Бывшие супруги сели на софу и предались воспоминаниям. Через некоторое время Наполеон, глядя на Жозефину влюбленными глазами, сказал:

— Дорогая, вы никогда не были столь хороши!

— Ах, что вы, — с грустной улыбкой ответила Жозефина, — горе и одиночество меня не красят…

— Нет, вы нравитесь мне все больше. Если бы вы не были для меня недоступны…

— А если бы это было не так?

— Тогда бы я воспользовался своими правами.

— От которых вы добровольно отказались?

— Но в моей власти их восстановить.

— Я вам этого не позволю! Боже милостивый, а религия, а клятва в супружеской верности?

— Религия, клятва? Неужели вы во все это верите? Хорошо, но ведь я был вашим мужем, значит, не могу перестать им быть?

— А развод?

— Это условность. Впрочем, погодите. Послушаем, что скажут по этому поводу уважаемые теологи. Эй, Рустан, поищите во дворце кардинала или епископа и приведите ко мне.

Спустя несколько минут Наполеону доложили, что в приемной ожидают епископ де Малин и кардинал Мори. Жозефина вспыхнула и закрыла руками лицо.

— Входите, святые отцы, — обратился к ним император. — Я пригласил вас, чтобы вы разрешили сомнения, одолевающие мадам. Она полагает, что развод лишил меня всех прав на нее. Она твердит об адюльтере, о блуде и бог знает еще о чем, хотя прежде никогда меня не утомляла подобным вздором.

Кардинал Мори, потупив взор, хранил молчание. Епископ де Малин украдкой покосился на скромницу-Жозефину и также не проронил ни слова.

— Что ж вы молчите, святые отцы, — теряя терпение вскричал Наполеон. — Уж не слишком ли щекотлив вопрос для ваших целомудренных ушей?

— Сир, — промолвил монсеньер де Малин, — Святая церковь….

— Я не желаю об этом слышать! Церковь — это я!

— В таком случае, — с поклоном отвечал кардинал Мори, — вам и решать.

Наполеон яростно топнул ногой.

— Я требую вашего вердикта! Он нужен не мне — я знаю, как поступить, — а мадам, для успокоения ее совести.

Прелаты удалились. Но Наполеон обошелся без их вердикта и через десять минут, запыхавшись, стремительно вышел из гостиной; его расхристанный вид свидетельствовал, что в их мнении он больше не нуждался».

Совершенно очевидно, что рассказ этот — порождение самой необузданной фантазии. Ну, можно ли представить, чтобы чувственная Жозефина отказала Наполеону из нравственных соображений, а Наполеон просил священнослужителей разрешить его сексуальные проблемы?

Ничего подобного в действительности, конечно, не было.

Однако нашлись историки, которые приняли это на веру и всерьез утверждали, будто Наполеон оставался любовником Жозефины после женитьбы на Марии-Луизе…

В наши дни разделять подобную точку зрения, по меньшей мере, несерьезно. Но, если по воспоминаниям современников, которым нет основания не верить, император не поддерживал любовных отношений с бывшей супругой, то это вовсе не означает, что он время от времени не навещал ее тайком от Марии-Луизы.

В эти короткие свидания Наполеон и Жозефина нежно беседовали, прогуливаясь по аллеям парка, и даже самые строгие моралисты не сочли бы предосудительными их отношения. Они вспоминали прошлое с его огорчениями и заботами. Креолка, будучи верна себе, всякий раз пользовалась случаем напомнить ему о своих финансовых затруднениях. Наполеон, поворчав для вида, говорил обычно:

— Пришлите векселя, я оплачу их из королевской казны .

Мария-Луиза, естественно, в конце концов узнала о тайных посещениях Наполеоном Мальмезона. И она воспылала ревностью. Неужели маленькая эрцгерцогиня влюбилась таки в Корсиканца?

Она была убеждена в этом, о чем свидетельствует ее письмо, адресованное отцу после рождения римского короля. Вот что она писала ему:

«Я никогда не представляла себе, что буду так счастлива. После рождения сына моя любовь к мужу еще больше возросла, и я без слез не могу вспоминать о его нежности ко мне. И если прежде я не любила его, то теперь не могла не полюбить.

Я пришлю вам портрет малыша, и вы увидите, как он похож на своего отца. Мальчик прекрасно себя чувствует и проводит целый день в саду. Интерес императора к сыну просто поразителен. Он носит его на руках, играет с ним и однажды, вызвавшись кормить его, отдался этому с таким рвением, что малыш занемог…»

Мария-Луиза верила, что любит Наполеона; быть рядом с ним и видеть, какой он обладает властью, каким авторитетом в обществе, было для нее огромным наслаждением. Она искала его ласк и appiori ненавидела всех женщин, которые могли быть ее гипотетическими соперницами. Поэтому ее очень беспокоило присутствие Жозефины в четырех лье от Парижа.

Как это ни парадоксально, но ненависть, которую она к нему питала, не исчезла бесследно, помимо ее воли заставляя совершать те или иные поступки. Таким образом, Александр Маан, досконально изучивший характер Марии-Луизы, пишет, что «в ней уживались два начала».

«Под воздействием одного она была любящей матерью и женой; под воздействием другого — злой феей. Эта двойственность приводила к тому, что она одновременно делала Наполеона счастливым и подталкивала к гибели; видела в нем нежного, любящего мужа и прекрасного отца, и одновременно он был для нее олицетворением духа Революции — революции, казнившей ее двоюродную тетку Марию-Антуанетту, замучившей до смерти дофина; он был демоном, который жестоко унизил ее „дорогого родителя“, пленил папу римского, разорил Священную Римскую империю; из-за него, безжалостного завоевателя, ее родину усеяли могилы и огласил плач вдов и сирот».

«Злая фея « отвлекала Наполеона от занятий. Нежная, чувственная, она подолгу удерживала его в своей постели, ее ласки изнуряли его, ослабляли волю. И вот за какие-нибудь несколько месяцев грозный владыка мира превратился в заурядного домоседа, предпочитавшего тепло семейного очага превратностям военных походов и ночевкам под открытым небом, а партию в безик — бешеной скачке по полю брани.

Но предоставим опять слово Александру Маану:

«Авторы мемуаров о том времени все сходятся на том, что Наполеон много месяцев после свадьбы не занимался государственными делами. Прежде неутомимый труженик, долгие часы проводивший за письменным столом, он ложился в десять часов и вставал в два часа ночи, чтобы вновь вернуться к своим досье и картам. После женитьбы привычки Наполеона коренным образом изменились; по утрам он долго оставался в постели и утратил свою феноменальную работоспособность. Как-то, находясь уже на о. Святой Елены, Наполеон попытался объяснить, чем была вызвана эта перемена в его образе жизни после женитьбы и почему он забросил государственные дела. Он оправдывал себя тем, что, вступив в новый брак с молодой женщиной из аристократической семьи, был вправе ненадолго забыться в ее объятиях, околдованный ее чарами. Но при этом он забывал, что был не простым смертным, а тюремщиком, державшим в неволе всю Европу, по меньшей мере половина которой затаилась и выжидала удобного момента, чтобы разорвать цепи и вырваться на свободу. И малейшее расслабление могло стать для него роковым».

Именно это и произошло. Пока он был в плену у своей юной супруги, от него откололась Испания; Пруссия и Австрия тайно вступили в союз с Россией, а Швеция, вверившая себя Бернадоту, бросилась в объятия русского царя…

Итак, из-за чрезмерной чувственности очаровательной супруги Наполеон рисковал

потерять свою империю.

Но тем не менее супружество отнимало у Наполеона лишь незначительную часть его огромной энергии. Забросив дела государства, он, как и прежде, волочился за каждой юбкой.

Говоря об умонастроении Наполеона, Констан не без иронии заметил: «Как и во времена Жозефины, он считал, что супружеская верность немыслима без угрызений совести, порожденных неверностью».