Макс делает резкий глоток воздуха:

— Непохоже, что ты притворяешься, Ксюшенька, совсем не похоже.

Полдня мы катаемся по инстанциям. Почти все, с кем приходится общаться и вести дела, обвиняют меня в том, что случилось. Они утверждают, что я неаккуратно обращалась с огнем, не следила за пасекой, и, по их мнению, неудивительно, что в итоге она сгорела. А электрик Борис, встреченный возле столовой, и вовсе напоминает мне о том, как было бы стыдно отцу за такую безалаберную дочь. И как некрасиво сваливать свои беды на Афанасия. От этого горько и неприятно. Но я стараюсь абстрагироваться. Сколько можно плакать?

Последней каплей становится столовая, куда меня не хотят брать на работу. Я понимаю, что все эти люди просто боятся Афанасия. И объявили меня персоной нон грата, чтобы не оказаться не в чести у заместителя главы администрации, только от этого не легче. Но я устала плакать и, собравшись в кучку, решаю бороться.

— Может, просто уедем отсюда? — спрашивает Максим.

Он встречает меня, сидя на дереве и спиливая ветки, давно закрывающие окна центральной комнаты.

В столовую он со мной не пошёл, резонно посчитав, что уж там со мной ничего не случится. И, вооружившись лопатой, граблями и пилой, стал приводить дом и огород в порядок.

— Моя семья здесь жила испокон веков. Пасеку держали десятилетиями, берегли землю под ней, передавали её от семьи к семье, потому что она золотая. Я не уеду отсюда из-за горстки неудовлетворённых баб и разъярённого мужика, которому отказали. Перебесится. Да и бабы поговорят и найдут другой повод для сплетен. Вот недавно младшая сестра участкового Виктора встречалась в Большевике с молодым человеком, все думали, с ровесником, но, когда она привела его в дом, мягко говоря, одурели. Ему оказалось сорок пять лет, а ей-то всего двадцать два. Внешне симпатичный, подтянутый, но не молоденький мальчик. И у него не было до этого брака и детей. Сестра Виктора сообщила, что переезжает к нему. Тот на общем празднике распинался, что женщины у него были, но только разово, для постели, а вот она — это его первые серьёзные отношения. Ну и все, естественно, шептались: что с этим мужиком не так, что ни одна баба до этого его не захомутала? Однако жениться они не планировали, так и жили. Ты бы знал, как наша «деревня» гудела из-за этого.

— Ого, какой разврат, стыд и срам! — Дерево скрипит, летят стружки. — Надеюсь, они расстались и ваши местные успокоились? — прикалывается и пилит дальше Максим.

— Вот нет, в том и дело, что когда она забеременела, она его выгнала, а он никуда не ушёл и, чтобы её не потерять, женился.

— Не мужик, а скала просто! Все препятствия преодолел.

— Максим! — смеюсь, хотя надо бы переживать и грустить.

Зажмурившись от солнца, он смотрит на меня, подмигивает.

С ним все проблемы кажутся легче. Зависнув друг на друге, мы улыбаемся.

Это же надо, как чужой человек вдруг стал таким близким. Вот вышла из столовой и бегом к Максиму, рассказывать что и как. Чудеса.

— Афанасий завидует нашему счастью. Может, ты и права — перебесится.

— Он ведь даже не жил со мной и понятия не имеет, какая я зануда, не говоря уже о детях, но зачем-то упёрся рогом. И пытается потешить свое ущемлённое самолюбие.

— Ещё не хватало, чтобы он жил с тобой.

— Ну ведь он замуж предлагал.

— Не нервируй меня, Ксю, у меня пила в руках.

Зардевшись, опираюсь спиной о ствол дерева и, вздохнув, скрещиваю руки на груди. Каждый день какое-то горе, сегодня вот в столовую не взяли, хотя там точно нужны руки.

— Мне казалось, что он нормальный человек. Это всё дело во мне. Бестолковая.

— Раньше дом был маленьким и хлипким, не так ли, Ксюш? Ты его увеличила, сделала ремонт, пристройку? Взяла на это кредиты, повязла в долгах, но дом стал настоящим двухэтажным дворцом. Разве бестолковая зануда смогла бы управляться со всем этим одна? И если бы не кавалер, мечтающий заполучить тебя себе в жены, пасека и до сих пор приносила бы доход. Ты прелесть, Ксюшенька, и никогда не принижай свои успехи. А мне надо пилить, — наигранно хмурится Максим, сосредотачиваясь на том, что делает.

— Ты давай там поаккуратнее, не отпили сук, на котором сидишь.

— А ты за меня переживаешь?

— Ну конечно, я же хороший человек, а хорошие люди за всех переживают.

Максим смеётся над тем, как я ухожу от ответа. Опилки летят, оседая на волосах.

Я всегда буду хранить в памяти этот романтичный момент, когда, несмотря на то что я стою на земле, а Макс сидит на дереве, истома обволакивает нас обоих и мы храним молчание, игриво переглядываясь. Наблюдаю за его сильными руками и вспотевшим от работы телом, вспоминая о наших поцелуях в машине. Разве так уж важны неприятности, когда он переоделся, натянув джинсы и майку-алкоголичку, и, взяв в сарае пилу, старается ради меня и детей? Ничего уже не имеет значения. Не знаю, кто он, но он замечательный. И всё будет хорошо. Земля ведь под пасекой моя. Купим новые пчелиные семьи. Он мне поможет с этим, да, но я отдам ему деньги и заработаю снова.

Всё, что ни делается, всё к лучшему, и получится у нас справиться. Я уверена. Поженимся, и никто не отберет у меня деток.

В этот момент скрипит калитка. Максим перестаёт пилить, а я оборачиваюсь.

— Здравствуйте, Ксения, — здоровается гостья.

— Здравствуйте, Ирина Игоревна, — отвечаю, понимая, что это нехороший знак.

Ирина Игоревна работает в нашей администрации и руководит земельным отделом. Весь оптимизм мгновенно улетучивается.

— Уважаемая, Ксения Владимировна, неравнодушный гражданин, — роется она в сумке, выуживая документы, — обратил внимание местных властей на ненадлежащее состояние земли под вашей пасекой, инициировав проверку.

Максим спрыгивает с дерева и перехватывает бумаги. Читает.

— Надо же, как у вас тут всё быстро работает! Только ночью пожар был, а к обеду уже гости из земельного отдела пожаловали. Гордись, Ксюшенька, ради тебя вся «деревня» дела насущные побросала. Вот что значит, честь и достоинство большого человека затронуты. Весь колхоз ради Афанасия старается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сердце, как будто спотыкаясь, приостанавливает свой бег.

— Ксения, я всего лишь представитель государственного органа и передо мной распинаться не стоит. Это вы прокуратуре расскажите, что заросли борщевика по контуру вашего участка к вашей земле не относятся. Но я ведь тоже человек, а не монстр какой-то, я с этим вопросом обращалась к ним, и не один раз, и мне сообщили в прокуратуре области, что бороться с борщевиком должны землепользователи. Причём систематически!

Ирина Игоревна не зря на своем месте работает, хватка как у бульдога. А я опять разволновалась и ничего не соображу. Это Максим разъясняется с чувством, толком и расстановкой, а я тупо спорю с ней, переходя на личности.

— Мы с покойным мужем всегда за этим следили, просто когда его не стало…

— Ксения, вы успокойтесь и не кричите, для начала вам грозит штраф до пятидесяти тысяч. И радуйтесь, что вы не на госслужбе, вот мне бы пришёл штраф на все семьсот.

— Господи, нет у меня лишних пятидесяти тысяч!

— Спокойно. — Обнимает меня Макс за плечо, потирая его. — Даже не думай об этом. Главное, чтобы земля осталась твоей.

— Вот этого я вам обещать не смогу. — Запихивает бумаги обратно в свою сумку-ридикюль Ирина Игоревна, качая головой.

— Это в каком таком смысле? — мрачнеет Максим.

— Нарушение обнаружено. Как быстро последует наказание? Не очень быстро: сразу изъять землю никто не имеет права. На первый раз вам выдадут предписание об устранении нарушений. Если вы не исправитесь, на второй раз к предписанию прибавят штраф. И лишь на третий раз может быть вынесено решение об изъятии земли. Но для того чтобы решение имело законную силу, оно должно быть подкреплено экспертизой. Она уже завтра начнет свою работу. Вам повезло, у нас нет образцов почвы, какой она была до вашего вмешательства.