Непроницаемо-черную воду вдруг пронизало слабое зеленовато-голубое свечение. Хакмар торопливо забарахтался… и с громким всплеском вылетел из воды, жадно глотая затхлый, влажный, но казавшийся ему сейчас таким прекрасным воздух.

Тяжело дыша, закачался на воде, прямо в центре бледного светового пятна. Привязанный к поясу мешок болтался рядом. Подводный тоннель расширялся. Свод поднимался над головой, и вода больше не доставала до его верха. В поисках источника свечения Хакмар запрокинул голову…

Слабо мерцающая кошачья морда проступала из темно-бурой породы. Словно бы высунувшиеся из камня треугольные ушки – правое надорвано в драке. Тонкие, каждый волосок различишь, кошачьи усы, плоский нос. Аккуратно сложенные лапки с прячущимися в буром мехе когтями. Парой резких ударов резца неизвестный мастер очертил контур победно задранного хвоста так, что, казалось, кошка шла сквозь скалу – голова уже выглянула, а задние лапы все еще прячутся внутри камня. Лишь одно портило работу – у кошки не было глаз. Вместо них на морде красовались углубления, в которых когда-то, видать, были вставлены драгоценные камни. Но и пустые глазницы жутко и неотрывно, с недвусмысленной угрозой пялились на пловца.

– Сочнева кошка! – чувствуя одновременно и страх, и восторг, прошептал Хакмар, вглядываясь в изображение. – Надо же, как живая!

– П-ш-ш! – растопыренные усы земляной кошки дрогнули, открывая острые белые клыки. Вытесанная в бурой породе лапа оторвалась от скального потолка, и прямо перед лицом Хакмара взблеснули растопыренные когти.

– А-а! – с коротким воплем мальчишка хватанул воздуху и ухнул вниз, уходя под воду с головой.

– Мя-у-у! Мя-у! – сквозь заливающую уши воду донесся дикий кошачий вой. – Отдай мои глаза! Мя-у-у! Отдай! Отдай!

Хакмар отчаянно заработал руками и ногами, выгребая дальше по тоннелю. Воздуха он хлебнул маловато, но даже это его сейчас не пугало – ему все казалось, что сквозь сплошную толщу воды за ним несется протяжный мяукающий крик: «Отдай мои глаза, отдай!»

Рассекая воду, Хакмар почти взлетел над поверхностью крохотного озерца посреди погруженной во мрак пещеры. Привыкшие к темноте глаза разглядели скальный берег, и Хакмар поплыл туда. Оскальзываясь на гладких камнях, выбрался из воды и замер, обхватив себя руками и мелко дрожа.

– Где я возьму твои глаза? Я их вообще брал? – стуча зубами, пробормотал он наконец и принялся стаскивать с себя мокрую рубаху и портки. Поток воды из скрученной в жгут рубахи хлынул ему на ноги. – Показалось… – бормотал Хакмар. – От удушья показалось. В штреках всякое, бывает, мерещится…

Конечно, показалось! Он и сейчас уверен: страшилку про тупого и жадного старателя Сочня, который так мечтал найти редкостный медный изумруд, что выбил глядящие на него сквозь камень глаза земляной кошки, придумали не иначе как руководители поисково-старательской практики. Чтоб отвадить практикантов выковыривать найденные камешки без консультации с преподавателем. А то, мол, ковырнешь, чего не надо, а за тобой тоже, как за Сочнем, безглазая кошка прямо из скалы явится и глаза свои потребует. Да эту байку старые рудокопы новичкам травили, еще когда Хакмаров прадед в наследниках ходил!

Хакмар закутался в вытащенную из промасленного мешка куртку и огляделся. В стоялом воздухе чувствовался знакомый по заброшенным пещерам в родной части горы запах… пустоты. Хакмар был совершенно убежден, что людей здесь нет. Оно и к лучшему: вот с кем ему вовсе не хотелось встречаться, так это с людьми. Надо только с картой разобраться – дорогу ведь не спросишь. Хакмар чиркнул колесиком храмика…

В блеклом кругу голубоватого света на полу пещеры стоял сапог.

– Плыли, плыли – приплыли, – будя давно спящее эхо, выдохнул Хакмар, тупо пялясь на находку. – Встречают. Сапогами.

Хакмар взял сапог в руки. Старый – очень. Сопревшая кожа разлезалась под пальцами отвратительными скользкими лохмотьями. Да и не сапог это вовсе, а скорее просто свернутый кулем кусок кожи, кое-где грубо схваченный рассыпающимися от древности сухими жилами. Похоже, невеликий умелец его сработал – ходить в таком мука мученическая. А еще сапог был маленьким – как на ребенка помладше Хакмара. Обувка здорово напоминала ту, которую Хакмара в возрасте девяти-десяти Дней на уроках труда тачать учили.

– Это что ж получается? – пробормотал Хакмар, глядя то на сапог, то на карту. – Какой-то мальчишка – младше меня – свалил с занятий, проплыл тоннелем, оставил тут обувь, вернулся обратно, начертил карту и… – Что «и», он не знал, а убогенький сапожок, если даже и знал, помалкивал. Как и все куски обработанной кожи, он разговорчивостью не отличался.

Хакмар пожал плечами, приладил мешок с припасами за спину и, оставив загадочную обувь догнивать на старом месте, шагнул в отмеченный на карте проход.

Жрица спустилась с потолка и замерла перед Хакмаром, в упор разглядывая его. Волосы ее поднялись дыбом, и она медленно ушла в пол, растекаясь, как выгоревшая временная свеча в поставце. Заставляя идущего сквозь пещеры мальчишку непрерывно щуриться, вокруг бродили тяжелые плотные клубы белесого тумана, складываясь то в фантастические, то в хорошо знакомые очертания. Клок тумана развернулся в неуклюже-угловатую фигуру, до боли похожую на созданного Хакмаром «черного кузнеца». «Кузнец» подернулся рябью, распался, снова сложился в седобородого старика верхом на коне, растекся – и у прохода в боковое ответвление пещеры встал Никтоман.

– Предатель! – с ненавистью бросил Хакмар туманной фигуре то, что так мечтал сказать в лицо самому Никтоману – сказать, и потом хоть гореть Синим пламенем в жреческом костре!

Лицо отца дрогнуло и потекло – то ли от крика, то ли от странного шевеления позади: будто кто-то маленький юрко прошмыгнул. Хакмар даже шагнул к боковому проходу – глянуть, что там, – но фигура отца снова обрела четкость. Теперь он улыбался – спокойной, решительной улыбкой. Призрачный отец вовсе не собирался раскаиваться и просить у сына прощения. Встреться они в реальности, небось сказал бы, что спасал клан, дочерей и младшего сына! Но Хакмар тоже его сын! Тоже! И ему так нужна помощь!

Хакмар всхлипнул – благо здесь некому увидеть недостойные егета слезы – и проскочил мимо призрачной фигуры.

Туман сложился в многоголового великана – тот жадно распахнул пасти, надвигаясь на Хакмара. Ударяя в бубен, заплясал слепленный из тумана маленький шаман. Вот тут Хакмар не выдержал – слезы прорвали завесу воли, градом покатившись по щекам. Он остановился, отчаянно прижимая ладони к глазам. Нет на средней Сивир-земле больше таких шаманов, которые могли бы ему помочь! Уже тысячу Дней как нет! Он черный кузнец – и он умрет, когда его дар разорвет неперекованное в горне духов тело! Потому что нет черного шамана, способного проложить ему дорогу в подземный мир!

Но ведь ему всего тринадцать Дней! Он мальчишка! Мамочка, я не хочу умирать! Не разрешай им делать со мной такое, мамочка!

Хакмар вдруг почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Он замер, только слезы продолжали катиться из глаз, проскальзывая между пальцами. На какой-то безумный миг ему показалось, что мама все-таки услышала его там, где она сейчас, и теперь глядит на своего несчастного сына… Ага, и сопит при этом!

Хакмар медленно-медленно раздвинул закрывающие лицо пальцы…

Снизу вверх на него с детским любопытством глядели большие, круглые, как блюдца, и блестящие, как слюда, глазищи под по-бараньи курчавой челкой. Короткие белые волосы покрывали всю физиономию существа, а на сплошь заросшем белой шерстью тельце болтался… короткий сарафан на лямочках.

Хакмар изумленно моргнул. Глазищи существа расширились в испуге, оно издало тоненький пронзительный визг, подпрыгнуло на месте и попыталось улепетнуть, переваливаясь на коротеньких ножках. Существо бежало не быстро, но Хакмар вдруг почувствовал, что не может сделать ни шагу. Ноги онемели, к каждой будто по пудовой каменюке привесили. Он застыл на месте.