Рядом послышался захлебывающийся крик и тут же оборвался. Воевода не оглянулся – и так ясно, что дела со вторым мэнквом идут еще хуже. Бойцов, преграждающих путь к бесценному обозу, оставалось все меньше.

Но тут вопли донеслись со стороны уходящего обоза. Воевода все-таки коротко глянул – и его бросило в жар. Все бессмысленно – они пропали.

Нещадно подгоняющий оленей на передовых санях молодой воин приподнялся на передке – деревья впереди шевелились. Гигантские лапы раздвинули жалобно заскрипевшие сосны у обочины, и на дорогу, утробно ухая от восторга, выбрались еще двое мэнквов. Спасенная в пауыле девочка страшно закричала. Мэнкв вырвал из упряжки жалобно трубящего оленя и тут же принялся его жрать. Его двухголовый приятель протянул ручищу прямо к молодому воину. Тот швырнул приготовленное копье – наконечник ткнулся мэнкву в плечо, прочертив неглубокую царапину. Копье упало в снег. Разъяренный мэнкв заорал на две глотки, и гигантская ладонь сомкнулась поперек туловища молодого воина. Воин захрипел. Его понесло наверх – навстречу четырем рядам оскаленных зубов, готовых разорвать его на части. В каком-то оцепенении – словно и не с ним все происходит – он успел подметить, что людоеда кто-то недавно здорово потрепал. По всему гигантскому телу разбросаны глубокие резаные и колотые раны, а в шерсти красовались выгоревшие проплешины. На воина дохнуло смрадом из двух пастей…

Рядом коротко взвизгнул рассеченный воздух – и мимо мэнквова бока что-то пронеслось. Мэнкв яростно, ненавидяще взревел и завертелся на месте, размахивая пойманным человечком, как ребенок погремушкой. Мир закружился вокруг полуживого воина, сливаясь в сплошную вертящуюся полосу… Вдруг мэнкв остановился и, выкатив похожие на тарелки буркала, принялся пялиться в чащу.

Из сплетения ветвей послышался торжествующий вопль… а потом оттуда вылетел… заточенный кол. Людоед дернулся, медленно опустил голову – одну, потом так же медленно опустил вторую. Из левой половины мэнквовой груди торчал кол. Людоед захрипел… Воин почувствовал, как сжимающая его смертельная хватка медленно слабеет. Людоед начал заваливаться назад.

– А-а-а! – воин вместе с людоедом улетел наземь. И свалился прямо на одну из великанских физиономий. Оттолкнувшись, сиганул прочь.

Тварь не шелохнулась. Распростертый на земле враг был мертв!

Второе чудовище недоуменно заревело – его поднятая для удара лапа замерла над головой. В этот раз воин успел услышать громкий тенькающий звук – будто спустили тетиву, – и тут же новый кол высвистнул из ветвей у обочины. Один вонзился людоеду в бедро, зато второй вошел точно под задранную лапу, пробивая сердце насквозь. С грохотом подрубленной сосны великан грянулся оземь.

– Пусть те чуды тупые бегут сюда! – раздался истошный крик.

Завороженно глядящий на два гигантских мертвых тела, воин не понимал – кто кричит, откуда кричит, кто такие чуды и куда надо бежать. Но позади уже слышался дробный топот. Он вскинул голову… Дядька и с ним еще трое уцелевших воинов неслись к обозу. А за ними с грохотом мчались не собиравшиеся упускать добычу мэнквы. У обочины послышался натужный скрип – будто там ворочали что-то тяжелое. Воевода и его воины поравнялись с обозом…

Над их головами из чащи полетели колья, связанные по несколько штук. Прямо на лету связка распалась – и заряд ударил бегущему мэнкву в шею, в живот, два сразу разворотили мохнатую грудь! Утыканный кольями мэнкв медленно осел на землю, содрогнулся, молотя во все стороны лапами, и затих. Еще один кол просвистел у него над макушкой и с хрустом вонзился второму мэнкву в ножищу. Хромая, тварь сделала еще шаг…

Чаща молчала. Кольев больше не было.

Мэнкв яростно заорал и схватился за кол. С жутким чмоканьем заостренное дерево выходило из ножищи…

– Добивай его! Добивай! – заорал воевода неизвестному спасителю, что скрывался в чаще.

– Эрлик! Я не могу! У меня колья кончились! – откликнулся из чащи плачущий мальчишеский голос.

Словно поняв его слова, уцелевший мэнкв торжествующе взревел и выдернул вымазанный черной кровью кол. Ринулся к саням, на которых сидела малышня. Пища, как стайка испуганных мышат, дети порскнули прочь. Только девочка все так же неподвижно и безучастно сидела на тюках. Мэнкв взмахнул колом, как дубиной.

– Беги! – закричал девчонке воин. – Беги!

– Эрлик! – донесся бешеный вопль из-за деревьев. – Беги, чуда!

Девочка не шевелилась.

– Эрлик! – Гневный крик из чащи вдруг сменился воплем нечеловеческой боли. Будто того, кто там сидел, сжигали заживо! И словно в подтверждение этого за деревьями полыхнуло… алым!

– Чэк-най! – одними губами шепнул молодой воин.

Дубина мэнква неуклонно пошла вниз…

Из-за деревьев у обочины несся крик, а еще скрежет и звучное «дзонг» спущенной тетивы.

Оставляя за собой завихрения черного дыма, из деревьев вылетел… меч! Весь, будто его лентами обкрутили, обвитый языками Рыжего пламени. Обдавая жаром и удушливым дымом, пронесся над головами воинов и пронзил мэнква насквозь. Мэнкв издал вопль, который никто и никогда не слышал из пастей многоголовых великанов, – вопль беспредельного ужаса. Рыжее пламя, словно хищник, спрыгнуло с пылающего клинка, мгновенно охватило тварь, взвилось… и тут же погасло, оставляя лишь высокую кучу пепла и несколько гигантских обугленных костей. Из кучи торчала рукоять меча.

Тишина, обрушившаяся на дорогу после грохота схватки, сама была похожа на удар дубины. Никого. Ничего. Ни рева чудовищ, ни человеческих криков. И нарастающего рокота чэк-ная тоже не слышно. Деревья у обочины стояли темные и спокойные. Будто не оттуда только что летели смертоносные колья и не там бушевал Рыжий огонь. Только остро тянуло запахом гари.

Под санями тихо-тихо, жалобно заплакал ребенок.

Старый воевода вздрогнул, наклонился, сгреб с дороги горсть плотного снега и прижал к пылающему лицу.

– Ох, Торум! – прохрипел он. – Ничего себе!

Постепенно дыхание его восстановилось – он подозрительно уставился в неподвижные деревья у обочины и негромко позвал:

– Эй-эй! Там, за деревьями! Покажись!

Нет ответа. Даже ветки не шевелятся.

– Покажись, не обидим! – уже громче позвал воевода. – Поблагодарить хотим, в ноги поклониться, однако. – С заманчивыми обещаниями как-то плохо вязался его занесенный на отлете, готовый в любой миг ударить меч.

Нет ответа. Воевода покачал головой, сунул меч в ножны и поковылял к куче мэнквова пепла. На ходу сдернул с саней оленью шкуру. Шкура оказалась большой, но менять воевода не стал – замотав ею обе руки, он бережно потянул торчащий из кучи меч за рукоять. Выдернул… Клинок больше не пылал. Лунный блик скользнул вдоль лезвия…

– Надо же, клинок какой, – прицокнул языком воевода. – Самому Советнику впору… Чего выпучились, как мэнквьи жабы! – накинулся он на своих подчиненных. – Детей собрать, оленей перепрячь, тюки подтянуть – и этих вот… – кончиком чудо-меча он указал на туши людоедов, – прочь с дороги! А ты – за мной! – скомандовал он племяннику. По-прежнему неся необыкновенный клинок на вытянутых руках, старик полез в чащу.

Проваливаясь глубоко в снег, старый и молодой воины миновали первый ряд деревьев… и оба замерли.

За деревьями открывалась выжженная проплешина. Казалось, Огонь тут бушевал только что – обугленные черные ветви еще тлели, воняя недавним пожаром, истаявший снег хлюпал под ногами. Прямо посреди проплешины лицом вниз лежал человек. Его рука была судорожно вытянута вперед, будто он последним усилием пытался до чего-то дотянуться. А он и тянулся!

Среди ветвей было закреплено что-то вроде грубо сработанного громадного лука. Только торчал он не как обычно держат его охотники, а вроде как лежал плашмя, закрепленный на толстом поворотном чурбаке. Широченное – сразу для нескольких заточенных кольев, а не для стрелы – ложе лука было сильно обуглено. На ладонь лежащего человека был намотан обрывок обгорелой тетивы, сплетенной из нескольких веревок сразу.

– Большой лук, однако, – разглядывая диковинное сооружение, пробормотал молодой воин. – Только на мэнквов с ним и охотиться.