В шлемах автоматически включились ночные визиры, толстые забрала осветились лиловым сиянием, сквозь которое стали прорисовываться очертания предметов. Через мгновение, когда глаза привыкли к новому виденью мира, группа разделилась: часть бойцов исчезла за одним из поворотов, другая стала осторожно пробираться к заданной точке.

Максимально тихо, в полном молчании, вторая группа приближалась к виднеющемуся за завалом пятну света. Но как ни старались не выдавать своего присутствия, под рифленой подошвой ботинка одного из бойцов предательски треснула плитка. Хруст эхом разнесся по коридору, и группа замерла.

Послышался металлический щелчок, и утробное рычание.

— Где они? — раздался голос Михаила в шлеме командира. — Я их не вижу.

«В прямой досягаемости», — показал он знаками камере, притаившейся в темном углу.

— Включаю подавление. Напоминаю: брать живыми.

Командир качнул головой и стал знаками раздавать указания бойцам. Одни стали отступать обратно, другие остались и взяли автоматы наизготовку. Группа пригнулась, один за другим, впритирку к стене, они стали красться в направлении завала.

— Ты чего? — округлила глаза колдунья, когда мастер взвел курок.

Гром повел ушами и зарычал.

— Тихо, — приложил палец к губам Иван и обратился в слух.

Полынь поморщилась и обхватила голову руками, а в следующий миг ее скрутило так, что она опустилась на колено и застонала. За ней за головы схватились Настя и Юра. Даже Гром прижал уши и заскулил.

— Что с вами? — тормошил мастер за плечи то подмастерье, то колдунью.

— Ай, ты, что не слышишь? — процедил сквозь зубы Юра. — Писк. Тонкий писк. Голова сейчас лопнет.

— Какой…

Вопрос мастера затерялся в грохоте автоматов. Пули зажужжали над головой. Один за другим стали пустеть стволы шестиствола. Вспышки, атаковавших потонули в облаке пороховой гари и картечи.

Гром попытался струсить с себя искры, но ничего не произошло. Он тряхнул снова, и опять ничего.

Щурясь от боли, подмастерье выпустил в завал всю обойму, а после попытался пульнуть огненный шар. Из ладони выскользнула лишь слабая искра, что угасла, не достигнув, пола.

— Отходим — отходим, — кричал Иван, не давая высунуться стрелкам из-за завала.

Шатаясь, подмастерье увлек за собой хромую колдунью, а следом и растерявшуюся Полынь. Пес рванул дальше по коридору и залился лаем.

Шестиствол опустел, мастер потянулся за пистолетом. В этот момент ему под ноги выкатился черный цилиндр.

Грохот оглушил, а невыносимо яркая вспышка ослепила всех. Что происходило дальше, мастер мог только догадываться.

Боль в перепонках не давала расслышать ничего, да и увидеть, что — либо он не мог. Кто-то толкал, ворочал, после руки зажали в тиски, его волокли, в ребра то и дело толкалось что-то угловатое, после и вовсе стало темно.

Когда Настя пришла в себя, то с трудом смогла открыть глаза. Их резало, щипало, по щекам невольно лились слезы, а зрение не торопилось возвращаться в норму.

— Ты кто? — спросила она у смутного силуэта, на сплошном сером, размытом фоне.

— Я, — сухо отозвался силуэт, голосом Полыни.

— Где мы?

— Не знаю.

— Козлы, — шипела колдунья, протирая глаза в которые будто насыпали песка. — Так и ослепнуть можно. Да и оглохнуть заодно. — Поковыряла она в заложенном ухе.

Со временем она стала видеть более — менее ясно.

Полынь, сидела, поджав ноги, на деревянной лавке у шершавой бетонной стены. Лесавка обхватила голову руками и понуро смотрела на потрескавшуюся от времени плитку на полу.

— Тебя допрашивали? — поинтересовалась колдунья, одернув свой рукав, под которым на запястье обнаружился массивный браслет подавитель. «Ну — ну, бараны», — подумала она с ухмылкой.

— Нет, я только недавно пришла в себя.

— Это хорошо.

— Что хорошо?

— Что ты отключилась.

— Это не хорошо. Мы не теряем сознание. Если бы… — Полынь промолчала.

— Плохо было бы, если бы ты не потеряла сознание, — понижая голос до шепота, и придвигаясь ближе, говорила Настя. — Могли бы заподозрить неладное. И кстати хорошо, что ты внешне отличаешься от остальных лесавок. Теперь слушай внимательно: ты наемница, Полынь твой позывной. Я взяла тебя в напарницы, и мы увязались за Иваном.

— Это зачем еще? — не поняла лесавка, потирая ноющий от нескончаемого писка висок.

— Так надо. Или тебе мало было пыток в Криничном? Здесь люди куда хуже Митрофана, пронюхают, что ты лесавка, мигом на запчасти разберут. Кстати, ты можешь не пахнуть, медом? Спалишься.

— Не могу. Зачем это все?

— Я же сказала так надо. И запомни: ничему не удивляйся, и помалкивай. Строй из себя немую. Поняла?

— Да.

— Ивана или Юру чувствуешь?

— Я ничего не чувствую и не могу. Нет сил.

— Ну, раз ты еще не развоплотилась, то, по крайней мере, Юра жив.

— Откуда ты узнала, что я…

— Не заморачивайся сестренка, — загадочно улыбнулась Настя. — Дай руки.

Полынь недоверчиво протянула колдунье руки. Та крепко сжала ее ладони и сосредоточилась.

— Зараза, как же сбивает этот писк, — твердила она жмурясь. — Но, фиг вам.

Лицо лесавки озарило удивление, бледность исчезла, на щеках появился легкий румянец. Сквозь ладони, игнорируя браслет, Настя вливала в нее мощный поток энергии, даже назойливый писк отошел на второй план, почти исчез.

— Как? — округлила она глаза.

— Я же просила не удивляться. Этого хватит ненадолго. Иссякнет, попроси еще. А теперь как договорились, — напомнила Настя, отправляясь к крепкой металлической двери. — Эй, какого беса меня здесь закрыли? Дежурный! — стала вопить она, стучась в дверь.

— Хорош тарабанить, — глухо пробубнил грубый голос из-за двери.

— Обалдел? Ну — ка выпускай, давай!

— Не велено.

— Что? Позови — ка Ковырялова.

— Он занят. Жди. — Послышались удаляющиеся шаги.

— Эй, ты куда? Вот зараза, — зло фыркнула Настя. — Ну, что ж, подождем.

Юра с трудом отошел от шока. Страшно болела и гудела голова, а в ушах взялась коркой засохшая кровь. Морщась от зудящего в черепе писка, он рассматривал чумазое лицо Марьи, но особой радости от этого парень не ощутил. Приходу этого ощущения мешал зудящий, где-то в недрах головы тонкий писк. От него мутило и хотелось закрыть уши, что он и сделал. Но это не помогло. Это был не звук, а нечто иное. Словно маленький комарик поселился в самой голове.

И все же. Вот она Марья. Сидит, молчит, испытующе смотрит, жива и относительно здорова. Щека ее слегка оплыла, из-за цветного синяка под глазом, две ссадины венчали скулу и лоб, голова давно не мыта: волосы слиплись и стали похожи на сосульки. Мундир мастера на ней замызган, заляпан кровью, рукав треснул по шву.

Марья не спешила с расспросами. Дала время парню прийти в себя и теперь внимательно смотрела, как он тер глаза, часто моргал, выковыривал кровавую корку из ушей.

— Я тоже так выгляжу? — потрогал он свое лицо.

— Нет. Да ты, похоже, и не сопротивлялся, — хмыкнула она.

— Да, — почесал с улыбкой Юра в затылке, — не за такой принцессой мы шли. Эй, там, за дверью! Выпустите меня, я домой пойду. Кстати, где Ваня? Посмотрит на тебя, передумает, да может, нас домой отпустят, — продолжал глумиться он.

— Иван был с тобой?

— Нет, я сам умом повредился и отправился за едва знакомой мне теткой, в логово людоедов.

— Слышь, я ненамного тебя старше, — вспылила она, но быстро успокоилась. — Зачем вы сюда пришли?

Юра слышал ее будто сквозь вату, и вяло отвечал, но после последнего вопроса из его груди вырвался хриплый нервный смешок. Он удивленно посмотрел в ее суженные глаза.

— За тобой.

— И кто вас послал? — продолжала щуриться она.

— Ванькина дурь.

— Давай честно, — попросила Марья, поднимаясь с лавки. — Я не знаю, что с нами сделают, потому скрывать что — либо тебе нет смысла.

— Ты серьезно? — удивился парень. — Мы с Иваном, верней Иван и я пришли тебя спасать.