– Винсент, ответишь мне? Только честно!

– На что? – он фыркнул, когда я напустила на себя серьёзности.

– Обещай, что не будешь злиться или смеяться, – я продолжала ставить условия.

– Ничего себе разброс! Злиться и смеяться. Это очень разные эмоции. Жги, мне уже интересно.

Я собралась с духом и выпалила:

– Мы же с тобой не брат с сестрой, да?

Винсент

Никогда не думал, что скажу это, но все происходит слишком быстро. Когда ты годами ждёшь, хоть какого-то проблеска в непроглядной тьме её памяти, то вот такие озарения уже кажутся мне слепящим солнцем. И вот уже я щурюсь и прячусь от этого света, увиливаю от её умных вопросов. Взвешиваю, прикидываю, балансирую на грани, чтобы как в тот раз не выложить все.

Но кто мог знать... Кто же знал, что подталкивать человека, добровольно шагнувшего в забвение, сродни бросанию его в бездну. И оттуда уже не возвращаются. Я видел пустые глаза постояльцев хосписа для душевнобольных. Не знаю, зачем я решился пойти туда впервые. Владиславус намекнул, что мне стоит хотя бы раз посетить такое место, чтобы понять, почему Нану изолировали от меня, почему ей запретили ходить в школу и перевели на домашнее обучение, почему удалили все её страницы в эфире, фото, видео. Нашу переписку. У меня не осталось ничего кроме всепоглощающего чувства боли и вины. Я противился, отрицал, не верил, что можно вот так взять и стереть огромный кусок своей жизни и подменить его лживыми воспоминаниями. Но Нана сделала это, использовав силу музыки, что когда-то связала нас, а теперь разлучила.

Я долго мялся на пороге хосписа для душевно больных, не решаясь зайти. Что я увижу в месте, куда отводят безнадежно больных, тех, кто потерял последний шанс вернуться к прежней жизни?

– Винсент? Винсент Вестерхольт? – поприветствовал меня жгуче рыжий парень с нечитаемым именем на бейджике.

Слишком радостная для такого места улыбка, появилась на его веснушчатом лице.

– Он самый, – ответил я, разглядывая санитара и гадая, кого он мне так отчаянно напоминает. Но ничего не приходило на ум.

– Герр Хаслингер предупредил о вашем визите. Давайте, я организую вам небольшую экскурсию по нашей больнице. Вы же здесь за этим?

Микки. Я всё-таки прочитал корявые буквы на его бейджики. Их словно поверх чужого имени накорябали. Что это ещё за имя такое? Больше похоже на кличку. Он точно тут работает?

– Понятия не имею, зачем я здесь, – честно ответил этому парню и глубже засунул руки в карманы, мечтая оказаться где угодно, но не тут.

– Предлагаю начать с регистрации в журнале посещений, – любезно предложил Микки и пригласил меня к стойке. Он протянул мне ручку, и я вновь замер в нерешительности.

– Напишите вашу фамилию и имя вот здесь. Рядом укажите время, а целью визита давайте сделаем исследовательскую деятельность. Вы же студент?

– Нет ещё. Я только подал документы на поступление, но пока не решил, хочу ли я вообще учиться дальше, и есть ли теперь в этом какой-то смысл.

На лице Микки появилась понимающая улыбка. В отличие от всех моих знакомых, которые четко видели своё будущее, я не знал, как собрать свою жизнь обратно по кускам. У нас были планы с Наной. Мы бы поступили в одну академию, основали бы свою рок-группу, как мы всегда мечтали. Участвовали бы во всех конкурсах, прогуливали бы пары, нарушали все писаные и неписаные правила, но все равно оставались бы самыми талантливыми студентами Академии Святого Михаила. Я бы закончил обучение на два года раньше и пошёл в аспирантуру, лишь бы всегда быть рядом с моей девушкой. Написал бы какую-нибудь бестолковую кандидатскую, лишь бы не отчислили. Я точно не видел себя светилом наук. Мне лишь бы в общаге до выпуска Нана продержаться. Хотя к этому времени мы уже наверно снимали квартирку в городе. Поженились.

Я стиснул зубы, чувствуя нарастающую в груди боль. Ничего этого не будет. Нане даже смотреть в мою сторону теперь нельзя, чтобы не угодить в такой же хоспис. Пройдут годы, прежде чем она окрепнет настолько, чтобы я смог хотя бы заговорить с ней без риска убить её простым “привет”.

Так что да: совершенно не знаю, кто я и зачем я.

– Какие знакомые чувства, – улыбнулся Микки, и я лишь сильнее разозлился на него.

Ни хрена он не понимает. Ему не ведома и крупица моих страданий. Лучше бы молчал, чем топил меня в своём лицемерном сочувствии.

– Запишем как исследовательская деятельность, – подмигнул санитар. – Вдруг однажды Винсент Вестерхольт станет первым, кто найдет действенное лекарство от парамнезии и вернёт всех наших пациентов в реальность.

В жизни не слышал большей чуши, но что-то в этот миг приятно зазвенело в груди. Это был первый отголосок той самой надежды, которой мне так не хватало за долгие месяцы разлуки с Наной.

Иногда я думаю, что простодушный на вид Владиславус Хаслингер – гений. Великие Музы послали нам с Виви крестного, который заботится о нас истовее родного отца.

Отвечая на вопрос Наны, в каком-то роде мы с ней действительно брат и сестра. Не по крови, разумеется. По духу.

Её вопрос не застал меня врасплох. Я ждал его. Просто не думал, что она так быстро придёт к этой мысли. Сколько это уже крутится в ее милой головке, и как много из нашего общего прошлого она уже вспомнила?

Поиздеваться над ней немного, или рассказать правду о нашем родстве? Соблазн слишком велик.

Почему он так долго думает. Ответ-то простой! Да или нет. Да или нет! Да или нет?

– Винс? – жалобно зову его, надеясь, что он положит конец моим мучениям.

Молчит. Ну точно! Мы родня. Меня аж замутило от этой догадки, а сердце рухнуло куда-то в бездонную пропасть. Если я права, то это настолько непреодолимое обстоятельство, что даже стирание памяти не спасет. Можно хоть каждый день забывать, что Винсент мой брат, но это не исправит того факта, что он на самом деле мой брат. Уехать? Поселиться где-то в глуши и любить друг друга на каком-то метафизическом уровне без прикосновений и поцелуев. Это выход. Музы, за что мне всё это? Совсем недавно он был мне безразличен, и вот я уже торгуюсь с собственной совестью, чтобы остаться с ним. Обрела его и вновь стремительно теряю.

– О чем думаешь? – спросил он, полностью игнорируя мой вопрос, но явно наблюдая за моей паникой.

– Придумываю тысячи способов быть с тобой, если окажется, что ты мой единокровный брат, – честно призналась я. – А ты продолжаешь мучить меня и молчать!

Винсент взял меня за руку и сплел наши пальцы. Медленно, нежно.

– Мне жутко нравится, как ты нервничаешь из-за этого. Это дает мне надежду, что если уж ты с такой информацией пытаешься примириться, то мы с тобой все преодолеем.

Ах нравится ему, что я нервничаю! Вот же змея скользкая. Опять увиливает и не говорит прямо.

– Винсент, я прошу…

– Всё сложно, Нана.

Великие Музы, я убью его прямо здесь и сейчас!

– Я честно не знаю, как обозвать правильно наш с тобой вид родства. Смотри, твой дядя…

У меня уже мозг закипает. Так мы родственники? Дядя… дядя… Он-то как замешан? Почему Винни делает такие длинные драматические паузы?

– …твой дядя наш с Виви…

Кто? Хватит уже тянуть. Мой дядя их отец? Мы двоюродные? Все равно ужасно и греховно, но как такое возможно?

– … крестный.

– В каком смысле крестный? – я аж опешила. Ни одна из моих безумных теорий даже близко не стояла. – Как это?

– Он крестил нас с Виви. Владиславус что-то вроде нашего духовного наставника. Хотя чаще всего он вытаскивал нас из передряг, чем приобщал к святому писанию. Его настольная книга: уголовный кодекс, а не житие святых.

Я очень медленно соображала. Дядя Влад крестный Винсента и Виви. Хорошо. Это многое объясняет: их дружеский разговор в машине, но это не отвечает на мой главный вопрос. Мы брат с сестрой или нет?

– Я сейчас пешком до академии пойду, Винсент, ты уже бесишь меня.

Смеется, и от его смеха в груди все звенит. Так легко не смеются, храня тяжкую тайну.