— Как же я могу расплатиться с долгами, если у меня нет работы? — сказал он Ларокке. Толстопузый покачал головой:

— Первым делом тебе нужно повидаться с Оминским.

— Где? — Майлз знал, что у Оминского нет конторы и что он делает дела там, где получится. Ларокка показал на пиво:

— Допивай, потом мы с тобой поедем поищем его.

— Посмотрите на это с моей точки зрения, — произнес элегантно одетый мужчина, продолжая свой ленч. Его пальцы с бриллиантовыми перстнями ловко двигались над тарелкой. — У нас была деловая договоренность, между вами и мной, которой мы оба условились придерживаться. Я выполнил мои обязательства. Вы своих не выполнили. Теперь я вас спрашиваю, что мне делать?

— Послушайте, — взмолился Майлз, — вы же знаете, что произошло, и я вам благодарен за то, что вы остановили счетчик. Но сейчас заплатить не могу. Я хочу, но не могу. Пожалуйста, дайте мне время.

Игорь Оминский (по кличке Русский) покачал головой, над которой потрудился дорогой парикмахер; пальцы с ухоженными ногтями дотронулись до розовой, чисто выбритой щеки. Он тщательно заботился о своей внешности, хорошо ел и одевался.

— Время, — мягко произнес он, — это деньги. У вас и того и другого было в достатке.

Сидя в кабинете ресторана, куда его привез Ларокка, Майлз чувствовал себя как мышь перед коброй. На его конце стола еды не было, не было даже стакана воды, которой он бы с удовольствием выпил, так как губы пересохли, а от страха свело желудок. Если бы он мог отправиться к Нолану Уэйнрайту и разорвать их соглашение, Майлз сделал бы это без промедления. А пока он сидел, потел и наблюдал за тем, как Оминский расправляется с рыбой, приготовленной по-домашнему. Джул Ларокка благоразумно ушел в ресторанный бар.

Испуг Майлза объяснялся просто. Он представлял себе размах дела Оминского и знал могущество его власти.

Однажды Майлзу довелось посмотреть специальную телевизионную программу, в которой Ральфа Салерно, специалиста по американской преступности, спросили: “Если бы вам пришлось жить не по закону, каким вы предпочли бы стать преступником?” Эксперт немедленно ответил: “Ростовщиком-акулой”. И то, что Майлз узнал благодаря знакомствам в тюрьме да и раньше, подтверждало это мнение.

Ростовщик-акула, подобный Оминскому, был банкиром, который получал огромную прибыль с минимальным риском, давая как небольшие, так и крупные ссуды и не подчиняясь никаким правилам. Клиенты сами приходили к нему — ему самому редко приходилось искать их. Он не арендовал дорогостоящих помещений и делал свои дела в машине, в баре или за ленчем — как теперь. Бухгалтерию он вел самую простую, как правило, закодированную, а операции — по большей части — производил наличными, так что ничего нельзя было проследить. Потери от неудачно предоставленных займов он терпел незначительные. Он не платил налогов ни государству, ни штату, ни городу. Ставка его — или “навар” — составляла 100 процентов годовых, а то и больше.

По предположениям Майлза, у Оминского всегда было по меньшей мере два миллиона долларов “на плаву”. Часть денег была его собственной, остальную ему давали в рост боссы организованной преступности, которым он приносил значительный доход, оставляя себе комиссионные. Обычно 100 000 долларов, первоначально вложенных в ростовщичество, вырастали за пять лет до 1,5 миллиона, то есть давали 1,499 процента прибыли. Ни одно другое дело в мире не могло принести такой доход.

Отнюдь не всегда клиенты ростовщика-акулы — это мелкая сошка. Очень часто известные люди и почтенные фирмы занимают деньгу у ростовщиков, когда остальные источники кредита исчерпаны. Иногда ростовщик-акула не возвращает свой заем деньгами, а становится партнером — или владельцем — другого дела. Как и морская акула, он отхватывает большие куски.

Основные расходы ростовщика-акулы составляет выколачивание денег у должников, и он прибегает к подобным методам как можно реже, зная, что с переломанных конечностей и госпитализированных больных денег получишь не много, а также зная, что главный его помощник в сборе денег — страх.

Однако для страха нужны реальные основания, поэтому, когда должник не выполняет своих обязательств, его быстро и жестоко наказывают с помощью наемных бандитов.

Ну а рискует ростовщик-акула куда меньше, чем другие преступники. Лишь немногие ростовщики попадали под суд, и еще меньше понесли наказание. Объясняется это отсутствием улик. Клиенты ростовщика держат рот на замке — отчасти из страха, а некоторые, стыдясь того, что им вообще пришлось прибегнуть к его услугам. Те, кого избивали, никогда не жаловались, зная, что в таком случае получат еще больше.

Поэтому Майлз сидел, трясясь от страха, пока Оминский расправлялся с рыбой.

Неожиданно ростовщик-акула спросил:

— Можешь держать в порядке книги?

— Вести бухгалтерию? Да, конечно, когда я работал в банке…

Жестом ему было приказано замолчать; глаза холодным оценивающим взглядом впились в него.

— Возможно, я смогу тебя использовать. Мне нужен бухгалтер в “Двух семерках”.

— В оздоровительном клубе? — Для Майлза было новостью то, что Оминский владеет или управляет клубом. И он добавил:

— Я был там сегодня, до того как…

— Когда я говорю. — прервал его Оминский, — молчи и слушай, только отвечай на вопросы, когда тебя спрашивают. Ларокка говорит, ты хочешь работать. Если я дам тебе работу, весь твой заработок пойдет в уплату долга и навара. Иными словами, ты становишься моей собственностью. Я хочу, чтоб это было ясно.

— Да, мистер Оминский. — Майлз почувствовал огромное облегчение. По крайней мере ему дают отсрочку. А на каких условиях и почему — уже не важно.

— Тебя будут кормить и дадут комнату, — сказал Оминский, — и об одном хочу тебя предупредить: держи руки подальше от кассы. Если я когда-нибудь узнаю, что ты своровал, ты пожалеешь, что обокрал меня, а не банк во второй раз.

Майлз инстинктивно вздрогнул и не из-за упоминания о краже — он и не собирался этим заниматься, — а от того, что сделает с ним Оминский, если когда-нибудь узнает, что в его лагере появился Иуда.

— Джул отвезет тебя и устроит. А чем заниматься, тебе скажут. Это все. — Оминский жестом отпустил Майлза и кивнул Ларокке, наблюдавшему за ними, сидя у стойки бара.

Майлз подождал у двери, пока те двое переговаривались — ростовщик-акула давал инструкции, а Ларокка кивал. Затем Джул Ларокка присоединился к Майлзу.

— Ну, малыш, получил передышку? Давай двигать. Когда они ушли, Оминский приступил к десерту, а напротив него сел другой, дожидавшийся своей очереди.

Комната находилась на верхнем этаже клуба “Две семерки” и представляла собой убого обставленную конуру. Майлза это не огорчило. Для него это было хрупким началом, возможностью изменить свою жизнь и вернуть хоть что-то из того, что он потерял, — он, правда, знал, что на это потребуется время, — придется рисковать и изворачиваться. Он старался сейчас не думать о своей двойной роли. Главное: стать полезным и втереться в новую среду, как советовал ему Нолан Уэйнрайт.

Для начала он выучил план здания, где помещался клуб. Большую часть первого этажа занимали — кроме бара, куда он заходил, — гимнастический зал и корты для гандбола. На втором этаже находились парилки и массажные кабинеты. На третьем — конторы, а также несколько комнат, о предназначении которых он узнал позже. На четвертом этаже было несколько комнатушек — вроде той, где жил Майлз, — в которых иногда ночевали члены клуба.

Майлз легко вошел в бухгалтерские дела. Он хорошо справлялся с работой, выявил задолженности и наладил почтовые переводы, которые до него делали от случая к случаю. Он предложил управляющему усовершенствовать и другую отчетность, не требуя благодарности за внесенные изменения.

Управляющий, бывший организатор профессиональных боксерских боев по имени Натансон, мало что понимавший в канцелярии, был благодарен Майлзу. И стал еще больше ценить его, когда Майлз предложил реорганизовать инвентаризацию и учет складирования товаров. В благодарность Натансон разрешил Майлзу посещать гандбольные корты в свободное время, что давало ему дополнительную возможность знакомиться с членами клуба.