- Манфред, - ласково позвала меня жена, и от одного звука ее голоса словно что-то сдвинулось в груди и за некой призрачной гранью с таким трудом обретенного осознания вновь зашевелилось отражение былого безумия. Я обмер, боясь даже самым простым движением вызвать к жизни прежний кошмар.

Она скользнула ко мне, ласково коснулась пальчиками лица.

- Не надо… - прошептал я. - Не надо… Таня… Тэйну. Не надо, прошу.

- Молчи, - тихо прошептала она мне в ухо. - Не надо слов…

Ее влажные волосы скользнули по плечу… нежное шелковое прикосновение, пробудившее слишком страшную память. Уже не соображая, что делаю, зачем и для чего, я отдернулся, поскользнулся и с размаху шлепнулся на пол.

Тэйну присела на край ванны и смотрела на меня сверху вниз. Я чувствовал ее взгляд чуть ли не всей кожей.

- Почему? - простонал я. - Ну, почему, Тэйну? Почему?!

- Почему я не сказала тебе всей правды?

Мне показалось, она улыбается. Грустной, исполненной боли улыбкой… Я несмело поднял голову. И впрямь. Она улыбалась…

- И это тоже, Тэйну. Почему?

- Я не могла. Я боялась.

Да, конечно. Как было не бояться, ведь она знала меня лишь безмозглым, отвратительным, похотливым животным, и нет никакого оправдания тому, что я был таким не по своей воле…

- Глупый! Глупый ты, - с досадой произнесла она. - Я боялась тебя потерять.

Смысл сказанного в просочился в мое серое вещество не сразу, но уж когда дошло как следует… Я изумленно вскинул голову. И встретил взгляд Тэйну… нежный, ласковый, печальный. Полный немого обожания. Полный любви.

- Я полюбила, - сказала она. - С первого взгляда, с первого вздоха, как бывает только в красивых сказках-балефанзари. Еще на Содатуме, когда ты пел в Радужном Граде для моей матери. И когда я увидела тебя снова… Я понимала, что Ян Ольгердович не должен знать о моих чувствах. Ведь он привел тебя ко мне в наказание. Понимаешь? Я провинилась и должна была испытывать унижение, страх, отвращение и ненависть. И я их испытывала в полной мере. В те редкие минуты, когда к тебе возвращался разум, ты чувствовал мои эмоции и очень остро на них реагировал. Твои страдания стали моими, твоя боль стала моей, твои раны истекали моей кровью… но знала об этом только я, одна лишь я. - по ее щекам медленно поползли крупные слезы. - Милый, любимый, единственный мой… панафиостан… прости. Прости, я не могла тебя утешить. Прости, я заставляла тебя страдать. Прости, я не имела права любить в то время, когда ты так нуждался в любви!

- Господи, Тэйну, - прошептал я, потрясенный до глубины души, - не ты должна просить у меня прощения! Кто угодно, только не ты! Это я виноват… я… мне нельзя было… никак нельзя было злить эту сволочь! Но я слишком привык полагаться на свою силу, привык к собственной неуязвимости, за что и поплатился… Если б только я мог знать заранее, чем все обернется…

- То мы никогда бы не встретились, - Тэйну подалась ко мне и взяла за руки. - Манфред панафиостан, я благодарна нашему врагу за то, что он подарил нас друг другу. Это единственное, кроме самой жизни, за что я могу быть ему благодарна. И теперь, когда я свободна, я больше не хочу скрывать свои чувства. Хочу, чтобы и ты стал свободным. Пусть твой друг Арэль Весенан поможет тебе снять психокод… И тогда ты сможешь взглянуть на меня чистым, не замутненным чужой волей взглядом. И тогда… может быть… ты сумеешь полюбить меня сам.

- Я уже люблю, Тэйну…

- Тогда люби. Если хочешь меня любить - люби. Прямо здесь, прямо сейчас… Пока еще есть у нас время. Пока мы рядом. Ведь мы не знаем, что будет завтра. Нам сейчас надо жить, понимаешь? Сейчас!

- Тэйну, как ты не понимаешь! Я не могу!

- Манфред панафиостан, пойми, мы свободны! - страстно заговорила она. - Мы можем делать все, что хотим, просто потому, что хотим. Нас не станут наказывать, если что-то вдруг не получится. Нам не станут приказывать, если мы не захотим. Мы свободны.

Я закрыл глаза, опуская барьер. Беззвучным водопадом хлынули в мое сознание ее эмоции. Теплые, исполненные горькой нежности чувства, целительным бальзамом окутывали мою израненную душу. Я потянулся к ней, к этому восхитительному теплу… мягкие губы коснулись моих… и все очарование пропало. Остался лишь ужас, полузабытый безумный ужас, рвущийся наружу, сметающий все на своем пути… я резко отдернулся, больно стукнулся головой об отделанный керамикой бок ванны.

- Ольмезовский пьохалан саюшдакан пест! - свирепо выразилась Тэйну, сжимая кулаки.- Арума на'пьохаш сата!

И столько ярости, столько лютой ненависти звучало в ее голосе, что мне стало страшно. Я закрыл лицо руками, словно это могло уберечь от клокочущего урагана чужих эмоций, от черного колодца собственного недавнего безумия, всколыхнувшегося в разуме…

…И внезапно, словно стена, рухнуло на меня озарение - все это время, на Ганимеде, пока я отчаянно пытался собрать себя из многих тысяч сверкающих осколков разбившихся зеркал, в тайне от всех меня поддерживала именно Тэйну. Не Джейни, целитель и телепат первого ранга, любившая другого, а Тэйну. Она защищала меня от Ольмезовского, неумело, отчаянно, яростно, да так, что всесильный властитель Ганимеда ни о чем не догадывался… кого он только не подозревал, включая бедняжку Хорэн! А вот о Тэйну даже не подумал. О деморализованной, впавшей в беспросветное отчаяние, вздрагивавшей от одного звука моего имени Тэйну! Она скрывала свои подлинные чувства под противным ее сердцу эмоциональным барьером. Она до сих пор хранила в себе осколки моего прежнего "я". В какой-то мере она стала мной даже больше, чем я сам, - лишь бы сохранить, сберечь даже самые малые крупицы моей памяти и души…

- Почему, Тэйну? - простонал я, пряча лицо в ладонях. - Почему?!

- Я полюбила, - тихо ответила она.

Прикосновение ее пальцев - легкое, невесомое, нежное. И что-то во мне дрогнуло, раскололось, разлетелось на множество ранящих осколков. Я уткнулся в теплые ладони Тэйну и зарыдал, содрогаясь всем телом. Я не плакал так с самого детства, с тех пор, как внезапно пропала мама и в глубине души, там, где я всегда слышал ее голос, поселилась беспросветная глухая пустота.

Тэйну гладила по голове, как ребенка, а я прижимался к ней, не в силах унять бешеный поток слез, копившийся во мне, наверное, целую вечность. Постепенно я все же успокоился. На место недавней истерики пришло странное опустошение, отрешенное спокойствие, тихая печальная радость…

Словно кровоточащие раны памяти прикрыло целительной пеленой забвения…

Словно мозаика из разрозненных сияющих кусочков вновь собралась в подобие связного узора, правда, совершенно не такого, каким он был прежде…

Словно разбитое когда-то зеркало вновь обрело свою целостность…

Тэйну нагнулась ко мне и поцеловала - мягко и вместе с тем настойчиво. И мы все-таки занялись любовью, как она и хотела с самого начала. И получилось это совсем не так, как выходило под давящим гнетом психокода на Ганимеде. Мы были очень нежны друг с другом.

И мы действительно были свободны в своих поступках и действиях - отныне и навсегда.

Над темной гладью уснувшего моря пылали крупные южные звезды. Сонно шипел прибой, без устали налегая на гладкий песок пустынного пляжа. Ветра не было, воздух дышал предрассветной прохладой, однако на востоке по-прежнему царила непроглядная тьма, словно солнце по какой-то причине не желало вставать в назначенный час.

Я ждал рассвета. Я любил бродить по пустынному пляжу в предрассветные минуты. В такие моменты мне бывало действительно хорошо. Можно было забыть о кранадаинской алой лихорадке, завезенной к нам Чужими не то по банальному недосмотру, не то по злой воле. Алую лихорадку тогда лечить еще не умели. Да и сейчас, в общем-то, панацеи как таковой не существует. Я любил бродить по пустынному пляжу в ожидании рассвета и не думать о том, что скоро умру от мерзкой неизлечимой заразы…