— Замолчите, Клифаир, — резко перебил его Инхир. — Меня не волнуют ваши старческие бредни. Вы отправитесь в огонь, как и все чернокнижники, но до этого преклоните колени перед своим новым правителем и покаетесь…

Договорить Гамель не успел. Губы старика что-то беззвучно прошептали, и мужчина отлетел к стене, больно ударившись спиной. Следом на пол рухнул еще один стражник, перед этим успев издать лишь жалобный крик. Но атаковать остальных Клифаиру уже не удалось. Магическая печать появилась на его шее, и те жалкие колдовские силы, которые были у доктора, внезапно исчезли.

— Зря ты это сделал, старик! — процедил сквозь зубы Инхир. Поднявшись с пола, он приблизился к Клифаиру и наотмашь ударил лекаря по лицу. — Силенок у тебя не хватит со мной тягаться.

Затем Гамель обратился к стражникам:

— Отведите этого дурака к господину Кальонь и расскажите людям, как он оказал сопротивление. Затем отправляйтесь за семейкой Двельтонь. За отшельником и северянином сам схожу: вдруг у нас есть еще один недоделанный маг.

Спустя несколько минут крики толпы вновь усилились. Новая информация о покушении чернокнижника на жизнь начальника стражи обрастала все новыми подробностями, и Амбридия Бокл уверенно рассказывала о том, как Клифаир убил троих охранников.

— Уничтожьте чернокнижника! Он опасен! — кричали люди, внимая страшной истории.

— Инхир Гамель сумел запечатать его силы, но остались другие! — продолжала науськивать Амбридия.

— Да здравствует Инхир Гамель! Смерть чернокнижникам и их пособникам!

Лин Стагр, более известный людям по прозвищу Колокольчик, растерянно наблюдал за происходящим, стоя чуть поодаль. Против такой толпы никто из союзников Родона выйти не осмелился, поэтому бард молча взирал на бушующих горожан. Искаженные ненавистью лица казались ему какими-то незнакомыми, словно Лин впервые повстречал этих людей. Разве эта вежливая белошвейка, госпожа Мелонь, могла кричать так яростно? Разве улыбчивый гончар Хоки мог сыпать такой отборной бранью? За одну ночь горожан словно подменили, и теперь эти озлобленные, сверкающие глазами люди крайне фальшиво играли роль прежних жителей. Господин Симь в ярости топтал знамя с изображением герба семьи Двельтонь, а затем и вовсе толпа решила сжечь злосчастный лоскут ткани.

— А ты что молчишь, как пень? — услышал Колокольчик голос Матильды Жикирь. — Поддержи народ! А то стоит тут, рот разинул, глаза выпучил, ни дать ни взять карась, придавленный колесом телеги. Люди добрые, только гляньте на этого молчуна!

— Да кричу я, кричу. Устал просто! — испуганно воскликнул Лин. — В пекло! В пекло!

— Вот так-то лучше. Ишь, бездельник! Только и делаешь, что моего мужа с толку сбиваешь. Сидят в «Подкове», два дурака, один другого бесполезнее.

Лин поспешно отодвинулся от Большой Ма и на всякий случай еще несколько раз крикнул «В пекло Двельтонь!».

Люди перестали на него коситься, и бард вздохнул с облегчением.

— Я за тобой слежу! — услышал он грозный голос Матильды прямо у себя за спиной и невольно подскочил от неожиданности.

— Да кричу я! Сами тоже кричите, госпожа Жикирь. А то со мной разговариваете и отвлекаетесь.

— Я тут с самого утра кричу! А ты ленишься. Хочешь ни за что деньги получить, по глазам вижу!

— Какие деньги? — не понял Лин.

— Ишь какой, еще и притворяется. А ну кричи! Пока не откричишь каждый медяк, домой не уйдешь! Расплодились тут, дармоеды проклятые!

Тем временем, услышав «Да здравствует Инхир Гамель», начальник стражи довольно улыбнулся и направился в комнату господина Закэрэль. Отшельника он застал сидящим в кресле за письменным столом. Вокруг него было множество рисунков животных, которые мужчина успел нарисовать, находясь здесь в одиночестве. Это занятие успокаивало его. Вспоминая пятна на шкурах, форму копыт, длину рогов, Лархан абстрагировался от происходящего и даже забывал о несчастье, навалившемся на него.

Когда Инхир приблизился к нему и без лишних слов наложил магическую печать, отшельник лишь покачал головой.

— Она в капкан угодила. Надо бы присмотреть. Рана загноиться может, — с этими словами мужчина протянул Гамелю рисунок косули, отчего Инхир не смог сдержать смешка.

— Лучше бы о своей жизни подумали, Закэрэль. Что вам до этой косули? Тут людей жгут заживо.

— Люди сами себя жгут, а косуля на сородича капкан никогда не поставит, — с горечью произнес колдун. — И зачем, зачем я поехал? Знал же, что дурное случится.

— Вас еще ни в чем не обвиняют, Лархан, — на миг Гамель даже пожалел отшельника. — Может, и дальше будете в лесу прятаться со своими зверьми. Поклонитесь господину Кальонь, скажите, что восхищены его правлением и готовы ему служить. Может, смилостивится и отпустит восвояси.

— Вы видели когда-нибудь волков, господин Гамель? — спросил Лархан.

— Доводилось на них охотиться.

— Волки просто так восхищаться не будут. Вожак должен заслужить свое право.

— Вы, главное, это не трепите где попало. Может, чуть дольше проживете, — хохотнул Инхир. — Ну же, идите. Не готов я на ваших косуль весь день тратить.

— Да что там тратить. Повязку надо менять, воду приносить да траву свежую, — пробормотал господин Закэрэль. — Что же вы, люди, делаете? А еще в лес боитесь ходить… Город — вот где действительно страшно.

Инхир ничего не ответил. Этот отшельник всегда представлялся ему странным. Вся его тяга к нетронутой природе казалась Гамелю чуждой и ненормальной. Как можно ютиться в лесной хижине, в то время как весь мир мечтает жить в замке? Как можно тревожиться о какой-то косуле, когда всем не хватает золота? Ценности Закэрэля были смешны, и начальник стражи считал, что все это лишь потому, что колдун ничего не сумел добиться. Если бы он был таким же сильным, как Рикид и Баркал, то первым делом зарабатывал золото, выполняя поручения великих правителей. Он бы стремился завладеть большим домом, на такой улице, где живут зажиточные господа, а то и вовсе жил бы в замке подле своего господина. А так Лархан — всего лишь жалкий серый отшельник, у которого вся мудрость заключается в том, чтобы выходить какую-то паршивую косулю…

Последняя комната, расположенная в гостевом крыле замка, принадлежала доктору Эристелю. Инхир ни разу не общался с ним кроме того случая с обидчиками двуглавого Точи. Именно поэтому реакция северянина на происходящее ему была даже интересна. Солдаты говорили, что он очень спокойно воспринял свое заключение, не просит, чтобы его отпустили, не передает записок господину Кальонь.

— Интересно, он вообще осознает всю опасность происходящего? — усмехнулся Гамель. — Или такой же, как Закэрэль, бредит если не о косуле, то о каком-нибудь увядающем лопухе?

Солдаты натянуто рассмеялись. Все еще помнили, что произошло в комнате старого лекаря, поэтому настроение их больше не было таким веселым.

Ободряюще подмигнув солдату, которого Клифаир совсем недавно сбил с ног, Инхир без предупреждения повернул ключ в замке и вошел в комнату лекаря.

Эристель стоял у окна и смотрел на толпу, когда магическая печать возникла на его шее. Лекарь обернулся и бросил вопросительный взгляд на вошедших.

— Доброго дня, доктор Эристель, — поприветствовал его начальник стражи. — Я — Инхир Гамель, начальник городской стражи. Сомневаюсь, что вы — колдун, однако после того, что вытворил доктор Клифаир, я попросту…

Гамель не раз видел этого мужчину вблизи, но, если прежде лекарь казался ему приятным, то теперь лицо северянина выглядело едва ли не уродливым. Ощущение, что он разговаривает с чем-то неживым, внезапно заставило Инхира замолчать.

Но вот странное наваждение прошло так же внезапно, как появилось, и Гамель продолжил:

— … не могу рисковать своими людьми. Идемте, вас желает видеть господин новый смотритель города.

Эристель задумчиво коснулся рукой печати, что красовалась на его шее, точно безобразное клеймо, а затем сухо поинтересовался:

— Неужто вас восстановили в должности?

— А вы сомневались? — насмешливо ответил рыжеволосый мужчина. — Вы, определенно, совершенно меня не знаете, если думали, что я пробуду в отставке долго. Идемте, я не буду повторять еще раз!