— Брюзжит, как заведенная. Ей уже мерещится, что наш дом обокрали, мужчины смотрят на нее с нескрываемой похотью… На нее, представляете? А женщины кривят лица от зависти. К тому же ее якобы унижает подносить воду старикам. Особенно ее пугает тот полоумный дед, который вечно болтает себе что-то под нос.

— Игша? — не поверил Родон. — Он жив?

— Да. С чего ему умирать, если он первым притащился в мой дом? Впрочем, ведет себя прилично, только бубнит какую-то ерунду.

В этот миг Двельтонь переменился в лице:

— Что именно?

— Да ничего особенного, — отмахнулся Пехир. — Что-то вроде: «говорил же, говорил…» И так по кругу, без передышки.

не сказал господину Агль, что Полоумный Игша был куда менее сумашедшим, чем большая часть горожан вместе взятых. Видимо, старику было крайне сложно объяснять свои видения, отчего и получалась бессмыслица в глазах окружающих.

Вот только его пророчества больше не казались у чем-то нелепым. Напротив, сейчас бы Родон многое отдал, чтобы старик предсказал ему его дальнейшую судьбу и ответил на главный вопрос: как воспримет случившееся правитель Южных Земель? Поддержит ли семью Двельтонь или, напротив, послушает Дария Каньонь и обвинит во всем случившемся? Будущее Родона все еще не было предопределено, и он не мог знать, что еще уготовила ему судьба. Разговор с Пехиром лишь помог ему на несколько минут отвлечься от самого главного…

Тем временем в бальном зале замка, где устроили своеобразный лазарет, разместились оставшиеся в живых горожане. Здесь уцелевшим докторам было проще уследить за ранеными, чем если бы они постоянно перемещались по гостевым комнатам. Те помещения, в свою очередь, заняли женщины с грудными детьми, чтобы плач младенцев не мешал отдыхать остальным. Большинство людей все никак не могло заснуть, обсуждая случившееся со слезами на глазах и дрожью в голосе. Произошедшее в каком-то смысле хотя бы на время сплотило несчастных, отчего каждый пытался успокоить и приободрить другого.

Все еще не выпуская любимого мужа из объятий, Матильда Жикирь нежно поглаживала его плечи своими пухлыми ладонями и шептала ему, что все наладится. То, что эти двое остались в живых, стало чистой случайностью, потому что именно в тот момент, когда их дом должна была поглотить огненная волна, в бой с Лавирией Штан вступили «Пустынные Джинны». Матильда до сих пор видела перед собой напряженное лицо Криама, который буквально дрожал всем телом, сдерживая пламя. Он выиграл семье Жикирь драгоценные несколько секунд, и те чудом успели выбраться из дома. Все их вещи сгорели, но теперь Матильда старалась не думать об этом и радовалась тому, что они с мужем выжили.

— Надо бы к сыночку съездить, — бормотала она, все еще всхлипывая. — Ох, Лукио. Справимся мы. Заживем по-новому. Дом нам помогут отстроить, река нас прокормит. Еще лучше прежнего заживем. Небо справедливое, все видит, всем хорошим помогает. Все достойные люди сейчас здесь. А эта Амбридия как жила подло, так же и померла. Я всегда знала, что именно так сложится ее судьба. И спектакли мне ее никогда не нравились. А то розовое платье с воланами делало ее еще более похожей на свинью. Подложи ее на стол мяснику, тот даже не отличит. А ты слышал, Лукио, что она денежки Кальонь себе прикарманить хотела? Весь кошель был набит до треска. Но у западных ворот правосудие и ее настигло. Не нужны нам грязные деньги этой мерзкой семьи! Мы с тобой, Лукио, все сами откладывали и теперь будем жить в достатке по сравнению с другими. Сорок два золотых, пятнадцать серебряных и восемьдесят два медяка — это целое состояние. Давай подумаем, где бы нам спрятать деньги, чтобы никто из этих дармоедов даже не пытался их у нас украсть.

Матильда не сразу заметила, как напрягся ее супруг, когда речь зашла о накоплениях. Положив голову ему на грудь, она ворковала о том, какими богатыми они теперь будут среди этого пепелища, в то время как Лукио почувствовал, как у него от страха похолодели ладони.

— Главное, что в живых остались, — не своим голосом пробормотал он.

— И не просто в живых — с деньгами! Ох, заживем, мой миленький! — радостно подхватила Большая Ма и с нежностью посмотрела в глаза своего мужа. В тот же миг счастливая улыбка исчезла с лица Матильды, а глаза подозрительно сузились в две маленькие щелочки.

— Ты же взял со стола кошель, правда?

Лукио судорожно сглотнул:

— Так ведь крыша начала обваливаться. И этот огненный колдун как закричит: убирайтесь вон! И я… И я сразу за тобой…

Большая Ма выглядела так, словно на нее только что вылили ушат холодной воды. Ее глаза широко распахнулись, а рот несколько раз приоткрылся, не издав ни звука. Женщина была настолько ошеломлена, что забыла, как говорить, дышать и думать. В голове осталась только одна-единственная мысль, которая занозой засела в мозгу, принося женщине страшные душевные страдания: деньги пропали!

— Что же это…, - в растерянности выдохнула Матильда, глядя на мужа невидящими глазами. — Что же это делается-то! Родной муж убил! Небо премудрое, родной муж убил! Чернокнижники не одолели, пламя не поглотило, а самый близкий человек нож в спину вонзил.

В тот же миг лицо женщины изменилось. Теперь из страдающего оно сделалось гневным, а пухлые кулаки Матильды сжались в своеобразные молоты, которые она в ярости обрушила на голову и плечи своего супруга.

— Ах ты, кабан безмозглый! Ах ты, скотина бестолковая! — кричала она, не обращая внимания на людей, растерянно уставившихся на них. — Что же ты делаешь-то, что творишь с женой своей, проклятый! Я, дура, всю жизнь на тебя положила, а ты даже деньги не смог из дома унести, свою толстую тушу поджарить побоялся. Ох, горе мне. Ох, горе!

Кто-то из присутствующих мужчин, услышавший причитания Матильды, попытался было вступиться за Лукио, на что разъяренная дама немедленно переключилась на несчастного храбреца.

— Хорошо, что живы? — визгливо передразнила она. — Хорошо, что живы, говоришь? Ишь ты, утешитель нашелся, всю морду аж перекосило от злорадства. А ну, исчезни с глаз, пока тоже не получил!

Тем временем в другой части зала Колокольчик сидел подле Файгина и то и дело расталкивал его, едва тот начинал засыпать.

— Потом выспишься, — весело восклицал он, поглядывая на посеревшее лицо своего измученного друга. — Ну как тебе? Ты видел, как она на меня смотрела?

— Видел, — слабым голосом подтвердил Файгин. — Послушай, может, с утра об этом поговорим. Я вот-вот потеряю сознание.

— Тогда держи крепче свое сознание, потому что я до утра не собираюсь спать. Все только и говорят, что обо мне, и о том, как я оказал сопротивление безумному колдуну. Они обалдели, когда я сказал, как подкрался к нему и даже попытался ранить ножом…

— Лучше скажи мне, как Оверана? — перебил его Файгин.

— Да что ты заладил. Жива твоя Оверана…. Так, на чем я остановился? А, так вот, когда Эристель понял, что я могу убить его, он только поэтому вышел из склепа. Иначе у вас вообще не было бы возможности навредить ему. Он все стены изрисовал какими-то буквами, и ничего не могло его пронять. Так что я спас тебя, дуралея. Пока ты валялся без сознания, некромант-то опять вернулся. Почувствовал, что ты еще жив, и пришел, чтобы добить тебя. И я вступил с ним в бой. К счастью, он уже ослабел и был просто человеком. И тогда я бросился на него и так отлупил, что он еле ноги унес.

— Я был без сознания, Лин, — отозвался Файгин. — Но, если мы живы, наверное, так оно и было.

— Что значит наверное? Он так бежал, что оглянуться боялся. Наверняка загнал лошадь до смерти.

Саторг чуть нахмурился, глядя на своего друга с сомнением, однако озвучивать свои мысли не стал. Колокольчик теперь находился в центре внимания: мужчины смотрели на него с уважением, а женщины с симпатией.

— Может, оно и хорошо, что так вышло, а, Файгин? — продолжал донимать своего друга Колокольчик. — Может, мне даже стоит переименовать себя? Колокольчик — это как-то несерьезно. Может, назваться ребеком или даже бубном? Бубном-то преимущественно женщины пользуются, а мое сердце ох как чует, что красоток в моей жизни отныне будет предостаточно. Теперь это я буду делиться с тобой своими подружками. Да очнись ты наконец. Я тебе жизнь спас, а ты даже дослушать не можешь! Представляешь, сколько сейчас безутешных вдовушек в этом зале? Можно каждую рассмотреть, а затем выбрать самую лучшую и осушить слезки с ее прекрасного личика. Ты только подумай, сколько мужиков сегодня погибло. Да что там мужики, даже сам Родон Двельтонь, который не может ходить, больше нам не соперник. Файгин, ты что, спишь? Вот же неблагодарный. Ладно, спи! Утром поблагодаришь!