— А теперь Вы, — сказала она, поворачиваясь к Торбену, — объясните мне, пожалуйста, что все это значит.

Движением головы Сабина попросила его пройти с ней несколько шагов. Они остановились посреди Кальтенхусена, окруженные туманом.

— Начинайте.

— Спасибо, — вежливо сказал он. — Спасибо, что Вы предоставили мне случай...

— Я сказала — начинайте.

— Окей, итак... Я работаю санитаром в доме престарелых в Визмаре. Там я забочусь среди других прочих о господине Моргенроте, Хансе Монгенроте. Это имя вам говорит о чем-нибудь?

Сабина вытаскивала из памяти имя так же, как вытаскивают старые ролики из-за гор барахла в подвале. Возникший перед ней высокий, долговязый мужчина выглядел немного нерасторопным и довольно медлительным, но очень предупредительным и вежливым. В течение двадцати четырех лет, которые Сабина провела на Пёль, она едва ли обмолвилась с ним хоть словом. Привет, добрый день, спасибо, пожалуйста, до свидания, больше ничего. Ей никогда ничего не было нужно от него и ему от нее. Трудно представить, почему он спрашивал о ней.

— Мы почти незнакомы, — сказала она.

— Господин Моргенрот часто говорит о прошлом. Два имени, которые он повторяет снова и снова — Юлиан и Лея.

— Его сын и моя сестра. Много лет назад они недолго были вместе.

— Господин Моргенрот довольно часто спрашивает о Лее. «Я должен поговорить с ней», — снова и снова говорит он. – «Пожалуйста, мой мальчик, я должен поговорить с Леей». Вы знаете, это действительно тронуло меня. Это желание разбитого горем вдовца. Вот почему я недавно спонтанно приехал в Кальтенхусен. Я нашел у вашего дома почтовый ящик и там объявление брокера…

— ... и таким образом напали на след.

— Маклеры принципиально не дают контактные данные своих заказчиков. Понятно, что я мог бы попробовать, но риск того, что тип откажется, был слишком велик.

Сабина должна была признать правоту Торбена, маклер действовал как помесь из Эбенезера Скруджа и Дагоберта Дака в теле Денни Девито. Тем временем, ее досада полностью исчезла. Молодой санитар хорошо говорил и пожертвовал своим временем для одного из своих пациентов.

— Толково задумано, и действовали Вы по-доброму. Только, к сожалению. Я не Лея. Моя сестра живет в Аргентине, там вышла замуж много лет назад, и теперь ее фамилия Хернандес. Я не думаю, что она согласится на четырнадцатичасовой перелет, чтобы посетить дряхлого отца своей первой любви. Вероятно, если бы Юлиан просил ее об этом.

— Сын пропал уже много лет назад. Насколько я знаю, господин Моргенрот всегда отказывался объявлять его мертвым.

Услышав о загадочной судьбе Юлиана, Сабине стало немного грустно. Хоть она и не много была с другом Леи, но его было тяжело не любить. Он для всякого находил нужное слово, хорошо играл на гитаре и пел под нее.

Сабина вздохнула.

— Выглядит мрачно. Но я, конечно, могу позвонить своей сестре...

Торбен выглядел подавленным.

― Со старым господином Моргенротом сложно договориться. Могли бы… Не могли бы Вы все же..? Я думаю, Вы и Лея – сестры. Если бы вы были немного похожи…

Сабина засмеялась.

― Вы не имеете никакого понятия. Но мы не похожи. Только не мы. Поверьте мне, Торбен, ваш пациент заметит обман быстрее, чем Вы выдадите овцу за Лею.

Молодой человек не отставал.

― Я не имею представления, о чем он хочет поговорить с Леей. Вероятно, Вы могли бы что-то передать сестре от него. Думаю, что мы теряем?

Торбен пронырливо бил последним козырем. Ничего не теряем. На обратном пути в Берлин она, так или иначе, проедет мимо Визмара, что также не зависело, будет это на час больше или меньше. Кроме того, не было бессмыслицей, чтобы хотя бы попробовать исполнить последнюю волю старика.

Дом престарелых возле старой гавани Визмара неожиданно стал для Сабины настоящим сюрпризом и находкой. Он находился в большом замке, который был восстановлен после воссоединения, в тензейском барочном стиле. Трехэтажный квадрат, состоящий из сорока квартир, обрамленный спокойным озеленением, с высаженными внутри двора гиацинтами, который можно было обогнуть, как в крытой галерее. Казалось, что здесь нет нехватки в персонале, медсестры производили расслабляющее впечатление. По сравнению с его тесным домиком в Кальтенхусене, жилье в старом доме, включая круглосуточный постоянный уход в «Причале», было для Ханса Моргенрота комфортабельной квартирой.

Только, к сожалению, старый господин этого больше не имел. Усталый и немного жалко одетый, он сидел в инвалидной коляске, а Торбен толкал ее вперед. Сабина сразу узнала мужчину, его тонкие, почти аристократические черты лица почти не изменились. И хотя он был одет в пуловер и куртку, а на коленях лежал теплый плед, Сабина не пропустила того, что его части тела стали еще тоньше, чем раньше. Лысая голова была усеяна возрастными пятнами, а руки, хотя они и лежали на коленях, сильно дрожали.

— Извините, это продлилось немного дольше, — сказал Торбен и посмотрел на часы, обе стрелки которых стояли на двенадцати. ― Господин Моргенрот всегда придает особое значение тому, чтобы выходить из дома хорошо побритым.

— Без проблем, — Сабина склонилась вниз к старику и вдохнула его туалетную воду. – Добрый день, господин Маргенрот. Вы знаете, кто я?

Он рассматривал ее, изучал и покачал головой.

— Сабина Малер, — сказала она и протянула руку, которую он схватил после некоторого промедления.

— Сабина, — приглушенно сказал мужчина.

Как странно! Она полностью забыла, что господин Моргенрот всегда произносил ее имя неправильно. Теперь он снова вспомнил о ней. Иначе это его ни в малейшей степени не побеспокоит. Наоборот, по причине, которую она сама точно не могла называть, девушка ужасно радовалась тому, что, вообще, старик узнал ее.

— Да, точно, которая Сабина. Скажите, Вы по-прежнему беспокоитесь о погоде?

Раньше он был метеорологом и заботился о метеостанции на побережье, где-то у города Рерик.

Вопрос заметно ему понравился.

— Подоконник, — сказал вдруг, очнувшись, и показал на Торбена.

— Мы занимаемся с небольшой метеостанцией на подоконнике в гостиной, — пояснил тот. — Я ассистент.

Несколькими словами господин Моргенрот дал понять, что он — помощник, а Торбен ― шеф. Все трое рассмеялись, и лед отчуждения был сломлен.

Санитар неторопливо толкал инвалидную коляску. Сначала они придерживались направления к гавани, затем гуляли в центре, вдоль каналов тензейского города. Господин Моргенрот радовался водоплавающим птицам, и Сабина купила булочку, которую он справедливо разделил между чайками, утками, лебедями и воробьями. Небо все еще было пасмурным, и воздух был туманным и влажным, но они сели в саду в кафе и заказали себе лимонад, будто май был необычайно теплым.

Господин Моргенрот, который старался пить без соломинки, снова и снова рассматривал Сабину. Как невероятно устало он действовал секунда за секундой. Многие другие, в семьдесят с половиной, еще были полны жизни, в нем же, казалось, напротив, пропала вся сила и только изредка ненадолго загорались остатки.

— Где Лея? — спросил он через некоторое время.

Сабина объяснила ему, почему она, а не Лея посещает его.

– Если Вы хотели что-то выяснить у моей сестры, я с удовольствием ей передам. Я уверена, что она передаст ответ.

«Если нет», — подумала Сабина, ― «я выдумаю какое-нибудь дружелюбное сообщение».

Он качал головой.

— Я надеялся, что увижу Лею еще раз. Я очень любил ее тогда, знаете ли Вы? И я … хотел поговорить с ней о Юлиане, они оба так хорошо гармонировали вместе. Вероятно, она помогла бы мне, помогла… Я должен знать это, прежде чем…

Старик начинал плакать, и Сабина опустила свой взгляд, пока он снова не остановился.

Теперь Торбен стал говорить за своего пациента.

— У господина Моргенрота рак легких. Терапия будет мучительной и с большей вероятностью безуспешной. Через пять, шесть месяцев... — он прервал себя, но не требовалось объяснений, чтобы понять, что парень имел в виду.