Христиан нежно обнял Гарденбурга. Он вспомнил, что хотел что-то сказать лейтенанту перед тем, как все это началось, но забыл, что именно. Он снял с лица платок, огляделся вокруг, чувствуя, как ветер осушает уголки его рта. Он был счастлив и в мире со всем миром. Гарденбург странный человек, но Христиан знал, что на него можно положиться, – он благополучно доставит его в безопасное место. Когда и куда именно он его доставит, Христиан не знал, но не было нужды об этом беспокоиться. Как хорошо, что капитан Мюллер, который командовал их ротой, убит. Если бы он был жив, то сейчас на мотоцикле сидели бы Мюллер и Гарденбург, а Христиан остался бы на том холме с тремя дюжинами обреченных на смерть людей…

Он глубоко вдохнул сухой воздух, мчавшийся навстречу. Теперь он был уверен, что будет жить и, возможно, даже довольно долго.

Гарденбург очень хорошо вел мотоцикл, и они проехали уже значительное расстояние, буксуя, подпрыгивая в воздух, но неуклонно двигаясь в северо-западном направлении. Позади небо осветилось розовым светом зари. Пустыня и дорога оставались безлюдными, кое-где виднелись обломки, все ценное было аккуратно подобрано батальонами сбора имущества. Время от времени сзади все еще доносился отдаленный гул стрельбы, отраженный многоголосым эхом пустыни.

Взошло солнце. Гарденбург теперь, когда рассвело, увеличил скорость, и Христиану пришлось сосредоточить все внимание на том, чтобы не упасть.

– Хочется спать? – громко спросил Гарденбург, обернувшись назад, чтобы Христиан мог услышать его сквозь шум мотора.

– Немного, – признался Христиан, – не очень.

– Разговаривай со мной, а то я чуть было сейчас не уснул.

– Слушаюсь. – Христиан открыл было рот, намереваясь начать разговор, но тут же закрыл его. Он никак не мог придумать, о чем говорить.

– Ну давай, – раздраженно крикнул Гарденбург, – говори!

– Слушаюсь, – повторил Христиан и беспомощно добавил: – А о чем?

– О чем угодно, хоть о погоде.

Христиан поглядел вокруг: погода была такая же, как и все последние шесть месяцев.

– Видимо, будет жаркий день, – проговорил он.

– Громче, – крикнул Гарденбург, смотря прямо перед собой, – я не слышу!

– Я сказал, что, видимо, будет жаркий день! – прокричал Христиан в ухо лейтенанта.

– Вот так, – отозвался Гарденбург, – да, очень жаркий.

Христиан старался найти другую тему.

– Продолжай, – нетерпеливо крикнул Гарденбург.

– О чем еще вы хотели бы поговорить? – спросил Христиан.

Он был как в дурмане и не мог заставить себя сделать такое утомительное умственное усилие.

– Боже мой! Да о чем угодно! Ты был в том греческом борделе, который открыли в Кирене?

– Был.

– Ну и как там?

– Не знаю, я стоял в очереди, и за три человека передо мной его закрыли.

– А кто-нибудь из твоих знакомых попал?

Христиан мучительно думал.

– Да, один раненный в голову ефрейтор.

– Ну, и как ему понравилось?

Христиан старался вспомнить.

– Кажется, он сказал, что греческие девушки не очень хороши, в них нет страсти. А потом, – вспоминая, добавил он, – все было слишком по-казенному.

– Твой приятель идиот, – злобно произнес Гарденбург.

– Так точно, – согласился Христиан и замолчал.

– Продолжай. – Гарденбург резко тряхнул головой, как бы стараясь прогнать сон. – Продолжай говорить. Как ты провел свой отпуск в Берлине?

– Я ходил в оперу, – быстро ответил Христиан, – и на концерты.

– Ты тоже идиот.

– Так точно, – ответил Христиан, с опаской думая, что лейтенант начинает заговариваться.

– Встречался с девушками в Берлине?

– Да. – Христиан тщательно обдумывал ответ. – Я познакомился с одной девушкой, которая работала на авиационном заводе.

– Было у тебя с ней что-нибудь?

– Да.

– Ну и как?

– Отлично! – громко ответил Христиан, тревожно всматриваясь через наклоненную голову лейтенанта в простирающуюся впереди пустыню.

– Хорошо, – одобрительно сказал лейтенант, – а как ее звали?

– Маргарита, – ответил Христиан после некоторого колебания.

– Она была замужем?

– Не думаю, она об этом не говорила.

– Шлюхи, – выругался Гарденбург, обращаясь ко всем берлинским девушкам. – Ты был когда-нибудь в Александрии?

– Нет.

– Мне так хотелось туда съездить, – сказал Гарденбург.

– Не думаю, что теперь нам удастся туда попасть.

– Молчать! – заорал Гарденбург. Мотоцикл резко рвануло в сторону, но он успел его выправить. – Мы попадем туда! Слышишь? Я сказал, что мы будем там! И очень скоро! Ты слышишь меня?

– Слышу, – крикнул Христиан навстречу ветру, через голову лейтенанта.

Лейтенант повернулся на своем сиденье. Лицо его исказилось, глаза мрачно блестели из-под черных от пыли век, рот был открыт, и зубы казались ослепительно белыми на фоне почерневших губ.

– Я приказываю тебе замолчать! – бешено заорал он, словно обучал на плацу при сильном ветре целую роту новобранцев. – Заткни свою глотку, или я…

В этот момент руль резко рванулся в сторону, переднее колесо занесло поперек дороги, и лейтенант выпустил рукоятки. Христиан понял, что падает, и полетел вперед, увлекая за собой лейтенанта. Гарденбург ударился о вздыбившееся переднее колесо, мотоцикл юзом пошел в сторону, продолжая громко тарахтеть, и опрокинулся. Христиан почувствовал, что летит, и закричал, но какой-то внутренний голос спокойно говорил ему: «Это уж слишком». Потом он обо что-то ударился и почувствовал боль в плече, но все же приподнялся на одно колено.

Лейтенант лежал под мотоциклом, переднее колесо которого продолжало крутиться, а заднее было совершенно исковеркано. Он лежал неподвижно, из рассеченного лба струилась кровь, нелепо согнутые ноги были прижаты машиной. Христиан медленно подошел к нему и потряс его, но это не помогло. Тогда он с трудом поднял мотоцикл и перевернул его на другую сторону. Отдохнув немного, он достал индивидуальный пакет и неумело наложил повязку на лоб лейтенанта. Вначале казалось, что повязка сделана очень аккуратно, но вскоре через нее просочилась кровь, и она выглядела теперь так же, как все другие повязки, которые ему приходилось видеть.

Вдруг лейтенант сел, одним взглядом окинул машину и твердо произнес:

– Теперь пойдем пешком. – Но когда он попытался встать, у него ничего не вышло. Он задумчиво посмотрел на свои ноги. – Ничего серьезного, – сказал он, словно стараясь убедить себя, – уверяю тебя, ничего серьезного. А у тебя все в порядке?

– Да, господин лейтенант.

– Пожалуй, я отдохну минут десять, а там посмотрим. – Он лег на спину, прижав руками ко лбу пропитанную кровью повязку.

Христиан присел около него. Он наблюдал, как все еще вертящееся переднее колесо медленно останавливалось; оно негромко гудело, с каждым оборотом все тише и тише. Потом остановилось, и наступила тишина. Молчал мотоцикл, молчал лейтенант, молчала пустыня, молчали армии, перепутавшиеся друг с другом где-то позади.

В лучах утреннего солнца пустыня казалась свежей и спокойной. Даже обломки мотоцикла при этом свете выглядели просто и безобидно. Христиан медленно откупорил флягу, отпил глоток воды, тщательно прополоскал рот и только тогда проглотил ее с громким, деревянным звуком. Гарденбург приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, что он делает.

– Береги воду, – машинально приказал он.

– Слушаюсь, – ответил Христиан, подумав с восхищением: «Этот человек будет приказывать самому дьяволу, когда тот станет совать его в адскую печь. Гарденбург – это триумф немецкой военной школы. Приказы бьют из него струей, словно кровь из артерии. Даже на смертном одре он будет излагать свои планы на очередной бой».

Наконец Гарденбург со вздохом уселся. Ощупав промокшую повязку, он спросил:

– Это ты меня перевязал?

– Я.

– Она свалится при первом движении, – сказал Гарденбург холодно и беззлобно, как беспристрастный критик. – Кто тебя учил накладывать повязки?