— Бу-бух-бу-бух! — кровельное железо яростно загрохотало. Бу-бух! — остатки желоба под его ногой захрустели. Теперь он и не мог остановится — только бежать, слыша, как желоб осыпается за спиной.

Мальчишка обернулся, на миг задержавшись на краю крыши… это и стало его ошибкой.

Митя налетел, обхватил его обеими руками… и они рухнули вниз.

Краткий миг, когда опора исчезла из-под ног, Митя даже не почувствовал. Он вдруг завис в пустоте — руки оттягивал мелкий мерзавец, а вокруг… ничего не было. Только холодно вдруг стало и ветер засвистел пронзительно, обтекая со всех сторон…

Над головой потемнело и ледяные, как сосулька, когти вцепились в плечи. Дохнуло разрытой землей, шумно хлопнули крылья… Его рвануло вверх… а потом швырнуло вниз. Он с размаху приложился спиной, покатился, из груди вырвался хриплый вопль… и все вокруг замерло.

Он лежал. На твердом. Лежать было больно. И горячо. И тяжело, потому что сверху навалился мальчишка. Старый картуз уткнулся Мите в нос и ничего не было видно, кроме этого картуза, огромного, ярко-голубого неба над головой, и кирпичной трубы, на которой нахохлившись, как ворона, сидела рыжая мара. И с непередаваемым выражением на тощей физиономии разглядывала его залитыми чернотой глазами.

— Вообще-то тебе велено было убить. — наконец хрипло каркнула она. — Помирать самому команды не было.

— Скрип-скрап! Скрип-скрап! — в тон ей заскрипело наверху.

Лежащий Митя запрокинул голову. Прямо над ним нависал скат крыши, с которой они свалились… и изрядный кусок водосточного желоба, болтающегося на тонкой полоске жести. Изломанный ржавый край целился Мите точно в горло. Тихо поскрипывая, желоб покачивался на ветру — скррап-скрааап…

Митя шумно сглотнул, не отрывая глаз от качающегося над ним зазубренного лезвия… и судорожно извиваясь, принялся отползать по громыхающему железу.

— Что ты делае… — пронзительно взвизгнул лежащий у Мити на груди мальчишка.

Приподнялся, до отказа вдавив острый локоть Мите в живот. Огляделся…

— Это мы… где?

— На соседней крыше. — скрежетнула мара, умащиваясь на трубе.

Мальчишка вдруг всхлипнул… извернулся… и накинулся на Митю с кулаками!

— Дурак! Дурак, дурак! — он верещал, кулаки молотили… маленькие, но твердые и меткие! Под грудину, по почкам, по… Дожидаться, куда врежут еще, Митя не стал: снова сгреб в охапку, перевернулся, всей тяжестью прижимая к нагретому на солнце железу… Картуз, наконец, свалился, и глядя в хорошо знакомое лицо, Митя выдохнул:

— Ты!

— Дурак! — выплюнула она и кулачок попытался ударить его в нос. Митя перехватил тонкое запястье и заломил мальчишке руку … то есть, девчонке… мерзкой, противной, отлично знакомой девчонке!

— Пусти! — мотая головой и задевая его куцей, как крысиный хвостик, косицей по лицу, заверещала она. — Пусти, дурак, чуть не разбились из-за тебя!

— Как ни печально… но вынуждена согласиться на оба замечания. — разглядывая собственные когти, меланхолично проскрипела мара. — И что дурак, и что…

— Заткнулись, обе! — гаркнул Митя.

— Я коготь сломала, пока вас ловила! — возмутилась мара… демонстрируя оттопыренный средний палец с действительно криво обломанным когтем. А узкие черные губы растянулись в глумливой ухмылке… будто гадость какую сделала. Только непонятно какую.

— Ничего, у тебя еще девять есть! — фыркнул он. Крыша, на которую они приземлились… ну или мара их приземлила… была почти плоской, крытая хоть и заржавленным, но еще довольно крепким железом. Отличная, в общем, крыша. Для его целей. — А тебе… — он рывком вздернул девчонку на ноги. — Должно быть все равно — на каторге так и так долго не проживешь!

— Какая… какая каторга, что ты… вы… — завопила девчонка, выкручиваясь из его хватки.

— Обыкновенная… которая за убийство положена! — Митя с размаху прижал ее к трубе, не позволяя вырваться.

— Эй! Она еще ребенок! — скрипнула мара.

— Так потому и каторга! Была бы взрослая — повесили! — глядя в знакомую бледную и блеклую физиономии с мелкими чертами, процедил он. — Мне бы сразу догадаться, что без тебя тут не обошлось. Раз вокруг мертвецы… Ты что, за мной сюда из деревни притащилась, а, маленькая ведьма Даринка?

— Очень ты мне нужен, паныч! — выкрикнула девчонка, которую он в последний раз видел в роще у своего имения… а вот в предпоследний — в усадьбе, полной мертвецов.

— Ведьма? Серьезно? — мара удивилась — настолько, что из ее голоса пропали скрипучие нотки. Она подалась вперед, вытянув длинную тощую шею, так что слипшиеся пряди рыжих волос повисли Даринке чуть ли не до носа, и уставилась на нее залитыми чернотой глазами.

Девчонка без страха зыркнула в ответ — глазищи, обычно блекло-серые, а сейчас желтые, как у совы, особенно яркие на бесцветном личике, вызывающе блеснули.

— Ты глянь — и правда! А говорили — нет их у вас, а тут… Самая настоящая ведьма! Ну надо же! — фыркнула мара и захохотала, молотя по трубе крыльями и пятками, и поднимая облако сажи и мелких перышек. — Никуда от них не денешься!

Митя покосился на нее задумчиво: мара знает про ведьмы? Значит, они и впрямь не байки безграмотных крестьян? Ведьмы… реальны?

— Скажи своей нежити, чтоб прекратила. Всю рубаху замарала! — зло процедила девчонка, пытаясь стряхнуть, но только размазывая сажу по рукаву.

— В тюрьме робу дадут. — «успокоил» ее Митя.

— Да что ты заладил, паныч! Не убивала я никого! — она снова попыталась вырваться.

— Невинная овечка… — саркастически протянул Митя. — Только вот на погостах вокруг твоей деревни такое… оживление!

— Так не я ж их всех подняла! — упрямо мотнула головой Даринка, чуть снова не заехав Мите по носу косицей. — Я только тех двоих… которые древние боги… Так я же их и упокоила!

— Ого! — мара враз перестала хохотать и уставилась на девчонку налитыми тьмой глазами. — Это что, она тех мертвецов рядом с твоим имением…

— Она, она! — подтвердил Митя. — Что, после убийства каких-никаких, а богов, человека убить — что воды в жаркий день выпить?

— Я не убивала! — Даринка заверещала так пронзительно, что у Мити зазвенело в ушах. — Ты, паныч, не слушаешь меня совсем? Не убивала я, слышишь?

— Сама, может и не убивала. — согласился Митя. Трудно предположить, что она бедную швейку когтями задрала. Хотя кто их, ведьм, знает. — Но ты точно замешана.

— Нет! — завопила Даринка. — Ты дверь нужника дернул, она и вывались, и больше я ничего не знаю!

— А сбежала почему?

— Тебя, паныч, узнала! Так и подумала, что ты от меня не отвяжешься! Нешто влюбился? — ехидно прищурилась она.

— Ты себя в зеркало видела? — хмыкнул Митя и тут же спохватился. — Хотя откуда… Ну хотя бы в колодец смотрелась?

Глаза девчонки зло сузились, полыхнув лютой зеленью:

— Это я тоже запомню… паныч! — пообещала она… и голос ее был настолько неприятным, что у Мити по спине скользнул невольный холодок. Он передернул лопатками — вот еще, деревенской девчонки опасаться, пусть даже она и правда ведьма, а ведьмы и впрямь владеют… некими странными… силами. Пусть и не Кровными.

— Никого не убивала? — протянул он. Девчонка кивнула. — И кто убил не видела? А убегала потому, что увидела меня?

— Какой же ты умный, паныч! Всё как есть понял! — проворчала она, но покосилась настороженно.

— А в «Модном доме» что делала — бальное платье заказывала?

Девчонка кивнула… и тут же, спохватившись, помотала головой.

— Я… вовсе не к ним! Я… к старому Исакычу ходила! К старьевщику! У него лавка с другой стороны!

— С другой… — Митя растерялся. Найденная им каморка с тряпьем и захламленный дворик и впрямь больше подходили лавке старьевщика. Занятные задворки у «Модного дома»… И посетители тоже… занятные.

— Тряпки мальчишеские ты у этого Исакыча взяла? Чтоб я тебя не узнал? Если встречу? — небрежно обронил он.

— Мир, паныч, не вокруг одного тебя вертится! — меланхолично хмыкнула Даринка. — Это на деревне я девуш… девкой ходить могла, а на здешних улицах мальчишкой безопаснее.