убить, а затравить этими самыми тайными псами. Да, и убить попытается только меня, потому что ты будешь глупцом, совершенно ничего не соображающим, всем довольным и очень послушным. Владелец собак попытается нас разделить, чтобы тебя оставить для себя, – как редкого работника. Бесплатного, сильного и неболтливого. Ты же, если только увидишь, что я сцепился с собаками, не вздумай бросаться на выручку, что бы тебе ни показалось. Я многих видел собак, и эти мне не в новинку. Вот так, а потом, когда я покончу с собаками, то дам понять, что готов сделать то же самое с их хозяином. Вот тогда-то он мне всё и расскажет. 

Какое-то время шли молча. Бэнсон думал о том, как изображать дурачка, немого и глупого. 

– Нам не долго идти, – сообщил Бэнсону Альба. – Наши знакомцы, кровавые люди, здесь, в Корнуолле, осели целым гнездом. Кроме имения Регента – этот вот собачий питомник, куда мы сейчас направляемся. Но существует и третья сторона местного тёмного треугольника. Это гнездо паука, который живёт за счёт нескольких десятков детей-попрошаек, “работающих” в порту и самом городе Плимуте. Я уже месяц знаю о нём, но побывать не сумел. Были дела, как ты мог видеть сам, поважнее. Не пойдём мы к нему и теперь, – нет времени. Но в Лонстоне мы посетим одного человека, который пошлёт письмо кому надо.