Вхожу в тронный комплекс через Окурумайосэ — крыльцо для повозок императорских родственников. Попадаю в зал с «поющими полами». Еще в прошлый визит я не поленился и рассмотрел внимательно японское чудо. Доски пола были прибиты к жердям креплением в форме перевернутой буквы V, что вызывало напоминающий птичий щебет звук, когда доска оказывалась под давлением. Причем хождение на цыпочках только усиливало эффект, так как давление на пол в этом случае было выше, чем от полной стопы.

Редкие прислужники только успевают открывать и закрывать за мной сёдзи. Сделал небольшую остановку привести себя в порядок, умыться с дороги в знаменитой То-ро-но-ма — комнате с тиграми. Разумеется, никаких диких животных во дворце не было (хотя полгода назад Го-Нара с моей подачи увлекся идеей зоопарка и даже распорядился закупить экзотических зверей в Китае и Корее), названия свои эта комната и две соседние получили по расписным фусума — раздвижным дверям, на которых искусно изображены тигры, цапли и цветущая сакура.

Две минуты на туалет — и двигаюсь дальше. Свиту попросил остаться во дворе, а сам спешу в тронный зал. Здание, где стоит императорский престол, построено из кипариса, имеет высоту метров двадцать и вдвое большую ширину. Интерьер Сисиндэна прост и величествен. На гладком отполированном дощатом полу отражаются массивные деревянные столбы. Фасад обращен на юг, ко входу ведет большая пологая лестница, по обе стороны которой посажены сакуры и апельсиновые деревья. Мне объясняли мистический смысл этих посадок, но я не стал запоминать. И так память, как забитый вещами чердак, в котором не знаешь, где лежит нужное, а где нет.

Например, сейчас, как никогда ранее, нужен рецепт обыкновенной карболки — дезинфицировать помещения. И вот, пока мы ехали в Киото, я пытался, словно пасту из тюбика, выдавить из своей фотографической памяти способ добычи этого вещества. А вот фигушки. Мой эйдетизм дал сбой. Точно помнил, что при коксовании угля выделяется коксовый газ. Этот газ конденсируют, и из него получается каменноугольная смола. В свою очередь, из смолы выделяют карболку. Но как именно?! Растворяют в щелочи или кислоте? Пропускают через нагревание и некаталитическое окисление? Нет ответа. Значит, Хаяси будет искать ответ методом тыка. И это займет годы. В то время как люди умирают от чумы.

Продолжая мучиться сомнениями, я вошел в тронный зал, где располагался богато декорированный, вырубленный из лакированного красного сандалового дерева с перламутровой инкрустацией императорский престол. Его венчала птица Феникс и шестнадцатилепестковая желтая хризантема. Обойдя трон, я углубился в личные покои Го-Нары. Все мы сильны задним умом — я понял, что надо было взять сопровождающего. Остановился и прислушался. Справа раздавался хриплый грудной кашель.

Я надел маску, реквизированную у Акитори, и вошел внутрь комнаты. И тут же, сдергивая с лица личину журавля, выбежал обратно. Съеденный обед устремился наружу, и я выблевал на полированный пол полупереваренный рис, рыбу, маринованные сливы. Несколько раз рвота возвращалась, и меня тошнило желчью. Утершись рукавом, я собрался с силами и все-таки повторно зашел в покои. На сером от грязи и испражнений помосте лежало тело императора Японии. То, что когда-то было дородным мужчиной в самом расцвете сил, теперь превратилось в обтянутый кожей скелет. Изо рта микадо сочилась кровавая пена. Чума уничтожила на руках и ногах все пальцы императора, превратив их в черные, гноящиеся обрубки. Кожа Го-Нары была покрыта коростой и бубонами.

— Кто там? — прошептал Го-Нара, открывая глаза. — Это ты Акитори-сан? Плохо вижу. Глаза отказывают мне. Мой час близок. Молчишь. Почему ты молчишь?!

Император закашлялся, выхаркивая из себя кровавые сгустки. Я невольно сделал шаг назад.

— Не уходи! Ты единственный, кто не оставил меня в беде. Мне… Что? Что там грохочет за окном? Вулкан? Вулкан проснулся? Почему ты молчишь, Акитори? Не молчи, мне жутко.

Спазм сжал мое горло, и я смог лишь кивнуть.

— Умирать не страшно, — тем временем уже бредил Го-Нара. — Страшно не выполнить свой долг перед народом. Династия прервется, боги отвернутся от Ямато, и наши острова погрузятся в пучину… Еще есть время передать престол достойному…

— Скажи, Акитори, — император вновь открыл глаза и посмотрел на меня, — твой, господин Ёшихиро Сатоми — настоящий буси?[50] Следует ли он пути самурая? Он человек чести и долга?

Новый взрыв кашля потряс истощенное тело Го-Нары. Император нащупал кувшин, стоящий рядом с помостом, попытался его поднять, но не смог. А я продолжал стоять в ступоре. Меня начала бить непонятная дрожь, руки ходили ходуном. Неужели чума? А, гори оно все синим пламенем! Усилием воли преодолел этот трусливый паралич, подошел вплотную к микадо и помог ему напиться. Го-Нара откинулся на футон и тяжело задышал. Смотреть на него было страшно, и я, терзаемый угрызениями совести, повернулся уйти. Для последнего императора Японии уже ничего нельзя было сделать.

— Ёшихиро, стой! — в спину мне прошептал Го-Нара. — Я узнал тебя. Ах, как грозно рычит Овакудани. Это знак! Знамение, которое дает мне Аматэрасу перед смертью. О чем я? Да, да, вспомнил. Ёшихиро Сатоми, властитель Севера, победитель регентов. Вся власть императору, очистим острова от даймё и сёгунов… Милостив к крестьянам и черному люду, учен в науках. Видят небеса, лучшего кандидата не найти!

Го-Нара начал заговариваться, пойду-ка я позову врачей. Пусть облегчат его последние часы.

— Сегодня перед закатом солнца приходи ко мне — я тебя усыновлю, — отчетливо произнес император.

Шок — это по-нашему. Мотаю головой, будто получил от жизни новый нокаут.

— Я не достоин такой чести, — развернулся я к императору, снимая маску. — Я плохой самурай, самозванец и…

— У меня нет сил спорить с тобой, — еле слышно сказал Го-Нара. — Богиня высказала свою волю. На закате. А сейчас дай мне увидеть мой последний сон.

В последний день июня в час петуха сто пятый император Японии Го-Нара в тронном зале Госё в присутствии аристократов и придворных официально усыновил даймё клана Сатоми Ёшихиро Сатоми. И одновременно династия «Небесных хозяев» Страны восходящего солнца получила в нагрузку Алексея Афанасьева, жителя двадцать первого века. Через два часа после обряда сто пятый император испустил дух. Перед смертью он прочитал свое посмертное хокку.

На следующий день верные войска в очередной раз обошли усадьбы дворян и даймё, которые не успели уехать из Киото, и вежливо, но настойчиво попросили явиться на сэнсо — церемонию восхождения на трон. Я поднялся в одиночку по восточной лестнице Госё, спел наскоро выученную молитву к божествам Неба, а настоятель киотского храма Тайсэкидзи Наба Санэнага вручил мне большую императорскую печать и священные регалии — бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней, меч. Все присутствующие встали на колени и присягнули новому, сто шестому императору Японии.

Первый день Фумидзуки седьмого года Тэнмона, киотское поместье Тоётоми Хидэёси.

— Это непозволительно! Это позор для страны! — одутловатое лицо даймё Токугавы Иэясу покрылось красными пятнами, а сам аристократ быстрыми шагами ходил из угла в угол приемного зала усадьбы Тоётоми Хидэёси.

Хозяин поместья наблюдал за метаниями самурая с ироничной улыбкой. Живое, с тонкими чертами и не менее тонкими усиками лицо Хидэёси сильно контрастировало с крестьянской физиономией Токугавы. Да и тела двух дворян были прямой противоположностью. Грузный, прогибающий под собой гостевой помост Иэясу, одетый в простой хлопчатобумажный халат, и стройный, обряженный в лучшее шелковое кимоно с золотой вышивкой Тоётоми — больших антиподов нельзя было сыскать во всем Киото.

Однако внешность обманчива. Элегантный Хидэёси как раз происходил родом из крестьянской семьи, нанимался на службу к нескольким военачальникам, участвовал в битве при Канагасаки, осаде замка Такамацу и в итоге получил два меча из рук самого Оды Набунаги. После неудачного похода на Киото и смерти последнего сбежал в земли бывшего патрона, объединил своих сторонников и захватил крепость Инадзава.