Аккуратно сползаю с кровати, переношу младшую дочь в её постельку. А старшую заботливо накрываю одеялом. Долго стою над малышками и наблюдаю за тем, как они спят. А затем, тихонько прикрыв за собой дверь, иду на кухню, где встречаю Максима.

И, замерев на пороге, цепенею, лишившись языка, потому что Дубовский совершенно обнажён. Из одежды на нём только белые хлопчатые трусы, причём именно трусы, а не шорты или боксеры. Он отчего-то мокрый, всё его загорелое тело блестит под тусклым светом старой лампочки. И он хлещет воду из моей любимой чашки. При этом смотрит исподлобья. Да так проницательно, что тоже хочется раздеться. Этот неожиданный эффект после нескольких часов знакомства пугает. От вида его мускулистой фигуры захватывает дух. Тёмные волосы покрывают не только грудь и руки, они на крепких спортивных бёдрах, гладком рельефном животе и мощных икрах. При этом они идеальны. Не слишком густые, но придают ему дополнительной мужественности. Влажная ткань прилипла к телу и капельку просвечивает.

От представшего передо мной зрелища стены в комнате чуточку наклоняются. Я чувствую себя навеселе. И совершенно точно ощущаю себя маньячкой.

— «Дольче Габбана»? — выдавливаю из себя с постыдным хрипом, имея в виду его белые трусы.

Он стоит босиком на моём деревянном полу, с него медленно и тягуче стекает вода. И ступни с пальцами у него его тоже идеальные. Я отворачиваюсь, ищу куда бы уткнуться взглядом. Выбираю ножку стула, чтобы только перестать жадно разглядывать Максима. Сдерживаюсь, едва не расхныкавшись.

Ну не бывает так! Красивый, интересный, спортивный, терпит всё, что тут происходит и смотрит на меня как мишка Гамми на горшок с мёдом. Ну это же фантасмагория какая-то. Жизнь ведь не сказка, а моя-то тем более.

— Да, как ты догадалась?

— Я бы хотела сказать, что по модели и фасону, но на самом деле ткнула в небо пальцем.

Он смотрит ещё жарче.

— Хочешь, я подойду?

— Нет, — испуганно и застенявшись. — Я решила, что наш брак должен быть деловой сделкой. Иначе опять начнутся неприятности, — говорю так робко, что аж сама в это не верю.

Кивнув, Максим пьёт воду дальше.

— Ты чего не спишь? Неудобный диван?

Конечно неудобный, его ещё дед моего деда продавил, глядя в телевизор и шурша газетой, но лучше разговаривать, чем истекать слюной рядом с Дубовским. Я прям ощущаю, как прихожу в состояние отупения, настолько Дубовский хорош в этом своём хлопчатобумажном одеянии и при лунном свете из окна. А лампочка-то паршивая. У меня телефонный фонарик ярче светит, чем это чудо техники из моего сарая.

— Голова разболелась, — озвучивает причину своей бессонницы.

— Понятно. У меня есть полотенце, — имею в виду, что если он обливался из моей бочки, то я могла бы предложить ему вытереться, потому что сейчас с него буквально капает.

Но это так дьявольски красиво. И я не могу перестать любоваться.

А надо бы! Просто необходимо!

Я ведь решила вести себя построже. Вон, один мужик уже петард накупил — прибить мечтает. В то же время второй красавец влажный по дому разгуливает.

— Что за люди были у меня во дворе? Те, спугнувшие Афанасия?

Максим ожидаемо игнорирует мой вопрос и продолжает разглядывать.

— А тебе не жарко?

О, ё-мое. Я всё ещё в дурацкой, тёплой кофте. Сдираю её с себя и рваными нелепыми движениями складываю в несуразную кучку.

Максим стоит напротив, убирает чашку и, опершись рукой о мой стол, продолжает увлажнять пол.

Думала, майка-алкоголичка ему идёт. Но вот этот вид просто стопорит меня, как авто в середине гигантской столичной пробки.

И уйти нельзя — сзади давят, и вперёд не дёрнуться — там опасно.

Опять он так смотрит, что я ощущаю себя наклюкавшейся в стельку. Дубовский сверлит взглядом со страстью и бешеным желанием.

И я уже всерьёз планирую залезть в бочку во дворе вслед за девочками, когда...

В окно моего дома кто-то стучится. В первое мгновение, вскрикнув, зажимаю рот ладонью. Я мгновенно решаю, что это кто-то чужой, посланный Афанасием прибить нас. А лицо у него в саже, чтобы мы не узнали, кто это. Перед домом стоит мужик с перемазанной рожей, и он будто монстр. Я, в связи с последними событиями, так пугаюсь, что аж пошатываюсь, хватаясь за подоконник.

Максим же, несмотря на головную боль, действует чётко и быстро. Вот что значит — мужчина в доме. Без лишних прелюдий он идёт в спальню к шифоньеру, сам находит там спортивные штаны мужа и одну из его простых белых маек.

Но пока Дубовский одевается, в размазанных чертах черноликого я узнаю Егорку. С души падает камень, аж отпускает. На стрессе сразу не узнала. Прибила бы этого младшего помощника пчеловода.

Открываю окно и начинаю на него ругаться, правда шёпотом, дабы не разбудить детей:

— Ты хоть понимаешь, как ты меня напугал? Что это такое?! Зачем ты физиономию раскрасил?

— Я ничего не красил, я печку чистил в своём доме, где у меня, между прочим, ремонт идёт. Михайловна не любит, когда я днём там занимаюсь. Делами грузит. Так вот, печка как «чихнет на меня», я потом столько золы вынес на дальнюю кучу, что мама не горюй. И когда я туда ходил, ну на кучу эту, я увидел, что возле нашей пасеки кто-то шатается. Проверить надо бы, Ксения Владимировна! Я дедово охотничье взял.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он подымает руку вверх, демонстрируя мне старое ружьё с хоккейной шайбой на прикладе. А я снова нервничаю. Ну что за день сегодня такой сумасшедший?

— Ага, ты хоть раз стрелять из него пробовал, партизан?

— А как же? В десять лет с дедом, на опушке по банкам.

Перепугавшись в тысячный раз и ничего не продумав, отчаянно бегу обуваться.

— Можно узнать, куда это ты одна собралась? — Ловит меня за руки у двери Максим.

— Так пасеку надо проверить! Спасать! — почти кричу воинственно настроенным голосом. — Она почти что мой третий ребёнок. Я не допущу, чтобы Афанасий с ней что-то сделал!

— А этот черномазый за окном? Кто он? Ещё один твой кавалер?

Закатываю глаза и громко выдыхаю. Нашёл, о чём думать. Ревнивый фиктивный муж.

— Пфу на тебя, Дубовский. Глупости какие. Он же молодой совсем.

Максим не дает мне выйти. Удерживает на крыльце. Не могу я, когда он так близко, теряюсь как будто. Особенно после «мокрой сцены» на кухне. Он действует на меня сильнее рябиновой настойки Михайловны. Жених окаянный.

— Моя двоюродная сестра, Ксюшенька, — спорит он насчёт разницы в возрасте, — будучи преподавателем в университете, закрутила роман со студентом. Первого курса. Новобранцем, можно сказать. А увидела она его впервые ещё на последнем звонке в школе.

Округляю глаза, а его ладонь всё ещё давит на мой локоть.

— Очень круто, — смотрю на Максима искоса. — Я такое полностью осуждаю. И подобных преподавателей надо гнать из университета ссаными тапками. Это же ребёнок! Мальчишка совсем.

— Ага. — Открывает Максим дверь из дома и первым выглядывает наружу, вооружившись кочергой, он полностью контролирует ситуацию. — Видела бы ты этого ребёнка, когда ему исполнилось восемнадцать. Там конь. Выше меня и шире в плечах. Он ей проходу не давал, приставал так, что искры летели.

У нас каким-то образом очень быстро наладился контакт. И мы с моим фиктивным мужем понимаем друга с полуслова. Не знаю, как так вышло, учитывая, что мы живем в совершенно разных мирах. Но факт есть факт.

Спешу за Дубовским. В темноте, на улице, где поют сверчки и хлюпают жабы, мой боевой настрой капельку тухнет, потому что ни черта не видно.

— Твоя двоюродная должна была головой думать, а не… причинным местом. И жёстко ответить «нет»!

— Так же жёстко, как это сделала ты, Ксюшенька? — обернувшись, подмигивает Максим, намекая на то, как я таяла в его объятиях, отвечая на поцелуи.

Стыдоба, поймал с поличным! Взбесившись, что он указал мне на мою слабость, и вооружившись шваброй, прихваченной на крыльце, припускаю быстрее.