Они вошли в палату Джима Кента, единственную занятую во всем изоляторе. Джим спал, по-прежнему в повседневной одежде, проводки от груди и руки вели к приборам. Дежурная медсестра пояснила: показания (частота сердцебиений, кровяное давление, частота дыхания, уровень кислорода) стали такими низкими, что тревожную сигнализацию пришлось отключить, – звонки не умолкали.

Эф откинул полог из прозрачного пластика и почувствовал, как за его спиной напрягся Сетракян. По мере того как они приближались к кровати, показания параметров жизнедеятельности на мониторах нарастали, что не могло не удивить Эфа.

– Как червь в банке, – пояснил Сетракян. – Он чувствует нас. Чувствует, что кровь близка.

– Не может такого быть, – возразил Эф.

Он шагнул к кровати. Все показатели и активность мозга возросли еще больше.

– Джим… – позвал Эф.

Лицо Кента во сне оставалось расслабленным. Темная кожа приобрела серый оттенок. Эф видел, как под веками быстро двигаются зрачки.

Сетракян придержал полог серебряной головой волка – набалдашником своей трости.

– Не так близко, – предупредил профессор. – Он превращается в вампира. – Старик сунул руку в карман. – Ваше зеркало. Достаньте его.

Во внутреннем кармане пиджака Эфа лежало зеркало размером восемь на десять сантиметров в серебряной рамке, одно из многих, собранных Сетракяном в его подземном арсенале.

– Вы видите в нем свое отражение?

Эф посмотрел в старинное зеркало:

– Конечно.

– А теперь, пожалуйста, посмотрите на меня.

Гудвезер повернул зеркало, поймал отражение:

– И вас вижу.

– У вампиров нет отражений, – вставила Нора.

– Не совсем так, – возразил Сетракян. – Но, пожалуйста… только осторожно, попытайтесь взглянуть на него.

Из-за малых размеров зеркала Эфу пришлось еще на шаг приблизиться к койке. Он вытянул руку, держа зеркало над головой Джима.

Поначалу поймать отражение не получалось. А потом… отражение выглядело так, будто рука Эфа сильно тряслась. Но фон, подушка и изголовье при этом не потеряли четкости.

А вот лицо Джима превратилось в смазанное пятно. Казалось, голова вибрирует с невероятной частотой, поэтому разглядеть черты лица невозможно.

Эф быстро убрал руку.

– Серебряная амальгама. – Сетракян постучал пальцем по своему зеркалу. – В ней дело. В нынешних зеркалах напыление из хрома, вот они ничего и не показывают. Но зеркало с серебряной амальгамой всегда говорит правду.

Гудвезер вновь посмотрелся в зеркало. Нормальное лицо. Разве что рука чуть дрожит.

Он поставил зеркало под углом, нацелил на Джима и вновь вместо лица увидел смазанное пятно. Судя по отражению, голова продолжала вибрировать, хотя на самом деле недвижно лежала на подушке.

Эф протянул зеркало Норе, разделившей его изумление и страх.

– Так это означает… он превращается в… в такого же, как капитан Редферн.

– При обычном заражении на трансформацию и переход к кормлению уходит день и ночь. Для полного преобразования требуются семь ночей. За это время болезнь поглощает тело и трансформирует его под собственные нужды. Для достижения зрелости нужны тридцать ночей.

– Зрелости? – переспросила Нора.

– Молитесь, чтобы мы не увидели этой стадии. – Старик указал на Джима. – Артерии на шее – кратчайший путь к нашей крови. Еще один путь – бедренная артерия.

Надрез на шее Джима был таким аккуратным, невидимым.

– Почему кровь? – спросил Эф.

– Кислород, железо, другие питательные вещества.

– Кислород? – повторила Нора.

Сетракян кивнул:

– Вирус изменяет тело хозяина. Часть превращения – слияние сосудистой и пищеварительной систем в одну. Как у насекомых. В их крови отсутствует комбинация кислорода и железа, которая придает красный цвет человеческой крови. Их кровь – белая.

– А внутренние органы? – спросил Эф. – У Редферна они выглядели так, будто покрылись раковыми опухолями.

– Все тело захватывается и трансформируется. Вирус меняет его под себя. Они больше не дышат. Вдыхают, это остаточный рефлекс, но не получают кислорода. Легкие не используются по назначению, они съеживаются и изменяются.

– У Редферна при нападении изо рта выскакивал некий хорошо развитый орган с жалом на конце.

Сетракян кивнул с таким видом, будто согласился с тривиальным высказыванием Эфа о погоде:

– Да, он увеличивается в размерах во время кормежки. Их плоть становится чуть ли не алой, белки глаз, ногти. Жало, как вы его называете, – это новый орган, видоизмененные глотка, трахея и легкие. Вампир может выстреливать этим органом из грудной клетки на расстояние от полутора до двух метров. Если вскрыть взрослого вампира, обнаружится, что он состоит из мышечной ткани и соединяется с резервуаром, в который поступает кровь. Им необходимо регулярное поступление человеческой крови. В этом смысле они похожи на диабетиков. Не знаю, врач у нас – вы.

– Я тоже так думал, – пробормотал Эф. – Теперь уверенности нет.

– Мне казалось, что вампиры пьют кровь девственниц, – подала голос Нора. – Они способны к гипнозу… превращаются в летучих мышей…

– Их очень уж романтизировали. Правда более… как бы это сказать?

– Ужасна, – предложил Эф.

– Отвратительна, – добавила Нора.

– Нет, – качнул головой Сетракян. – Банальна. Вы почувствовали запах аммиака?

Эф кивнул.

– У них очень компактная пищеварительная система, – пояснил Сетракян. – В ней нет емкостей для хранения пищи. Непереваренная плазма и другие остатки выбрасываются, чтобы освободить место вновь поступающей пище. Зачастую выбрасываются во время кормления.

Внезапно атмосфера внутри пластикового шатра, поставленного над больничной кроватью Джима, изменилась. Голос Сетракяна упал.

– Стригой, – прошипел он. – Здесь.

Гудвезер посмотрел на Джима. Его глаза открылись: черные зрачки, сероватые с оранжевым отливом белки, совсем как небо в сумерках. Он лежал, уставившись в потолок.

Эф почувствовал укол страха. Сетракян подобрался, готовясь нанести удар. Скрюченные пальцы обхватили трость чуть ниже набалдашника в форме волчьей головы. Эфа поразили глубина и сила ненависти в глазах старика.

– Профессор… – прошептал Джим, с его губ сорвался стон.

Веки упали, он вновь погрузился… не в сон – в транс.

Эф повернулся к старику:

– Откуда он… знает вас?

– Он не знает, – ответил Сетракян, не расслабляясь, по-прежнему оставаясь начеку. – Он теперь тот же трутень, часть улья. Общность из многих тел, объединенная единым разумом.

Старик посмотрел на Эфа:

– Эту тварь необходимо уничтожить.

– Что? – вскинулся Эф. – Нет.

– Он более не ваш друг, – настаивал Сетракян. – Он – ваш враг.

– Даже если так, он мой пациент.

– Этот человек не болен. Он перешел в состояние, где болезней более нет. Через несколько часов он переменится полностью. А кроме того, это чрезвычайно опасно – держать его здесь. Как и в случае с пилотом, вы подвергаете опасности людей, находящихся в этом здании.

– А что, если… если он не получит крови?

– Без пищи он начнет пожирать себя. Не получив крови в течение сорока восьми часов, червь берется за мышцы и жировые клетки, процесс этот медленный и болезненный. И так будет продолжаться, пока не останутся только вампирские системы.

Эф все качал головой:

– Мне необходимо составить программу лечения. Если болезнь вызвана вирусом, нужно искать лекарство.

– Лекарство есть только одно, – ответил Сетракян. – Смерть. Уничтожение тела. Милосердная смерть.

– Мы не ветеринары, – отрезал Эф. – Мы не можем убивать людей, которые больны слишком тяжело, чтобы выжить.

– Вы убили пилота.

– Там другое, – пробормотал Гудвезер. – Он напал на Нору и Джима… бросился на меня.

– Ваша философия самозащиты, правильно истолкованная, полностью соответствует и сложившейся ситуации.

– Тогда это философия геноцида.

– А если их цель – уничтожение человечества… каков ваш ответ?