Эристель предполагал, что эти актеры приехали вместе с ярмарочными торговцами и, скорее всего, поселились на разных постоялых дворах, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сам Родон наверняка четко знал, с кем имеет дело, и, быть может, пригласил чужаков лишь для того, чтобы хоть немного потеснить проросшую на своем театральном троне Амбридию Бокл.

Его замысел удался на славу. Матильда с трудом успокаивала рыдающую навзрыд подругу, которая проклинала «фокусников» с такой ненавистью, что те непременно должны были взорваться по-настоящему. Теперь Амбридия была совершенно не уверена в том, как воспримет ее спектакль зритель. То и дело она обращала к Матильде свое заплаканное лицо и причитала о том, что проклятый Родон задумал ее извести.

— Ничего, ничего, я найду на него управу, — сквозь слезы повторяла она. — Я найду способ заставить этого зажравшегося богача не лезть не в свое дело. Клянусь всем, что у меня есть.

Матильда с деланым сочувствием поглаживала ее по плечам, мысленно смеясь над тем, что Джинны собрали со сцены все деньги, не оставив Амбридии даже ломаного медяка. Когда огненные создания попросту исчезли, Большая Ма испытала ужас, что деньги так и останутся лежать на сцене и их соберет следующий выступающий, то бишь Амбридия. Но, к счастью, даже темные духи, коими считала их Матильда, тоже не гнушались копить деньги. И в этот миг женщина испытала к ним искреннюю симпатию.

— Успокойся, Амбри, тебе еще нужно выйти на сцену, чтобы объявить о начале спектакля. Неужели ты хочешь предстать перед зрителем заплаканной? Господин Двельтонь наверняка будет хохотать всю ночь, вспоминая твое опухшее лицо.

Эти слова подействовали, как увесистая оплеуха, отчего Амбридия мрачно уставилась на свою подругу.

— Ты права, Тили. Не хватало мне еще радовать этого феодалишку. Пусть думает обо мне, что хочет, но именно я буду смеяться последней, когда зрители начнут аплодировать. Я закрываю праздник, а это значит, что люди запомнят меня. Я слишком много усилий потратила, чтобы отдать свой триумф каким-то дешевым ярмарочным циркачам. Что там их вспышки да искорки, когда я показываю изнанку этого города. Все, кто пришел сегодня на эту площадь, пришли из-за меня. И я покажу людям то, что они хотят увидеть.

Время, чтобы успокоиться, Амбридия все-таки нашла. Вместо того, чтобы объявить первую сценку, она вновь изменила последовательность выступлений, и на помост поднялась Дизира Агль, высокая худосочная женщина в бледно-желтом платье. Цвет ее наряда не был таким вызывающим, как у Амбридии, однако на Дизире он выглядел не менее неудачно. Узкое сухонькое лицо, изрезанное первыми морщинами, выглядело настолько болезненным, что казалось, будто сразу же после выступления госпожа Агль отправится к праотцам. Старая арфа, которую вынесли следом за женщиной, только дополняла изможденный образ своей владелицы, и Арайа бросила взгляд на отца, гадая, видит ли тот ироничное сходство с картиной, что висит в каминном зале замка Двельтонь. На ней художник изобразил молодую девушку, сидевшую в элегантном желтом платье на берегу реки, пальцы которой едва ощутимо касались струн старой арфы.

Именно этот образ Дизира стремилась передать в своем выступлении. Будучи замужем за состоятельным землевладельцем, госпожа Агль не раз гостила в замке вместе со своим супругом, и увиденная картина произвела на нее неизгладимое впечатление. Дизира была удивительно точна в деталях. Жиденькие русые волосы она разделила пробором и позволила им свободно лежать на плечах. На запястье она повязала желтую ленту, на которой были вышиты белые цветы. Но удачнее всего Дизира передала позу. Она села подле арфы и в течение всей игры драматично смотрела в небо, чуть приоткрыв губы, словно ждала, когда праотцы поманят ее к облакам.

В городе Дизира Агль была глубоко уважаема. Не последнюю роль в этом сыграли ее фамилия и, конечно же, материальное благополучие, но по большей части именно высокомерие подняло эту женщину до таких высот. Дизира быстро поняла, что чем сильнее унижаешь людей, тем больше они тебя боготворят. Госпожа Агль не лезла за словом в карман и для каждого могла найти такое определение, которое как минимум выжжет на щеках несчастного румянец, как максимум — слезы. Единственными, с кем Дизира предпочитала не проявлять характера, оставались ее супруг и, конечно же, семья Двельтонь. Детей у госпожи Агль не было, но не потому, что она страдала бесплодием, а потому, что напрочь не переносила «маленьких ублюдков».

В ее защиту надо сказать, что супруг тоже предпочитал семье работу, поэтому брак получился весьма удачным. Пехир Агль обладал внушительным участком леса, обширными плантациями, постоялым двором, а также несколькими любовницами и одним внебрачным сыном. В отличие от своей супруги господин Агль слыл дружелюбным весельчаком, однако в делах проявлял себя скрупулезным и настолько ответственным, что даже Родону нравилось с ним сотрудничать. Пехир Агль был тем редким человеком, который свое состояние сколотил с нуля, не имея ни фамилии, ни связей, ни начального капитала, и при этом не испортился. Все высокомерие, которое появляется с годами жизни в роскоши, передалось непосредственно супруге, и Дизира поразительно ловко управлялась с этой чертой характера.

Когда госпожа Агль закончила свое выступление, она смерила слушателей настолько презрительным взглядом, что люди в первых рядах потупили глаза. Затем Дизира обратила лицо к Родону и изящно поклонилась ему, после чего громко произнесла:

— Для меня большая честь выступать перед семьей Двельтонь, с которой я так сблизилась в последнее время. Родон, друг мой, примите мои глубочайшие поздравления с днем основания великолепного города, чьим отцом вы сейчас являетесь. Пусть небо хранит вас и вашу семью, и только самое чистое и светлое окружает вас.

Арайа вновь бросила взгляд на отца, желая понять, как правильно реагировать на приторные речи Дизиры, и следом за Родоном благодарно поклонилась выступающей. Затем девочка посмотрела на обычно бесстрастное лицо Эристеля, и на миг ей показалось, что он усмехнулся. Уголок губ мужчины дрогнул, а в глазах промелькнуло неприкрытое презрение, отчего Арайе показалось, что она видит отражение собственного сердца. К госпоже Агль девочка испытывала сильную антипатию после того, как та влепила их служанке пощечину за пролитую на блюдце каплю чая.

Когда Дизира удалилась, настало время выступления барда по прозвищу Колокольчик. На сцену он поднялся с тремя молодыми женщинами, облаченными в льняные синие платья, и они устроили настолько веселое танцевальное представление, что толпа аплодировала в такт. В перерыве между куплетами Колокольчик так залихватски выплясывал, что в конце потерял равновесие и шлепнулся на пол, отчего зрители еще больше развеселились. Родон уже слышал эту песню, когда Колокольчик репетировал со своими барышнями под окнами его замка, но теперь он мог вблизи рассмотреть выступающих и внезапно понял, что все три женщины весьма недурны собой. Лицо одной из них и вовсе показалось Родону знакомым, вот только мужчина из-за яркого макияжа танцовщицы никак не мог вспомнить, где же ее видел.

Объединяли женщин не только Колокольчик, синие платья и хорошенькие личики: все три красавицы упоминались в письмах некоего анонима, который утверждал, что они практикуют черную магию. В списке ведьм числились и другие молодые девушки, которые имели неосторожность родиться красивыми и, скорее всего, этому анониму отказать. В первое время автором писем Родон считал местного духовного целителя, который якобы проповедовал в городке добродетель и любовь к свету. Однако недавно Двельтонь получил книгу, переписанную почерком того самого представителя духовенства, и разом отверг свои подозрения. Теперь оставалось уповать на лотерею.

Когда Родону поднесли увесистый кувшин, наполненный обрывками бумаги, Матильда почувствовала, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. Кровь стучала у нее в висках, отчего женщине стало тяжело дышать, и она начала интенсивно обмахиваться веером. Большая Ма, как и все жители маленьких городков, в чудеса верила, но не забывала еще и приложить к этим чудесам руку. За несколько минут до того, как кувшин унесли с пьедестала в центре площади, она договорилась со стражником, что отдаст ему треть выигранной суммы, если тот позволит засыпать поверх чужих бумажек целый ворох с ее именем. Прикинув, что Родон не будет просматривать все эти записки, охранник немедленно согласился, и теперь Матильда ожидала секунды, когда господин Двельтонь опустит руку в заветный кувшин.