– Говорят, из-за чэк-наев все, потопов огненных, – шепотом проговорил старик, на всякий случай оглядываясь, будто в разоренном стойбище было кому его подслушать. – Будто Огонь – не Голубой, как положено, а Рыжий, подземный, прет. От него и беды. Мэнквы – завсегда были, – вылизывая плошку жира, прочавкал старик. – То охотников подкараулят, то наоборот – мужики на охоту, а мэнкв али мэнквиха в одинокий чум залезет и ну баб с ребятишками выедать. Но то один, ну – два приходило. Охотники справлялись. Главное, в сердце им попасть, потому как ежели голову снесешь – другая вырастет. К большим стойбищам не лезли, однако. А тут из леса четырехголовый вышел и прямо к крайнему чуму. Бабу выволок да половину от нее откусил…

– Ты кушай, мальчик, кушай! Слушай и кушай, – ласково пропела старуха, подсовывая плошку с жиром поближе к Хакмару.

Мальчишка судорожно сглотнул:

– Я… попозже немножко. А что дальше-то было, дедушка?

– Мужики за копья! К лесу отогнали, дрались долго, да наконец ор наш, староста, значит, – хороший охотник был! – ему копье в сердце засадил. Мы обратно, а там… Народ наш меж чумов мечется, а еще двое мэнквов – за ними. Хватают – да жрут, хватают – да жрут!

– Внучка нашего… маленького… – дрожащим голосом сказала бабка и, сдернув с седых кос треугольный платок, тихо завыла без слез.

– А из леса еще троица людоедов лезет, – тихо продолжил старик. – Ор мне и говорит: «Уводи, дед, баб и ребятишек, кого сможешь, а мы вас догоним!» Я и повел – кого смог! А охотники остались – с мэнквами-то… Не догнали. Никто, – после недолгой паузы добавил он. – Ни мэнквы, ни… – Он безнадежно махнул рукой.

– Они были настоящими егетами, – хрипло сказал Хакмар.

Ему казалось, что он слышит крики жертв и рев жутких тварей, топающих по залитому кровью селению. Может, и прав был отец, когда делал тот взрывательный шар – пусть даже по заказу ненавистного Храма!

– Кто уцелел, в соседнее стойбище пошли, – продолжил старик. – С ним и снялись – хотели в спокойные места податься. Уж не знаю – дошли, не дошли. Говорят – не пускают нас в спокойные места, своего народу там хватает. Мы со старухой остались. Тут помрем, на родном стойбище, – старик оглядел внутренности последнего уцелевшего чума на месте некогда большого и шумного поселка. – Сторожимся, однако, Огня не жжем, – он кивнул на чувал, сложенный из обмазанных глиной жердей очаг, пустой и давно погасший. – Раньше времени мэнквам в пасти неохота!

– Да и как его разожжешь, ежели храмика ни одного не осталось, – пробормотала старуха. – Только мэнквы к нам и не заглядывали с той поры. По тайге-то бродят, а сюда не лезут – думают, всех тогда поели. И ты, мальчик, кушай!

Хакмар нерешительно зачерпнул – густой жир потек с ложки бело-желтыми каплями. Ладно – он чудское варево ел, и ничего. Зажмурив глаза, Хакмар сунул ложку в рот.

– Вот так, вот так, – радостно закивала старуха. – Хорошо, однако…

– Через лес тебе не пройти – нет, никак. – Длинная седая коса старика заплясала по плечам, так энергично он затряс головой. – Мэнквы кишат – будто их сам Куль-отыр из мешка выпускает!

Куль-отыр – это у них так Эрлик-хана зовут? Хакмар почувствовал, как в животе у него становится горячо… Не надо было все-таки жир есть – он недовольно поглядел на плошку. Пожар в животе разгорался все сильнее – и Хакмар наконец сообразил. Высокое Небо, жир ни при чем! Опять начинается! Не хватало только, чтоб его прямо на глазах у стариков стошнило Рыжим подземным огнем! Еще за посланника Эрлика… Куля… примут.

Мальчишка приподнялся, нерешительно оглядываясь по сторонам…

– Ищешь чего, парень? – благожелательно спросил старик. – Ты говори, не стесняйся!

– Я… Мне бы в уборную, – пробормотал Хакмар, не видя в маленьком и круглом чуме ничего, похожего на заветную дверцу (с дверцами тут вообще худо, одни тряпки болтаются).

– Какой мальчик хороший! – восхитилась старуха. – Только не дело гостю да мужчине женскую работу делать! Я и сама уберусь!

– Нет, я… я имел в виду туалет, – краснея, пробормотал Хакмар. Жжение из живота медленно поднималось к груди.

– Слыхала я, в ледяных городах богачки такое на себе носят. Только я в тех городах не бывала, а сахи у меня одно, – оглядывая свое сшитое из меха громоздкое одеяние, пробормотала старуха. – Хороший сахи – бабка моя его носила, а до нее – ее бабка, а до той…

Старик вдруг захихикал.

– А я-то молодым в городе побывал, однако! – с гордостью объявил он. – Знаю я, чего тебе надо! Пошли, паря! – он направился прямиком к выходу.

Самые жуткие слухи о северных дикарях, которые даже Хакмар склонен был считать преувеличением, оправдывались! В их чумах действительно нет туалета! Вот бы весело было, если б вместо специальных кабинок, куда по глиняным трубам подавалась вода из горной речушки, весь их клан должен был по каждой надобности из горы выбегать! А уж как подгорные коневоды были бы счастливы!

Вслед за дедом Хакмар вышел из чума и огляделся в поисках какой будочки или еще чего…

– Иди, – старик махнул рукой к деревьям.

– Куда идти? – растерялся Хакмар. – Там же ничего, кроме тайги, нету!

– А вот туда и иди! – согласно кивнул дед и захохотал. – Самый большой на всем Сивире туалет! – продолжая смеяться, старик повернул обратно в чум.

Красный, будто раскаленный в горне металл, Хакмар стоял у опустившегося полога. За завесой из шкур слышались голоса.

– Надо же – туалет искал! – жалостливым тоном пробормотала хозяйка, гремя мисками.

– Ты не поверишь, старуха, чего он еще искал! – сквозь хохот выдавил дед. – Донгар Кайгала! Он бы еще под чувалом пошарил – вдруг там сам Куль-отыр прячется!

– Спаси Торум! – судя по грохоту, чуть не выронив миски, охнула бабка.

– Ни по снегу ходить не умеет, ни зайца из ловушки взять! Одет – чисто умалишенный! И туалет… туалет ищет… – Дед снова захохотал.

– Стыдно тебе, старый! – тут же послышался гневный голос старухи.

Хакмар преисполнился к ней благодарности… которая, впрочем, тут же развеялась при следующих словах:

– Стыдно смеяться над бедненьким сопливым-слюнявым! Видно же – головой убогий парнишка!

Какой? Мальчишка яростно стиснул край шкуры. Жжение в груди все усиливалось, но отойти и не слушать было выше его сил.

– Ни лука, ни копья, а оружием он меч зовет, который у него на поясе висит, – задумчиво добавил старик.

– Вот-вот, – подхватила старуха. – По возрасту уж охотник, а до сих пор, как пятидневный, в стражников играет – меч из деревяшки вырезал… Настоящему-то у него взяться неоткуда, – сочувственно протянула бабка.

Хакмар ошалело коснулся рукояти у бедра. Ничего себе!

– Думаешь, бросило его племя-то? – тоже сочувственно вздохнул дед.

– Огненный чэк-най из-под земли лезет, мэнквы людей жрут – разве в такую Ночь про умом хворого думать станут? А как жалко-то – мальчик такой красивый! И вежливый, хоть и сопливый-слюнявый! – В голосе старухи теперь зазвучали слезы. – Ты бы, старый, не сидел, сходил, однако! Не одна у тебя ловушка в тайге – изголодался небось малец, мясом его покормить…

Стараясь не скрипнуть снегом, Хакмар тихонько отошел от чума и поковылял к деревьям. Внутри у него все корчилось, и он сам не мог понять – то ли от разгорающегося внутри Огня, то ли от услышанного. Не зря он всегда терпеть не мог старичье! А эти – еще и грязные северные дикари! Да он знает в сто… нет, в тысячу раз больше, чем они всем стойбищем, вместе взятые! Его меч – может, лучший молодой меч последних Дней! Другие Голубой огонь поглощать не умеют! И он вовсе не сопливый! И не слюнявый!

В груди пыхнуло жаром так, что у Хакмара потекло из глаз и из носа, и он долго отплевывался тягучей, как слизь, слюной. Едва живой, мальчишка ввалился под прикрытие тяжелых еловых лап и тут же провалился в снег среди толстых, как великанские лапы, стволов.

Только его умения здесь не нужны, уныло подумал Хакмар, прижимая пригоршни снега к пылающему лицу. Высокое Небо, еще недавно он был крут, он был мастер и наследник клана, был силен и здоров – его хвалили, им восхищались, с ним хотели дружить! И вдруг он – никто и ничто, меньше, чем какой-то чуд, он умирает, один, в заброшенном селении, где даже вместо туалета – сплошная тайга!