— Достаточно преподнести символический подарок.

— В следующий раз куплю вам батон, Максим. — Орудуя вилкой и ножом, нарезаю мясо.

Жую. Неожиданно вкусно, мне нравится.

— Батон? — удивлённо. — Почему именно батон?

— Это недорого и всегда пригодится. К тому же батон легко купить у нас в магазине.

Максим смеётся. Мы переглядываемся. Он тоже ест.

— Вообще-то вы правы, Ксения. Дарить дорогостоящие вещи не стоит, это может смутить меня, и вы будете неправильно поняты.

— Это как?

— Ну, если вы вдруг решите подарить мне два батона вместо одного. А это, как вы понимаете, уже дороже, и я могу подумать, что вы ко мне подкатываете. И вам нужен настоящий брак вместо фиктивного.

— О как!

— Ну да, — пожимает он плечами, закидывая кусок собственноручно приготовленного мяса в рот, жует медленно и аккуратно, не чавкая.

— И чем же отличается фиктивный брак от настоящего?

— А вы не знаете? — ухмыляется, откидываясь на стул, отпивая найденный в холодильнике сваренный мной для девочек компот.

— Ну я догадываюсь, но всё же было бы неплохо услышать вашу версию.

— В фиктивном браке нельзя целоваться.

— О как! — повторяюсь, как будто не знаю других слов. — А в обычном?

— Ну, в обычном это даже приветствуется.

— Тогда давайте всё же фиктивный. — Жестом прошу передать мне хлебницу, указывая на предмет, стоящий на краю стола, ближе к нему. — Не люблю, знаете ли, весь этот обмен слюной.

— Боитесь инфекций, Ксюша?

— Боюсь захлебнуться.

— О как! — копирует он меня, повторяя моё излюбленное выражение.

И, кивнув, резонно соглашается.

— А ещё, Максим, нельзя оставаться до позднего времени, хозяину может быть неловко сказать, что вам пора уходить.

— Опять выгоняете? — вздохнув, сверлит меня глазами — будь я в шкуре, у меня бы шерсть встала дыбом от такого взгляда.

— Спасибо, было очень вкусно, но скоро придут мои девочки. — Встаю, собирая тарелки. — Не очень хочется, чтобы вы встретились. Честно говоря, даже не представляю, как объясню им ваше присутствие.

— Но вы же хотели фиктивный брак? — Помогает собрать посуду, при этом перехватывает её у меня и складывает в раковину. Закатав рукава, начинает водить по фарфору мыльной губкой.

И откуда он только такой взялся?

— Я хотела среднестатистического мужчину, кого-то попроще, а не Алена Делона. Если придут мои девочки, мне придется врать, что вы из курьерской службы. А я этого не люблю.

— Из курьерской службы? – смеясь, возмущается он.

— Ну да, — зеваю: я никогда не высыпаюсь, моя бы воля — проспала бы целую вечность. — Хотя, — продолжаю, — какая тут у нас курьерская служба? Комбикорм для скота да навоз по себестоимости.

Смеюсь над его ошарашенным выражением лица, оно сейчас невероятно забавно. Мы снова играем в гляделки. А затем оба дёргаемся, замирая возле раковины, одновременно услышав детский голос.

— Мама, а кто это?

— Мама, а кто это? — смотрит Ася на Максима, прищурившись диким хищным зверьком.

Перепуганная, маленькая и, несмотря на характер, беззащитная. История с комиссией не прошла даром, ребёнок боится незнакомых людей. Переживает, что её заберут от матери.

Я улыбаюсь ей. Моя совсем ещё маленькая девочка.

— Асенька, родная. — Присаживаюсь на корточки перед старшей дочерью. — Это дядя-курьер. Он сейчас уйдёт.

Смотрю на Дубовского, он выглядит растерянным. Но золотисто-зелёные глаза не выражают ничего плохого. Взгляд скорее ошеломлённый.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это что такое?! — неожиданно вскрикивает старшая дочка, заставляя меня краснеть. — Никаких курьеров в нашем доме не должно быть! Там вообще-то Ника с велосипеда упала, а тут этот!

— Ася! — одёргиваю дочь.

По щекам растекается горячая, прямо-таки жгучая краска стыда. Если перед Афанасием было просто неловко и сразу стало понятно, что ему здесь не место, хотелось заступиться за девочек, наговорить ему всякого, то сейчас очень-очень стыдно за пробелы в её воспитании.

Так, стоп, что? Никуша ударилась?

— Она сильно пострадала? Голова цела? Плохо ей?

— Нет, не сильно вроде, но ноет.

Тут же разворачиваюсь в сторону двери. Я волнуюсь за младшую, обе дочки — моё всё. Не дай бог что-то серьёзное. Но я припоминаю грубость старшей — это нехорошо.

— Ася! Нельзя так разговаривать со взрослыми, — отчитываю её. Господи, я ничего не успеваю, расслабилась тут с Максимом, с Афанасием выясняю отношения, а надо воспитывать детей. Вот что это такое вообще? Я понимаю, что они ревнуют, что не хотят видеть здесь других мужчин. Но всё равно это дико грубо, я никогда не учила их быть хамками. — Асенька, нужно было зайти, поздороваться, познакомиться. Разве этому я вас учила всё это время?

— Ты с ним смеялась, мне это не понравилось, — сердито бурчит старшая, наморщив крохотный носик.

Они с Анной Михайловной такие хорошие. Помогают ей с прополкой и поливкой, животных кормят. А тут просто кошмар какой-то. Второй раз их вижу такими озлобленными по отношению к людям.

— Ася! — вздыхаю, одёргивая дочь.

— Это станет проблемой, — наклоняется Максим к моему уху, помогая натянуть кеды, придерживается меня под локоть. — Я совершенно не умею воспитывать детей. Но я думаю, что воспитанный ребёнок всё-таки лучше, чем невоспитанный, Ксения. Поэтому, в нашем фиктивном браке нам придётся над этим поработать. А иначе девочки вырастут такие, знаете ли, дикие, живущие своими «хочу» и воспринимающие всех окружающих как нечто, чем они могут пользоваться, ну или что-то, с чем будут воевать. Естественно, Ксюшенька, сейчас у вас не хватает времени. Но в общем я считаю, что ребёнок — это адекватное существо и оно скорее полезное, чем вредное.

Я нервно кошусь на него, пытаясь понять, что, чёрт его дери, он такое несёт, но мои мысли все «там». Выбегаем на улицу. Никуша сидит на пеньке и трёт разбитую коленку.

Кинувшись к ней, начинаю жалеть.

— В сторону, дамочки. — Отодвигает меня Максим. — Доктор Айболит спешит на помощь.

Опешив, отстраняюсь. А он внимательно осматривает мою дочь.

— Вы что же, и это умеете, Дубовский? — Душа болит за хнычущую малышку. — Есть хоть что-то, чего вы не умеете?

— Я совершенно не умею играть на цимбалах.

Мы опять переглядываемся.

— Могли бы научиться, Максим, что же вы так?

— Руки не дошли.

— Скорее, молоточки. — Падаю на траву рядом с дочерью и сразу же обнимаю её.

— Ого, молоточки, надо же, как вы хороши в музыкальных инструментах, Ксюша. У вас широкий кругозор. — Он вроде бы отходит к машине, но, честно говоря, меня сейчас это мало волнует, я переживаю за дочь.

— Мама, это кто? — всхлипывает Ника и кривит носиком.

Обнимаю её крепко-крепко. Моя сладенькая.

— Это курьер, — совсем по-взрослому закатывает глаза старшая.

— КуЕл? — повторяет за ней Никуша.

— Ага, он развозит жареное мясо, смеётся с нашей мамой и совсем мне не нравится. Сразу видно, что плохой.

Дубовский возвращается.

— Мама, больно! — Обнимает меня младшенькая, дёргает ножкой, мне так жаль её. — Мама, пусть он уйдет!

Когда с девочками что-то случается, я полностью глупею. Ничего не могу сообразить. Это выше моих сил. Чем там надо мазать, когда ободраны коленки?

— Головой не ударилась? — Осматриваю малышку. Затем отвечаю на их с сестрой просьбу: — Выгнать его не так просто, как вам кажется, девочки, — охаю, пытаюсь разобраться, что же надо делать в такой ситуации.

— Я не могу уйти, девочки, — имеет в виду Максим нас троих, затем смотрит на Нику: — Я должен помочь тебе, маленькая принцесса.

Ника хлюпает носом и ноет. Как и сестра, косится на него маленьким волчонком. Ребёнок капризничает, а я никак не выйду из панического круга. Мамаша года!

— Знаешь ли ты, красавица, — обращается он к Нике, — что я долгое время работал фельдшером в Мермедии?