Я сдурела. Я поехала крышей и обносилась умом.

Максим рядом! И постоянно меня трогает, ласково поглаживая.

— Ты красивая.

И пока он касается, тянет и мнёт меня, я ощущаю себя желанной и шикарной. Это что-то новенькое, раньше такого не было.

— Ксюшенька, рядом с тобой я как пацан.

Опускает руку ниже, трогает мой живот, избавляется от сарафана. И это зажигает внутри меня новый огонь страсти. Максим не переставая гладит, и я, находясь в каком-то не поддающемся разумному объяснению чувственном безумии, вообще ничего не соображаю, лишь ощущаю ликование и щенячий восторг.

— Дай мне на тебя посмотреть, — шепчет Максим и ловко перетаскивает на себя.

Третий раз подряд? Немыслимо!

Но я не могу сопротивляться и, конечно, подчиняюсь.

Несмотря на ночную прохладу, мы оба потные, обезумевшие, увлечённые пылающей жгучей страстью. И я снова прихожу в состояние одури.

Его божественные руки дарят мне счастье, и я не могу остановиться. С ума сойти: сколько же во мне накопилось женской чувственности?!

Очередная резинка летит в кусты, загрязняя природу и снижая качество экологической обстановки. От переизбытка эмоций, волнения и страсти опадаю на каменную мужскую грудь. Хриплю, как хрипит ржавый инструмент, когда концерт в полном разгаре.

Обалдеть! Со мной. Никогда. Ничего. Такого. Не было!

— Я же говорила, что ты Копперфильд. Иллюзионист и гипнотизёр, известный своими зрелищными фокусами.

— Ну нет, дорогая Ксюшенька, просто тебя ещё никогда не любили так качественно. Я старался.

Прыснув со смеху, чувствую дичайшую слабость и, несмотря на то что мы на улице, просто отключаюсь, лёжа на муже.

И сквозь беспамятство ощущаю, что, кажется, Максим поднимает меня с земли, укутывает покрывалом и куда-то несёт.

Макс несёт меня на руках. Когда он вот так жмёт к груди, его насыщенного запаха гораздо больше. Притулившись, веду носом, сладко зеваю. Чувствую, Дубовский смеётся.

Мне хорошо и тепло, а ещё я очень устала и не могу пошевелить даже пальцем ноги. Но это утомление почти что волшебное.

— Ты по-прежнему не одет. Если кто-нибудь заметит нас в таком виде, ближайшие триста лет мы не отмоемся от сплетен.

— Зато никто не посмеет назвать наш брак фиктивным. — Гасит мое копошение нежным поцелуем в лоб.

— Если именинников тянут за уши, за что же тогда нужно тянуть жениха? А, Ксюнечка? — веселит меня анекдотом в тему мой новоиспеченный муж.

И я, хихикнув, блаженно потягиваюсь в его объятиях. Несмотря на миллион жадных и грязных поцелуев до этого, я залипаю на его губах.

Они такие крупные, красиво очерченные жёсткой щетиной, но не бабские, совершенно не женственные, а наоборот — дерзкие, мускулинные, как у хищника.

— Ты похожа на сытую кошку, мадам Дубовская. — Подмечает мой взгляд.

— Вот это нам ещё предстоит обсудить, — шутливо прищуриваюсь.

Хотя, честно говоря, мне не хочется ругаться.

— Я уж думал, никогда не дождусь скандала по этому поводу.

— Эй, по-твоему, я скандалистка?

— Ты, как любая женщина, любишь создавать шум, если считаешь, что твои права нарушены.

— То есть ты понимаешь, что записывать меня на свою фамилию, не спросив разрешения, было, по крайней мере, некрасиво?

— Естественно, — улыбается. — Я просто хотел посмотреть на то, как вытянется твоё лицо.

Шаловливо закатываю глаза.

— Поставь меня на место, завоеватель, — в шутку смотрю на него искоса, как бы мечу глазами молнии, но на самом деле испытываю восторг, по-прежнему обнимаю его. — На что ты рассчитывал, Дубовский? Что я подмахну документ и не замечу? Оглохну от радости и счастья?

— Да, именно так я и думал.

— А вдруг я дала бы заднюю?

— Сбежавшая невеста? Ты бы так со мной не поступила. Ты хорошая. Хорошие девочки не требуют подарков, не устраивают истерик и не бросают женихов перед алтарём из-за фамилии.

— А что там с подарками?

Максим смеётся. Подносит меня к автомобилю и, переложив на одну руку, пытается открыть дверцу. Но у нас не получается. И, рассмеявшись ещё громче, он позволяет сползти по его телу, чтобы открыть машину нормально. Но я не спешу попасть в салон. Обнимаюсь с ним, прижимаясь крепче.

Его сильные руки гладят мои голые плечи и спину. И физическая слабость — такая, словно по мне проехал подаренный нам на свадьбу трактор — сменяется внутренним наслаждением и покоем. Похоже, я нашла «своё» в лице этого таинственного мужа напрокат.

Мне нравится в нём совершенно всё, и сердце, вытянувшись в струнку, снова готовится выйти на батут. Сейчас начнётся показательная программа.

Его улыбка. Его желание помогать нам. И даже запах пота с какого-то момента вдруг кажется родным и знакомым. Как там говорят умудренные опытом психологи? Самое главное в отношениях — это чувство страстной привязанности к друг другу. И нужно встречаться не меньше года, чтобы понять, что ты чувствуешь.

Сглатываю слюну, смущаюсь, глядя ему в глаза. Утопая в них.

О боже, кажется, мне не нужен год.

Провожу руками по его мускулистым предплечьям и снова млею, задыхаясь. И Максим свои не отводит. Молчит и тоже обнимает за талию. И почему-то мрачнеет. Отворачивается, оглядывается, щурится. Словно что-то ищет. Поднимает одну руку и кладёт на мой затылок, нежно перебирая волосы.

И ночь будто становится ещё тише, даже листва не шелестит.

Высоко над головой сквозь тёмные кроны пробивается лунный свет.

— Куда мы поедем, здесь же близко?

— Да мало ли куда, Ксюшенька. Главное, что вместе.

— Тоже верно.

Его шершавые пальцы скользят по моим губам, и сердце таки начинает свои цирковые трюки. Крутит сальто, которое, как и положено, делается на значительной высоте. Неискушенный зритель вряд ли поймёт, когда два сальто-мортале, а когда три… Но Максим так на меня смотрит...

— Тут такое дело, Ксюш... — Отпускает на секундочку, хлопает себя по несуществующим карманам, потом вспоминает, что на нём нет штанов.

Я снова смеюсь.

— У меня есть для тебя свадебный подарок, но суть не в этом.

Он смотрит на небо, улыбается луне, потом облизывает губы и снова фокусируется на мне.

— Кажется, я в тебя втюхался по самые уши.

— Что ты сделал?! — смеюсь, захлебнувшись эмоциями.

— Влюбился. И нет мне прощения.

— Что ты сделал?! — смеюсь, захлебнувшись эмоциями.

— Влюбился. И нет мне прощения.

Каменею, перестав улыбаться. Наши взгляды скручиваются как спагетти на вилки. Происходит немой диалог. И я не знаю, что и думать. Может, мне послышалось? Опускаю голову и отхожу в сторону, кутаюсь в покрывало и ёжусь, будто от пронизывающего тело холода.

— Максим, такими вещами не шутят. Это не смешно.

Слышу его усмешку. Дубовский поднимает руку и нежно касается моего плеча.

— Я и не думал шутить, Ксюшенька.

Мотнув головой, скидываю его руку. Сейчас мне дискомфортно от его прикосновений. Надо подумать. Я не переживу, если он издевается. Для меня всё очень серьёзно, и подобные шутки неуместны.

Снова смотрю на улыбающегося Дубовского и почему-то вспоминаю Ивана, своего первого мужа. И то, как обильно он потел, вытирая платочком виски, признаваясь в любви. В тот день у него под мышками и на спине образовались круги, а волосы стали влажными. Я тогда подумала, что у него инфаркт случится, так сильно он переживал.

А Максим сообщил это с лёгкостью, словно это не доставило ему никаких сложностей. Сегодня одну люблю, завтра — другую. А я вдруг чётко понимаю: хочу, чтобы только меня. Внутри всё трясётся. Так дрожат стёкла, когда мимо проезжает поезд.

— Ты меня совсем не знаешь, Максим. Не надо бросаться такими словами. Мне не нравится. Всё было хорошо. — Мну край покрывала. — Но это правда лишнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слышу его глубокое дыхание, он снова пытается прикоснуться. Отступаю.