Пока этот вопрос возникал в моей голове и Торбен рассказывал дальше, перед моим мысленным взором снова сверкнул еще один стоп-кадр: то же место, я на переднем сидении рядом с водителем, Сабина рядом со мной за рулем. Снова две фары. И все-таки, это был не один и тот же кадр. Так как в этот раз я видела капот автомобиля, в котором сидела. Фары в ночи, они приближались навстречу, прямо на нас.

— О, — я застонала и вздрогнула.

Щенячий взгляд Торбена остановился на мне.

― Мне очень жаль. Я... не думал, что это будет так тяготить Вас, ― он грыз свои обкусанные ногти. – Несколько дней назад в газете кое-что писали о Вас. Там сообщали о фото выставке и… только оттуда я узнал, что вы снова приехали на Пёль и… и… амнезия?

Я выпила остатки своего травяного чая и кивнула.

― Вы не должны извиняться. Ни за что, понимаете? Разве из-за Вас мы врезались в дерево? Нет. Тело Юлиана Моргенрота нашли, его отец был прав, и вы делали только то, о чем Вас просил смертельно больной.

Я взяла свою сумочку, положила на стол десятку и встала.

— В течение последних лет вы были другом господину Моргенроту и его единственным счастьем, — сказала я на прощание Торбену. – Вы безмолвный герой этой истории.

Он остался сидеть, согнувшись над чашкой и едва заметно улыбался. Возможно, мне это только показалось.

— Если вы так думаете… Но есть еще одно, — сказал он, когда я уже сделала шаг. – Ну да, мне всегда было интересно, как Хансу был по карману «Причал». Он сам спрашивал себя об этом, потому что у него была маленькая пенсия. Мы предполагали, что здесь был замешан его официальный опекун, какой-нибудь сухой тип из какого-нибудь ведомства. Во всяком случае, так он однажды мимоходом намекал. Но до конца я ему никогда не верил. Давеча один тип из ведомства был в приюте из-за смерти Ханса и когда он отвлекся, я бросил взгляд в документы. Кто-то без ведома Ханса на протяжении десяти лет платил за его место в нашем приюте.

Торбен протянул мне листок.

— Вот, я записал его имя.

До сих пор сентябрь на побережье Балтийского моря проявлял себя только с лучшей стороны… Почти каждый день с момента моего прибытия был теплым и солнечным, несмотря на туманные утренние часы, которые мне так нравились. Но в тот день, когда я ехала из Визмара на Пёль, подул сильный ветер. Когда я приехала в руины, из низко висящих облаков иногда падали холодные дождевые капли, а ветер хлестал по равнинному острову. Вот и заканчивалось лето, которое поставило мою жизнь с ног на голову. Я прошла тысячу испытаний и при этом отдалилась от женщины, которой была, не нашла свою новую идентичность. Я потеряла и одновременно вновь обрела сестру, встретилась с прошлым, влюбилась...

На протяжении трех недель мои мысли также вращались и вокруг Пьера, каждый день, ночь перед сном и утро при пробуждении. Я повсюду таскала его с собой, с моими фото сафари, в своем родном доме, когда бывала в гостях то тут, то там. Я представляла себе, как могла бы выглядеть наша совместная жизнь в его доме на Пёль, со мной, как с женой доктора.

Велопробег весной, морское побережье летом, долгие, ветреные прогулки осенью, горячий пунш с хрустящими кусочками сахара зимой, секс перед потрескивающим огнем в камине и различные другие романтические ситуации. Как ни странно, я видела нас двоих только на острове и больше нигде. До того момента, когда нашли Юлиана. Тогда я поняла ― больше не смогу жить ни на Пёле, ни в Кальтенхузене. Пьер, словно предчувствуя катастрофу, несколькими часами ранее заявил мне о намерении уехать вместе со мной куда-нибудь. Он сам сказал: «Мы оба в этом месте». Это претило ему.

Все прошло так, как, по моему мнению, должны проходить любовные истории: ни слишком быстро, ни слишком медленно, ни слишком легко, ни слишком тяжело.

И теперь, с каждым часом, в мою любовь примешивалось чувство, которому не было в ней места – страх. Можно ли было бояться кото-то, кого любишь, и можно ли было искренне любить кого-то, кого боишься?

Да, можно.

Я ожидала Пьера у входа во дворец, под аркой ворот. Полчаса назад я послала ему смс, зная, что он придет.

— Почему ты хотела увидеть меня именно здесь? – спросил он, когда появился. Он снял свою белую одежду врача и был одет в джинсы, легкий черный пуловер с глубоким вырезом, в котором так вызывающе хорошо выглядел. – Мы могли бы прекрасно где-нибудь пообедать. Как все прошло? У меня есть час на перерыв. Для тебя полтора.

— С любым другим я бы действительно встретилась в общественном месте, — ответила я. – С Майком, Маргрете, Харри, Жаклин… Но с тобой я должна была встретиться здесь, понимаешь? Потому что люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, но… О чем ты говоришь?

— Если бы я встретилась с тобой в публичном месте, это был бы конец отношениям. Это значило бы, что мой страх перед тобой больше, чем любовь к тебе. Долго раздумывала, и вот я здесь.

Большинство людей посчитали бы меня довольно безрассудной – встречаться с Пьером в таком удаленном месте. Разыгрывал ли он что-то передо мной в течение трех недель? Так ли хорош он был в этом? Повсюду можно услышать о том, что такое возможно с брачными аферистами, которые выманивали у трех женщин за три месяца около тридцати тысяч евро, или с прелюбодеями, которые удивляли свою жену в день свадьбы цветами и украшениями, а часом раньше лежали в постели секретарши. Если я ошибалась в Пьере, то могла потерять гораздо больше, чем будущее с ним, я могла потерять свое собственное будущее.

Я сказала:

— Ты убил Юлиана.

Это выглядело так, будто я ударила его по голове вошедшей в поговорку доской. Несколько секунд он не произносил ни слова. Пьер уклонялся от моего взгляда, слегка наклонился вперед, положил руку на свой лоб и, когда снова взглянул на меня, мерцание его глаз слегка потускнело.

— Лея, — только и сказал он, сопровождая слова беспомощным жестом.

— Я узнала, что ты платил за нахождение Ханса Моргенрота в приюте. Тысячу девятьсот евро ежемесячно на протяжении десяти лет. Ты не состоишь с ним в родстве и дружбе. В заведении тебя не знают, что означает, что ты ни разу не посетил отца Юлиана. Что, если не твоя совесть, подтолкнула тебя потратить какие-то «ничтожные» две тысячи евро на кого-то, кто был тебе не более чем бывшим соседом?

Он по-прежнему ничего не говорил, это означало, что он мне не противоречил. А этого я желала сейчас больше, чем чего-либо другого.

— Ты любил меня уже тогда, не так ли? – спросила я. – И поэтому последовал за Юлианом во дворец? Вы спорили? Речь шла обо мне? Но почему? Я уже больше не была с ним.

— Лея, ты… ты не понимаешь.

— Что я не понимаю?

Он подошел ко мне, а я остановилась. Но когда он попытался коснуться меня, меня снова охватил страх, и я отступила.

— Я не убивал Юлиана, — сказал он тяжело и мучительно, будто должен был вырвать из плоти каждое слово.

Не знаю почему, но я поверила ему. Но что самое сумасшедшее, я сказала:

— Я не верю тебе.

Если я подозревала Пьера в том, что он является убийцей, было бы логичнее подыграть ему в том, что я ему верю, хотя втайне я лучше это знала. Вся эта встреча была не логичной, так же, как и возвращение на Пель, игнорирование советов моего шверинского врача, моя любовь к моему раннему другу детства Пьеру…

— Если ты все равно не веришь мне, что все это значит? – сердито спросил он.

— Ты всегда так быстро сдаешься? Убеди меня, что я обвинила тебя несправедливо.

— Лея, все гораздо сложнее, чем ты думаешь…

— Я выгляжу так, что могу понимать только простые вещи? Значит, ты знаешь что-то о смерти Юлиана? – спросила я.

Он кивнул.

— Ты знаешь, кто убил его?

Через некоторое время он снова кивнул.

— И ты участвовал в этом?

— Да… Нет… Но я же сказал, что это сложно.

— Как бы не так! Ты – соучастник убийства. И это не намного лучше, чем убийца!

Последнее слово я прокричала Пьеру в лицо прежде, чем развернулась и побежала от него во внутреннюю часть руин. Я снова резко повернулась к нему. Он следовал за мной, но держал дистанцию в два шага.