А еще Виктор Александрович вполне обоснованно полагал, что если бы не эти полицейские, то на красной площади мог запросто состояться последний бой
Зубовых в истории страны. Изменения в реестре благородных уже произошли, и огромное количество недоброжелателей уже было осведомлено о том, что род более никто не защищает. Месть – это дело, в котором надо бы обязательно успеть первым, особенно когда мстить можно только двоим. Вряд ли кого из мстителей смутило бы многочисленное число зевак и прохожих, равно как и случайные жертвы. Откупились бы.
В общем, в полицейском «уазике» Зубовы разместились безо всякого конфликта,
заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицо к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически.
Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, «клюнув» на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям.
Попросту – даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля – личная территория Императора. Более никто такую наглость не практиковал.
Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания.
- Сдурел?! Освободи дорогу! – Не сдержался водитель «уазика», сигналя машине впереди.
Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло – дорогу загораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую занявший встречную полосу.
Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и
Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании – справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый опель.
Но вместо конструктивных действий, с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника – той же расцветки и модели, она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла «уазик» сзади, не давая отъехать назад.
Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, касаясь пальцами правой руки перстней с крупными ярко-алыми гранатами, надетых на левой – слишком броскими и алыми для мирного наряда, оттого завораживающими в своей пугающем сходстве с цветом крови.
- Женщина! – Вышагнул ей на встречу водитель полицейской машины и спотыкнулся о величественный взгляд. – Гражданка… Леди…
- Ваше сиятельство, - поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от «уазика», с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные.
- Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! – Хоть и оробев,
но вполне уверенно произнес водитель.
Все же, не абы где служат, а в Кремле – и князей видали, хорохорился он про себя.
А там из другой двери «бобика» вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь – не помочь, так поддержать морально.
- Не имею желания препятствовать, - низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. – Свидетельствую, что двое на заднем сидении машины – это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству.
- А вы, ваше сиятельство, из каких земель? – Отчего-то занервничал напарник,
положив руку на рацию у нагрудного кармана.
- Князья Борецкие мы, - с ироничным прищуром посмотрела на него леди.
- Так их поди двадцать лет, как нет, - ляпнул водитель.
- Девятнадцать, - охладел голос княгини. – Двадцатый следующим годом будет.
Будьте любезны, откройте дверь машины.
- А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем. – Уверенно ответили ей,
загораживаясь начальственной волей. – У нас приказ их до отделения доставить.
Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком осыпалась комьями на асфальт и порог автомобиля.
Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший.
И напряженно – словно узнавая и не веря – его сын.
- Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! – Сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление.
Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то,
что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было.
- В самом деле, не оставят вам этого просто так, - посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины.
Он не помнил княгини, и он точно знал, что всех Борецких вырезали до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего.
- Это вы? – Как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын.
Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу.
- Я. – лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. – Пойдешь со мной?
- Пойду! – Радостью отозвался Пашка, подавшись вперед.
- Сын! – Строго осадил его отец. – Ты знаешь… Ее сиятельство?
- Знаю, - в полный голос произнес сын.
- Ваше сиятельство, - обратился Зубов к леди. – Наше общество может вас изрядно стеснить.
- Еще минут пять – вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой.
- Какие условия нашей эвакуации? – Сосредоточился Зубов.
Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени, и помнил цену поспешным поступкам.
Тем более, если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном – пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению до них добраться.
- Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения. – Смотрела на него княгиня, что возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное,
что казалось – вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница.
Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь – битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению.
- Во что нам это обойдется? – Был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу.
- Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие - чтобы кое-кто ел мои вареники. – И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему.
- Папа, просто верь мне. – Настойчиво произнес Паша.
Виктор Александрович замер, будто просьба затронула нечто глубинное в его душе. Неуверенно повел плечом, оглянулся на сына – и, обогнув узкое кресло,