— Да вы и не успеете, — задумчиво произнес Эристель.

Он бросил взгляд на портрет, висевший на стене напротив входной двери, и его губы тронула едва заметная улыбка. В комнате вдруг отчетливо ощутился запах сырой земли. И, когда северянин посмотрел на Инхира вновь, мужчина уже лежал на полу мертвым. Черная оспа изуродовала его лицо практически до неузнаваемости. Если бы не рыжие волосы, никто бы не подумал, что столь крепкий мужчина, коим выглядел Инхир с утра, мог «сгореть» так стремительно.

Рядом с Гамелем, пораженные той же болезнью, лежали его солдаты. Со смертью начальника стражи исчезла и печать на коже северянина, а также доктора Клифаира и господина Закэрэля. Магическая сила вернулась, и Эристель, переступив через тело Инхира, вышел из комнаты.

Он без помех спустился по лестнице, а редкие стражники, попадавшиеся ему на пути, немедленно падали замертво, не успев произнести ни слова. Из носа, ушей и рта убитых сочилась кровь, грудные клетки выглядели раздавленными. Солдат, прогуливающихся по первому этажу, колдун убил уже иначе. Снаружи не было никаких повреждений, отчего, когда они поднялись снова, уже будучи мертвыми, привратники без подозрений выпустили Эристеля из замка в сопровождении его «конвоя».

Сидя в обеденном зале и дожидаясь, когда к нему приведут «ведьмолюбцев», Элубио Кальонь старался выглядеть как можно более спокойным. В его руках была жизнь теперь уже ненавистного ему Родона Двельтонь, была власть над городом и скорее всего в ближайшее время появится уважение собственного отца. Спокойствие — это то, что отличает победивших от проигравших. Впрочем, до спокойствия Элубио тоже было далеко. Состояние молодого мужчины можно было сравнить разве что с эйфорией, пьянящей и головокружительной, и то и дело он невольно улыбался своим мыслям. Каждый крик, доносившийся до него снаружи, звучал, как неоспоримое подтверждение того, что замысел удался. И Дарий Кальонь наконец посмотрит на своего сына не как на пустоголового красавца, а как на смельчака, который послужил на благо своей семьи.

А ведь с самого детства Элубио чувствовал себя ничтожным в глазах собственного отца. Вся любовь доставалась его старшему брату, Карэлию, и, наверное, то действительно было заслуженно. Карэлий не относился к красавцам, зато благодаря изворотливому уму уже в семнадцать лет сумел стать смотрителем небольшого городка. Брат умел ловко плести интриги и при этом выходить сухим из воды даже тогда, когда, казалось бы, его разоблачили.

Элубио восхищался им, как восхищались все Кальонь. Карэлий заметно превосходил своих ровесников в учебе и в фехтовании. Он мастерски держался в седле, являлся прекрасным охотником, безупречным танцором и в совершенстве владел несколькими западными языками. Отец гордился им, и никто не сомневался, кто после Дария Кальонь станет смотрителем целого полуострова.

Но судьба пожелала сложиться несколько иначе. Мост обрушился по воле несчастного случая, и виновных в смерти юноши не было. Вот только это не могло успокоить убитых горем родителей. Тело Карэлия, переломанное и окровавленное, внесли в зал в тот момент, когда у Дария проводился совет касательно борьбы с морскими грабителями, которые то и дело разоряли торговые суда.

Увидев тело мертвого сына, Кальонь, прежде слывший гордым и высокомерным, на глазах у всех бросился к нему и, упав на колени, дико закричал. Он рыдал, прижимая Карэлия к себе, выл, точно раненый зверь, словно и не было никого вокруг. Десятки глаз смотрели на убитого горем мужчину, и собравшиеся господа даже не могли испытывать злорадства по отношению к тому, кого так люто ненавидели. Жестокий и кровожадный тиран выглядел таким несчастным и сломленным, что его было даже жаль.

Этот момент впечатался в память Элубио так сильно, словно кто-то выжег его в сознании. Теперь же, сидя в обеденном зале семьи Двельтонь, юноша представлял, что отец наконец-то посмотрит на него иначе. Быть может, этот взгляд будет хоть отдаленно напоминать тот, который Дарий обращал на своего старшего сына.

После смерти Карэлия Элубио не раз вспоминал, как на похоронах отец приблизился к нему и сквозь зубы процедил:

«Лучше бы ты. Небо — свидетель, лучше бы ты!».

Единственной, кто помог юноше не отчаяться окончательно, была его мать. Ее поддержка придавала ему сил, а также пробудила в нем интерес доказать отцу, как сильно он ошибался. Именно поэтому, прислушиваясь сейчас к крикам людей за окном, Элубио отчетливо различал в них похвалу собственного отца. Быть может, гордый Дарий Кальонь хотя бы извинится за ту боль, которую все эти годы причинял своему сыну. Нет, лучше пусть молча обнимет, как когда-то обнимал Карэлия.

Вырвавшись из пелены неприятных воспоминаний, Элубио прислушался к тому, о чем переговариваются Рикид и Баркал. Говорили эти двое на своем иноземном языке, чем обычно немало раздражали юного Кальонь. Однако в этот раз молодой человек не стал их за это упрекать. Радость настолько вскружила ему голову, что, когда в зал наконец ввели господина Двельтонь, Элубио даже не сразу понял, что стражник обращается к нему.

— Ах, Родон, — произнес юноша, смерив бывшего смотрителя города снисходительным взглядом. — Ты плохо выглядишь. Неужто очередная бессонная ночь?

Господин Двельтонь не ответил, но его глаза говорили яснее слов. Мужчина действительно выглядел уставшим. Темные круги, болезненная бледность, сухие губы и очертившиеся морщины добавляли Родону возраста, однако даже это не смогло уничтожить благородную красоту его лица.

При виде этого зарвавшегося юнца, Двельтонь почувствовал, как его сердце начинает биться быстрее. Он не тешил себя надеждами, ожидая милости со стороны Элубио, но всё же надеялся, что ему удастся хотя бы защитить своих дочерей. Родон всё еще не хотел поверить в то, что Элубио решится приговорить к смертной казни двух невинных девочек.

Однако Родон судил по себе. Утреннее письмо от Дария Кальонь хранило в себе четкое указание — уничтожить всех, кто каким-либо образом может претендовать на власть в захваченном городе.

«Убивая волка, не забудь уничтожить волчат, какими бы хилыми они не выглядели», — писал Дарий.

Требование старшего Кальонь Элубио воспринял с воодушевлением. Он готов был убить кого угодно, если это хоть на шаг приблизит его к отцу. А обстоятельства и впрямь требовали. В своем последнем письме правитель Южных Земель велел угомонить народ любым способом. Даже если для этого придется пожертвовать Родоном Двельтонь. Информацию о том, что среди приближенных бывшего смотрителя полно чернокнижников, правитель юга получит уже после исполнения смертного приговора. И наверняка испытает облегчение, если до сих пор находился не в ладах с совестью или здравым смыслом.

— Лучше скажи мне, что ты собираешься делать с девочками? — тихо произнес Родон. Эти слова дались ему нелегко, но ради своих детей он готов был даже опуститься на колени.

Элубио весело улыбнулся, демонстрируя ряд красивых белых зубов, а затем задумчиво произнес:

— Даже и не знаю, Родон. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я должен послужить своему народу, а люди требуют казни всех Двельтонь.

— Ни Найалла, ни тем более Арайа не являются для тебя угрозой, — ответил Родон. Слова Элубио попали в цель, но мужчина изо всех сил пытался это скрыть. — Отпусти их. Если ты хочешь устроить представление на главной площади, у тебя уже есть один актер. Зачем убивать беспомощных девочек? Хочешь править? Так начни правление с милосердия, а не с жестокости. Тебе нужна чья-то жизнь, так забирай мою, но не…

— Замолчи, — насмешливо перебил его Элубио. — Ты разве видишь где-то палатки, весы или торговцев? Я не вижу. Смотрю по сторонам и не вижу. А, значит, мы не на рыночной площади, чтобы устраивать торги. Я — смотритель этого города, мой народ меня поддерживает, а это значит…

В тот же миг Родон дернулся в сторону ненавистного юнца, желая добраться до его горла. Отчаяние и бессильная ярость охватили мужчину настолько, что он уже не задумывался о последствиях. Однако стража всё же успела удержать его на месте.