Кто-то из наблюдавших схватку пиратов изумлённо охнул: все хорошо понимали, что произошло.

– Ставлю пять пиастров, – торопливо сказал охнувший, – против двух – на Обжору.

Три Ноги снова быстро сжал и расслабил веки. Он тоже понял, что вполне может проиграть. Впервые сила его непобедимой руки наткнулась на что-то небывалое, напоминающее несокрушимую каменную стену.

– Два пиастра против пяти – на Три Ноги, – торопливо проговорил один из наблюдающих за поединком.

Однако и Бэнсон понимал, что перед ним – противник, над которым лёгкой победы не будет. Почувствовал и он сопротивление надёжной каменной кладки. И принял единственно верное решение – тратить силы только на то, чтобы выстоять, продержаться до возможной ничьей, чтобы потом пустить в дело свою левую, более сильную руку.

Прошло полчаса. Объявившие ставки пираты, ещё совсем недавно сотрясавшие воздух восхищёнными возгласами, начали недовольно ворчать.

– Они так до утра сидеть будут! – сказал кто-то судье. – Объявляй ничью!

– Ладно, – с досадой махнул тот рукой. – Ничья. – И, поймав выразительный взгляд трактирщика, прибавил, обращаясь к обступившим стол зевакам: – Может, отменим ставки?

В ответ ему полетел шквал угроз и насмешек. Даже те, кто не делал ставок, не желал лишать себя редкого зрелища.

– Ладно, – снова сдался судья. – Меняем руки!

Бэнсон и Три Ноги, отдышавшись и вытерев пот, выставили перед собой левые руки. Сцепили пальцы, замерли. Судья теперь уже не подыгрывал трактирщику. Открыто для всех развёл и с силой схлопнул ладони. Снова мышцы соперников столкнулись и закаменели. Но Бэнсон отчётливо чувствовал, что вторая рука у трактирщика, как у всех праворуких, слабее. Однако он решил выждать немного, измотать противника, чтобы с большей надёжностью использовать своё преимущество левши. И тут он – снова неожиданно для самого себя – нанёс противнику роковой, внезапный удар. Решив пошутить, он поднял глаза на прилагающего все силы трактирщика и неподражаемо искренним тоном спросил:

– Ты начал?

Кто-то из пиратов, первым оценив шутку, оглушительно захохотал, а Бэнсон почувствовал, как в дополнение к страху и неуверенности у трактирщика прибавились негодование и злость. И это раздёргало его волю и, безусловно, ещё больше ослабило. Три Ноги подыскивал подходящий, остроумный и хлёсткий ответ и отвлёк сознание от поединка. И проиграл его – не в медленной, трудной борьбе, как это бывает чаще всего у равных по силе противников, а в долю мига, поддавшись резкому внезапному натиску Обжоры.

Гулко ударила рука трактирщика о стол – теперь уже не о его собственный стол, а о принадлежащий с этой секунды проклятому гостю.

А Бэнсон подтянул к себе горшок с остывшей бараниной, взял ложку, но прежде, чем начать есть, взглянул на онемевшего, красного, покрывшегося крупными каплями пота бывшего владельца трактира и спросил:

– Тебя покормить? Полный обед – полпиастра.

Потерянный, тяжело дышащий Три Ноги начал вставать из-за стола, но Бэнсон его остановил. Пользуясь тем, что пираты отвлеклись на выплату и получение ставок, он сказал негромко трактирщику:

– Не отчаивайся. Ты ведь так же этот трактир выиграл на пари.

– Откуда ты знаешь? Ты что же, не новичок?

– Это не важно. Имеет значение только то, что мы могли бы кое о чём договориться. Расскажи мне всё про второго монаха, который объявился недавно в Адоре.

– Клянусь, я не знаю! – затряс головой Три Ноги. – Две недели назад услыхал от посетителей одну только фразу – что появился в Адоре монах. Всё!

– Очень жаль. Если что-нибудь вспомнишь или узнаешь – приходи. Я буду здесь. И не болтай лишнего.

– Это мы понимаем, – кивнул Три Ноги и, сгорбившись над своим костылём, поковылял было в сторону стойки, но бывший судья остановил его под общий хохот:

– Друг, ты перепутал. Выход – вон там!

И показал на общую дверь. Три Ноги оглянулся в дверях, взглянул вопросительно на Обжору. Тот ещё раз весомо кивнул.

– А ты что же, – подошёл к Бэнсону судья, – будешь теперь новым трактирщиком?

– Нет, – отрицательно качнул головой Бэнсон. – У меня другие дела. А здесь будет распоряжаться кто-нибудь, кто сможет стать управляющим.

– Это кто же? – поинтересовался судья.

– Откуда я знаю. Вот он, например.

И Бэнсон указал на “спящего” по соседству пирата.

– Битый Лоб? – удивился судья. – Ты что, его знаешь?

– Впервые вижу.

– Тогда почему он?

– Я так захотел.

– Уважительная причина, – одобрил судья и, похлопав спящего по плечу, позвал его к столу.

У подошедшего действительно весь лоб, от бровей до макушки, был затянут розовой – после давнего ожога – кожей.

– Ты сможешь управлять трактиром? – спросил его Бэнсон.

– Считать деньги и гонять поваров – дело нехитрое, – пожал тот плечами.

– Тогда приступай, – сказал странный чужак. – Три Ноги здесь больше не хозяин.

– А что нужно делать?

– Для начала принеси-ка всем, кто здесь есть, бесплатно по кувшину вина.

(Следующие слова Бэнсон произносил, напрягая голос, – такой рёв восторга произошёл в зале.)

– А утром сними прибитую над дверью вывеску “Три Ноги” и прибей новую.

– И как же теперь трактир будут звать?

– Неужели непонятно? “Обжора” конечно.

Новый управляющий оказался смышлёным и расторопным человеком. Они негромко побеседовали за столом в углу, и через час Бэнсон знал все события, связанные с кораблём-призраком из Британии под названием “Дукат”, а так же все приключения Томаса Локка и его одетой в дорогой красный шёлк команды. Кроме того, он выяснил главное: монах в Адоре был, – вежливый и очень умный старик с молчаливым телохранителем, похожим на рыцаря с древней картины. Они скрылись у Августа в Городе и всё время куда-то посылают гонцов.

“Вот и всё, – холодея от восторга, мысленно говорил себе Бэнсон. – Патер и Филипп находятся здесь. Теперь главное – не выпустить их из Города до прибытия Альбы. Он приплывёт, как только закончит войну с Крошкой Вайером, он обещал. Разделаемся с патером – и в Багдад. Со мной арбалет и взрывные болты, – мы разнесём все стены дворца Аббасидов, но Томаса выручим. И – домой. Домой! Как там Алис?”

Ранним утром по кривым улочкам Дикого Поля прошагал высокий, могучего сложения человек. Обнажённый до пояса, в шрамах, с гладко выбритой головой. На плече у него покачивался и сверкал громадный двусторонний топор.

Человек пришёл к стене Города, выбрал место, откуда были видны ворота и платный причал, сел на выброшенный старый бочонок и стал ждать. Это был не человек даже, а охотничий пёс – сильный, опытный, умный. Он сел сторожить зверя у выхода из норы, и было понятно, что он не двинется с места, пока не дождётся добычи. Зверь был обречён.

Шёл час за часом. Бэнсон сидел неподвижно. Топор его сверкал в лучах жаркого солнца, и никто из проходящих мимо пиратов не обращался к нему с неуместным вопросом-приветствием “оружие есть?” В обед к этому месту пришёл повар, посланный Битым Лбом. Поозирался, заметил Бэнсона, подошёл, поставил у ног его большую корзину с едой и парой кувшинов. Дождавшись кивка, поплёлся обратно.

– Эй! – окликнул его хозяин трактира. – Что это там?

И кивнул в сторону высокой стены у края пристани. На этой стене, вытянувшись вдоль неё и держась за грань верхнего края самыми кончиками пальцев, висел человек. Внизу, под его ногами лизали подножье стены неторопливые волны.

– Это Урмуль.

– Кто он?

– Странный парень. Говорить не умеет. Когда сердится – кричит “ур”. Когда доволен – мурлыкает “муль”. Отсюда и имя.

– А зачем он висит?

– У него пальцы просто железные. Висит так на спор восемь склянок.

– Четыре часа?!

– Четыре часа. Вокруг него уже несколько лет кормится компания бывших пиратов. Они находят богатого новичка, затягивают его в спор на пари и поднимают ставку до бешеных сумм. На пари идут охотно, – кто из нормальных людей сможет провисеть так хоть полчаса? А Урмуль висит четыре – и выигрывает. Вот только из денег ему достаются гроши. Каждый раз кричит “ур!” на эту компанию, но что может сделать?