Уже почти стемнело, когда Ной увидел танк. Он грозно двигался по проулку, слепо тыча выставленным вперед длинным стволом орудия.

– Ну вот, ползут, – сказал Ной, выглядывая из-за подоконника и стараясь не двигаться.

Танк вдруг замер, словно его пригвоздили к земле. Гусеницы начали медленно разворачиваться, зарываясь в мягкую глину, стволы пулеметов бестолково заходили в стороны. Ной никогда раньше не видел немецких танков, и этот первый танк словно загипнотизировал его. Танк был такой огромный, такой непроницаемый, такой злобный… «Теперь все, – думал Ной, – ничего не поделаешь». Он был в отчаянии и в то же время испытывал чувство облегчения. Теперь уже все равно ничем не поможешь. Танк освободил его от всего: от необходимости принимать решения, от ответственности.

– Иди сюда, – позвал Рикетт. – Я тебе говорю, Аккерман.

Ной бросился к окну, где стоял Рикетт с «базукой» в руках.

– Сейчас попробую, – сказал Рикетт, – стоит ли чего-нибудь эта чертова штука.

Ной пригнулся около окна, а Рикетт положил ствол «базуки» на его плечо. Голова и плечи Ноя возвышались над подоконником, но у него возникло какое-то странное чувство легкости, теперь ему было на все наплевать. Когда танк был так близко от дома, все его защитники были в одинаковой опасности. Ной ровно дышал, терпеливо перенося все манипуляции, которые проделывал Рикетт, устанавливая «базуку» на его плече.

– За танком прячутся несколько пехотинцев, – спокойно сказал Ной. – Их там человек пятнадцать.

– Сейчас мы им сделаем небольшой сюрприз, – сказал Рикетт. – Стой спокойно.

– А я и стою спокойно, – с раздражением ответил Ной.

Рикетт продолжал возиться с механизмом «базуки». До танка было около восьмидесяти ярдов, и Рикетт тщательно прицеливался.

– Не стреляй, – сказал он Бернекеру, стоявшему у другого окна. – Пусть думают, что здесь никого нет. – Он захихикал, однако Ноя не очень удивил его смех.

Танк снова начал двигаться. Он грозно полз вперед, не считая нужным стрелять, словно был уверен в своей силе, парализующей дух вражеских солдат, и знал, что достигнет своей цели и не стреляя. Пройдя несколько ярдов, танк снова остановился. Немцы, наступавшие под его прикрытием, прижались к нему вплотную, чуть не к самым гусеницам.

Позади танка застрочил пулемет, беспорядочно поливая огнем весь фасад здания.

– Ради бога, стой спокойно, – сказал Рикетт Ною.

Ной с силой уперся в оконную раму. Он был уверен, что его сейчас непременно подстрелят. Вся верхняя часть его тела по пояс виднелась из окна, ничем не защищенная. Он смотрел вниз, на качающиеся стволы пулеметов танка, который неясно вырисовывался в сгущающихся сумерках.

Наконец Рикетт выстрелил. Медленно рассекая воздух, снаряд полетел в цель. Раздался взрыв. Ной наблюдал из окна, забыв даже пригнуться. Сначала казалось, что ничего не произошло. Потом пушка начала медленно опускаться и замерла, уставившись в землю. В танке раздался взрыв, глухой и глубокий. Несколько струек дыма прорвалось через смотровые щели и люк. Затем послышалось еще несколько взрывов. Танк качнулся и задрожал. Наступила тишина. Танк все еще выглядел злобным и грозным, но больше не двигался. Ной видел, как прятавшиеся за танком пехотинцы побежали назад. Они бежали по проулку; никто по ним не стрелял, и они успели скрыться за углом сарая.

– Пожалуй, эта штука неплохо работает, – сказал Рикетт. – Думаю, мы-таки подбили танк. – Он снял базуку с плеча Ноя и прислонил ее к стене.

Ной продолжал смотреть в проулок между сараями. Казалось, что ничего не произошло и танк уже много лет был неотъемлемой частью пейзажа.

– Ради бога. Ной, – кричал Бернекер. Тут Ной понял, что Бернекер уже давно зовет его. – Ради бога, отойди, наконец, от окна.

Внезапно осознав страшную опасность, Ной отпрянул от окна.

Его место занял Рикетт, снова с автоматической винтовкой в руках.

– Чепуха, – сердито сказал Рикетт, – совершенно незачем оставлять эту ферму. Мы бы могли здесь продержаться до рождества. У этого паршивого торговца пеленками Грина мужества, как у клопа. – Он выстрелил с бедра в сторону проулка. – Эй, вы там, убирайтесь вон, – бормотал он про себя. – Держитесь подальше от моего танка.

В комнату вошел лейтенант Грин.

– Спускайтесь вниз, – сказал он. – Уже темнеет. Через пару минут начнем выходить.

– Я останусь здесь ненадолго, – пренебрежительно заявил Рикетт, – чтобы держать фрицев на расстоянии. – Он помахал Ною и Бернекеру. – А вы все двигайте вперед и, если они вас заметят, драпайте как толстозадые птицы.

Ной и Бернекер переглянулись. Им хотелось что-нибудь сказать Рикетту, который стоял у окна с презрительной гримасой на лице, держа винтовку в своих огромных ручищах, но они так и не нашли слов. Рикетт даже не взглянул на них, когда они пошли вслед за лейтенантом Грином вниз, в большую комнату.

В комнате пахло потом и порохом, на полу валялись сотни стреляных гильз, раздавленных ногами осажденных. В этой комнате боевая обстановка чувствовалась сильнее, чем в спальне, там, наверху. Мебель была свалена перед окнами, деревянные стулья поломаны и разнесены в щепки, а люди стояли на коленях на полу вдоль стен. В полутьме наступающих сумерек Ной заметил Колклафа, лежавшего на полу в столовой. Он лежал на спине, с вытянутыми по швам руками, уставившись немигающим взглядом в потолок. Из носа у него текло, и время от времени он резко шмыгал – и это был единственный звук, который он издавал. Этот звук напомнил Ною, что и у него самого насморк; он вытащил из заднего кармана пропитанный потом платок цвета хаки и высморкался.

В комнате было очень тихо, только назойливо жужжала одинокая муха. Райкер дважды пытался пристукнуть ее каской, но всякий раз промахивался.

Ной сел на пол, снял с правой ноги крагу и ботинок и тщательно расправил носок. До чего же приятно было почесать пятку и потом снова натянуть гладкий носок! Солдаты, находившиеся в комнате, с интересом наблюдали за ним, как будто он разыгрывал перед ними какую-то замысловатую и чрезвычайно забавную сценку. Ной надел ботинок, потом крагу, аккуратно зашнуровал ее и натянул поверх нее штанину. Он два раза чихнул так громко, что Райкер даже подскочил от неожиданности.

– Будь здоров, – сказал Бернекер, улыбнувшись Ною. Ной улыбнулся ему в ответ и подумал: «Какой чудесный парень!»

– Я не могу вам, братцы, посоветовать, как действовать, – сказал вдруг лейтенант Грин. Он стоял сгорбившись у входа в столовую и говорил так, словно заранее подготовил длинную речь, а теперь с удивлением прислушивался к своим коротким, отрывистым фразам. – Я не могу сказать вам, как лучше всего выбраться отсюда. Вы сами сообразите не хуже меня. Ночью вы будете видеть вспышки орудий, а днем будете слышать стрельбу, так что у вас будет общее представление о том, где находятся наши. Карта вам мало чем поможет, и лучше держитесь как можно дальше от дорог. Чем меньше будут группы, тем больше шансов пробраться к своим. Мне очень жаль, что так получилось, но, право, если мы будем сидеть здесь и ждать, то все очутимся в мешке. Если же мы будем действовать мелкими группами, некоторые из нас смогут все-таки прорваться к своим. – Он вздохнул. – А может быть, прорвутся не некоторые, а многие из нас… И даже большинство, – добавил он с напускной бодростью. – Мы сделали все для удобства наших раненых; за ними там, внизу, будут присматривать французы. Если кто-нибудь сомневается, – сказал он, как бы оправдываясь, – можете сойти вниз и убедиться сами.

Однако никто не двинулся с места. Сверху доносились короткие очереди. «Это Риккет, – подумал Ной, – там, у окна».

– И все же… – невнятно проговорил лейтенант Грин. – И все же… Конечно, все это очень плохо. Но вы должны были быть готовы и к этому. На войне такие случаи всегда возможны. Капитана я попытаюсь взять с собой. С собой, – повторил он усталым голосом. – Если хотите что-нибудь сказать, говорите сейчас…