На этот раз, утверждая, что Мария-Луиза не хочет уезжать на остров Эльбу, Нейпперг не ошибался.

Так что же произошло на самом деле?

Последнее письмо Наполеона смутило добропорядочную душу Марии-Луизы. Мучимый неутоленным желанием, император требовал, чтобы жена приехала к нему в кратчайший срок, угрожая «увезти ее силой в случае, если она будет медлить с отъездом».

Угроза эта, позже умело обыгранная Нейппергом со свойственным ему слащавым лицемерием, ужаснула экс-императрицу.

А мысль, что ее похитят как какую-нибудь танцовщицу из Венской оперы, упрячут в кабриолет и, возможно даже, дабы усыпить бдительность полиции, заставят переодеться в мужское платье, — эта мысль привела ее в бешенство. И державный супруг вдруг предстал перед ней в образе одного из тех циничных совратителей, которыми ее пугали в детстве.

Мария-Луиза вдруг с поразительной ясностью представила себе эту авантюру — иначе не назовешь отъезд на Эльбу — и сравнила ее с безмятежной жизнью без всяких неприятностей, неожиданных происшествий, которую предлагали ей Нейпперг и ее отец. Мария-Луиза больше не колебалась. И, отбросив сомнения и, кажется, ни о чем не жалея, выбрала спокойную, размеренную жизнь в столице Австрии.

Приняв такое решение, она еще два дня обдумывала сложившуюся ситуацию, после чего написала императору Францу I обстоятельное письмо.

«Три дня назад, — писала она, — некий офицер привез мне от императора письмо, в котором он приказывает мне немедленно приехать на Эльбу, где он ждет меня, сгорая от любви…

Спешу заверить вас, дорогой папа, что сейчас я менее чем когда-либо склонна предпринять это путешествие, и даю вам честное слово, что не предприму его никогда без вашего на то согласия. Сообщите, пожалуйста, как бы вы желали, чтобы я ответила императору.

Нейпперг мот торжествовать победу. Теперь он не только твердо знал, что доставит Марию-Луизу в Вену, но был почти уверен, что она станет его любовницей.

А через несколько дней, поторапливаемая обходительным генералом, которому не терпелось воспользоваться «возможностями, предоставляемыми путешествием», Мария-Луиза выехала из Экса в Австрию, рассчитывая покрыть все расстояние в несколько этапов.

Как-то вечером, проезжая по Швейцарии и, очевидно, мучимая угрызениями совести, она послала мадам де Монтебелло весьма необычное письмо:

«Представьте себе, что в последние дни моего пребывания в Эксе император посылал мне одно послание за другим, настаивая, чтобы я выехала к нему. Он требовал, чтобы я сделала это тайно и никого, кроме Гуро, с собой не брала. И еще он написал, что я могу оставить сына в Вене и что он в нем не нуждается. Я сочла, что это уж слишком, и решительно ответила, что приехать сейчас никак не могу. Я опасаюсь, как бы эта переписка не стала для австрийского двора поводом отложить на неопределенный срок мое воцарение в Парме. Как бы там ни было, я постараюсь заверить министров, что в ближайшее время не поеду на Эльбу и что вообще не стремлюсь туда. Это вы знаете лучше других. Но меня беспокоит император — он такой непоследовательный и легкомысленный».

Мадам де Монтебелло очень не нравился Нейпперг. И она догадывалась, кто виновник столь внезапной перемены во взглядах Марии-Луизы. Неприятно этим пораженная, она решилась отправить своей экс-государыне взволнованное письмо, в котором не скрывала тревоги по поводу того, какой опасности подвергается молодая женщина, находясь в обществе столь искушенного и предприимчивого военного.

Привыкшая скрывать свои чувства, Мария-Луиза для очистки совести написала в ответ:

«Вы знаете, как я нуждаюсь в ваших советах. Умоляю вас, и впредь не оставляйте меня без них. Ваши страхи относительно моих вечерних прогулок напрасны. И ваши упреки безосновательны: кокетство — даже малейшее подобие его — мне совершенно чуждо. Кроме того, мне неведомо чувство, способное покорить мое сердце, и оно по-прежнему никем не занято…

Отметим эту фразу: «…мне неведомо чувство, способное…» Что же это тогда было за чувство, которым дышало каждое ее письмо к Наполеону? Простая супружеская нежность?..

Пишу об этом единственно для того, чтобы заверить вас, что мое бедное сердце так же спокойно, как во время нашего расставания. И если мое положение стало поводом для пересудов и даже заключения каких-либо пари, то заявляю: они проиграны! Вы не станете отрицать, что предмет не назовешь соблазнительным, поэтому не требуется героических усилий, чтобы устоять от искушения».

Через три недели этот мало соблазнительный субъект тем не менее станет ее любовником.

24 сентября маленький караван прибыл на озеро Четырех Кантонов, и путники посетили часовню Вильгельма Телля. Внезапно разразившаяся гроза заставила их искать пристанища в гостинице «Золотое солнце», а по существу в постоялом дворе, расположенном на склоне горы Риги.

Наконец Нейппергу предоставлялся случай, которого он с нетерпением ждал с самого отъезда из Экса!

Вот что писал по этому поводу внук барона Меневаля:

«В гостинице на горе Риги был нарушен установленный и до той поры строго соблюдаемый порядок, а именно: дежурный выездной лакей ночью спал перед дверью в спальню императрицы. Однако в гостинице комнаты, расположенные по обе стороны коридора, имели один выход, поэтому присутствие под дверью лакея представляло некоторое неудобство для императрицы. Как бы там ни было, на этот раз дежурному лакею велели устроиться на ночь на первом этаже».

Это позволило генералу Нейппергу без труда проникнуть в комнату Марии-Луизы. Под видом того, что хочет успокоить молодую женщину, напуганную небесным громом и блеском молний, он прилег на ее постель, прижал к себе и стал ласкать. Нейпперг знал свое дело и воспламенил Марию-Луизу там, куда вечно спешащий Наполеон наведывался лишь второпях.

Ослепленная страстью, экс-императрица забыла про грозу .

Несколько дней спустя тайный агент довел до сведения австрийского императора, каким образом генерал Нейпперг удерживал Марию-Луизу на континенте. Без всякого стеснения Франц I воскликнул:

— Слава Богу! Я не ошибся в выборе кавалера!

Путешествие, во время которого Нейпперг на каждой остановке проявлял чудеса на поприще любви, чему немало дивились хозяева гостиниц, до слуха которых долетали отзвуки баталий, подошло к концу. И 4 октября в семь часов утра Мария-Луиза в состоянии полного изнеможения прибыла в Шенбрунн.

Превозмогая усталость, она прошла поцеловать Орлёнка, затем поднялась к себе в комнату и, испытывая блаженство, легла в постель.

Надо сказать, что экс-императрице следовало отдохнуть и собраться с силами, так как в то время, когда дипломаты со всей Европы съехались на Конгресс в Вене; чтобы восстановить то, что за пятнадцать лет разрушил Наполеон, в столице изо дня в день устраивались балы, парады, дворцовые празднества и концерты.

Через пять дней после приезда Мария-Луиза присутствовала на приеме в том самом зале, где четыре года назад состоялась церемония ее «бракосочетания по доверенности» с императором Франции.

Из глубины своей ложи она наблюдала за тем, как танцуют Меттерних, лорд Кэстльри и другие, торжествуя победу над ее мужем, и при этом ее лицо было бесстрастно.

Время от времени она оборачивалась к Нейппергу и заговорщически улыбалась. «А тот, — как пишет Леонид Турнье в своем неповторимом стиле, — подмигивал ей единственным глазом».

Узы, соединявшие Марию-Луизу с Наполеоном, с каждым днем ослабевали.

Были особые обстоятельства, ускорившие их разрыв. Как-то вечером в салоне, при гостях. Боссе, бывший камергер королевского дворца в Тюильри, заговорил о супружеской неверности Наполеона.

— Придворные дамы из свиты императрицы отдавались ему за одну шаль, — смеясь, рассказывал он. — Одной только герцогине де Монтебелло пришлось подарить три…

— Вы забываетесь! — оборвала его побледневшая Мария-Луиза.

Ее душила ярость, и не в состоянии больше вымолвить ни слова, она обернулась к Нейппергу. И тот моментально пришел ей на помощь. А придворные получили редкое удовольствие наблюдать, как любовник бывшей императрицы горячо защищал человека, которому он наставлял рога…